Евгений Красницкий - Бабы строем не воюют
– Ты чего, Вер? По делу к нам или просто в гости? Проходи…
– Я… к тебе, Арин… по… поговорить с тобой можно? – заикаясь и почему-то сглатывая на каждом слове, проговорила гостья. – Давай лучше тут…
– Да что с тобой, Вер? – забеспокоилась Аринка. – Случилось что-то?
Верка помялась и продолжила все так же неуверенно, с трудом подбирая слова:
– Да нет… ты не волнуйся… там все хорошо… Я сразу хотела прийти-то, да не решалась… – Она прятала глаза, словно взглянуть боялась на Аринку. – Как привезли Нем… Андрюху из-за болота, так и хотела… – И голос у Верки какой-то тоскливый. – Я понимаю, не до того тебе сейчас… А тут вот Настену в крепость привезли, значит, плохо с ним… и обозники болтали, что Бурей… вот я и… Ты не перебивай только, выслушай…
«Да что с ней стряслось-то? Заболела, что ли?»
– Я у него прощения попросить хочу! – решившись наконец, бухнула Верка. – Не знаю, говорили тебе или нет, но я перед ним виновата, – и она стала сбивчиво и невнятно рассказывать уже известную Арине историю. Арина слушала, не перебивая, и только сейчас осознавала до конца то, о чем раньше не задумывалась: те девки, что когда-