Николай Берг - Лёха
– Генрих… А не опасно через лес? Если там бандиты…
– Вздор! В ближайших селах уже организовали отряды милиции… Толку от них мало, но они сообщают нашим, если что-то заметят. Да и не было в этом районе крупных окружений, Эммануил, я все же не первый день на войне, уточнил перед выездом. Крупных отрядов русских быть не может, а одиночки сами готовы сдаться в плен. Я же говорю – оставленные сами с собой, без власти – русские стремительно скатываются вниз, теряют волю и не способны на сопротивление. Ну а если что…
Герр Генрих похлопал себя по боку. Да, стреляет он отлично. Он показывал мне свой «парабеллум» – купил его на свой первый крупный заработок на гонках. Версальская модель, или, как он говорит, «версальский ублюдок». Ствол короче, калибр гражданский, дитя послевоенных запретов Германии иметь нормальное оружие[110]. Но внешне почти такой же, как был у него на фронте. Ностальгия, вроде того. И с этим пистолетом он был и в Африке, и в Аргентине, и в прочих своих странствиях.
– Если хочешь, малыш, достань мой старый карабин. Впрочем, думаю, это лишнее. Да и мешаться он будет. Ладно, поехали! Пристегнись-ка ремнем, а то вылетишь ненароком!
Вылететь из «вандерера» проще простого – в этой машине отсутствуют двери. Такое интересное инженерное решение. Летняя машина, открытая. Поневоле задумаешься о том, что надо, надо заканчивать кампанию до зимы. Уже сейчас ездить холодно, а ведь еще осень только…
– Генрих, ты как-то погрустнел, когда говорил, что войну надо закончить до зимы. Я что-то упустил, что должен был заметить?
– Это всего лишь предположения. Да и вряд ли тебе будет интересно брюзжание старика.
– Брось кокетничать, дружище. Ты же знаешь, мне всегда интересно то, что ты говоришь, – сказал я самую настоящую правду.
– Ты говорил о том, что техника у русских простая и примитивная. Это так. Но зато эту технику может делать любой рабочий. Что особенно паршиво – я разбирал их оружие. И знаешь, можно перемешать детали – оно после этого работает.
– Зачем перемешивать детали? – удивился я.
– Нас этому трюку научил ротный командир. Когда нас вывели с фронта на отдых, он показательно разобрал три трофейных винтовки Спрингфилда и оказалось, что каждая винтовка немного отличается от другой. Детали одной не подходят к остальным. Умный был человек. Это показатель армии и промышленности: если детали оружия не взаимозаменяемы – армия паршивая. Один из показателей, конечно, но важный. Это нас здорово ободрило, и мы действительно били американцев, как маленьких детей, хотя у них были и жратва, и боеприпасы вагонами, и самолетов до черта. Если бы не удар в спину и прямое предательство – мы бы выиграли в Великой войне.
– То-то ты сейчас так наплевательски отнесся к слухам, что Америка вот-вот объявит нам войну.
– Не только поэтому. Но и поэтому тоже, черт возьми! Даже если и объявят – у них года два уйдет на то, чтобы эту войну начать. А флот и авиация… Этого мало, чтобы выиграть войну на континенте. Пока у американцев нет даже нормальных танков – видел я, что они имеют, это даже не смешно. Или, наоборот, смешно – это с какой стороны взглянуть. Так что черт с ними, с американцами, нам они не опасны. А вот у русских оружие высокой стандартизации и унифицирования. Понимаешь? То есть средний рабочий делает простое оружие, но уровень производства – высокий, европейский.
– Брось, Генрих, им далеко до европейского уровня.
– Я тебе только что сказал про взаимозаменяемость и унификацию. Поверь, это серьезный признак. В ту войну у них не хватало винтовок и снарядов. Они сделали выводы. И да, меня это тревожит. Есть и еще одно…
Я показал свою заинтересованность, и герр Генрих продолжил. А мне и действительно интересно.
– Понимаешь, малыш, на войне нет мелочей. Ты знаешь, что погубило великую армию Наполеона в этой самой России? Мелочь, сущая мелочь. На подковах армейского образца не было гребней и шипов. Таких специальных зимних грунтозацепов. И как только ударили холода, вся прекрасная кавалерия Бони стала стадом коров на льду. А без кавалерии воевать невозможно. Нам рассказывают про мифического генерала Мороза, который защищает русских, но русских больше защищает глупость…
– Их глупость или наша?
– Представь себе – ты прав в обоих предположениях. Их глупость невозможно предугадать, потому их ходы часто неожиданны. А наша… Знаешь, у нас наверху все расслабились, словно уже выиграли войну. То, что происходит здесь, никак не касается их задниц! Старина Фриц носится со своей циклопической идеей-фикс о гигантской скоростной железной дороге – с колеей в два раза большей, чем сейчас. Тут творится черт знает что, работы выше головы, а наш руководитель проталкивает фюреру свой фантасмагорический проект.
Ремлингер зло сплюнул на дорогу.
– При том, что он сам отлично знает – его проект нерентабелен. Он просто не сможет окупиться в ближайшие сто лет. И железная дорога – это не нитки, это сеть, чтобы в любой занюханный населенный пункт можно было доставить груз. Например, полк солдат. И это нужно сейчас. Не скоростные магистрали от столицы к столице, а именно густая сеть, здесь, на новых наших землях. У нас и так страшная головная боль из-за того, что надо перешивать все железнодорожное полотно с дурацкой русской ширины на нормальную, так вместо этого возятся со скоростной фанаберией. Не хватает ангаров, поворотных кругов, мастерских, паровозов, вагонов, рельсов, шпал… Да всего не хватает, дерьмо с перцем!!! Локомотивы, которые сюда присылают, не выдерживают условий эксплуатации, в отличие, кстати, от русских. А еще нет зимы! Как вся наша техника будет работать зимой? – Ремлингер разозлился всерьез, я его таким откровенным давно не видал.
– Вообще-то, Генрих, ты и сам купил авто без дверей и с брезентовым верхом, – заметил я.
– Туше, малыш, туше. Надо было брать машину с дверцами, но та стоила дороже. Пожадничал. Ладно, это вопрос решаемый; в крайнем случае снимем с любой битой машины армейского заказа, благо они все одинаковы, кто бы их ни выпускал, разница только в моторах. Меня беспокоит другое – наше оружие и техника не проверялись на работу в тяжелых условиях – в грязи и при морозе. Чешское оружие и французское проверялось, это я знаю точно. А наше – нет. И у меня сильные подозрения, что тот же новый пулемет в снегу и дерьме перестанет работать как положено. И это будет похуже, чем отказ в работе локомотивов: без пулеметов не повоюешь, это я на своей шкуре знаю. Понимаешь, малыш, мы подняли медведя из берлоги, и, как говорят русские, делим уже его шкуру, не убив еще. Есть у них такая поговорка. А шкуру сначала надо снять. Между тем у нас нет пока ощущения, что мы не убили медведя. И в тылу все очень спокойны, словно мы тут на перепелов охотимся. А тут – медведь!
– Гений фюрера пока обеспечивал победы…
– Даже гений фюрера не смог побороть массу помех, малыш, даже он. Война – это очень серьезное дело. Ты думаешь, у нас это понимают все? Ничего подобного. Можешь мне поверить – мало что изменилось с того момента, когда не приняли на вооружение автоматический карабин Шмайссера. Только потому, заметь, что в нем использован был запатентованный узел старины Фольмера. Понимаешь, в чем соль? Суд воспретил! Англичанам не помешало подобное создать свой «Брен», хотя они те еще законники-буквоеды, а у нас – не смогли договориться. Немец с немцем! Для немецкой армии! А еще и зима скоро… И неубитый медведь.
Я помолчал; не знаю, насколько опасен может быть медведь, я их только в Пражском зоопарке видел. И мне они не показались столь уж страшными: пушистые такие, и шкура, наверное, хорошая, дорогая.
Герр Генрих словно встряхнулся, усмехнулся и закончил более бодро, словно услышал мои мысли:
– Знал бы ты, малыш, какая здесь роскошная охота! Когда вся эта война закончится – ты обязательно должен со мной поохотиться! Это герцогская охота будет, клянусь своими наградами! Хотя куда нашим задрипанным герцогам на их крошечных землях было устроить такое, что будет у нас!
Тут герр Герман совершенно неприлично захохотал, чем немало удивил меня. Он это понял, подмигнул заговорщицки и пояснил:
– Помнишь горячий денек, когда русские пошли на прорыв? А нам надо было во что бы то ни стало починить мост прямо у них под носом? Так вот я тогда по служебным делам прибыл в штаб дивизии и застал командира в пикантной ситуации. Ему только что доставили фельдъегерской почтой пакет из Германии! И по правилам, он должен был ознакомиться с его содержанием немедленно. И когда он его читал – я думал, у него глаза выпадут, так он побагровел и надулся. А русские орали свое «ура» совсем близко. И в бой уже вступили хлебопекарная рота и другие подразделения тыла. Знаешь, что было с такой срочностью прислано? – хитро посмотрел на меня герр Генрих.
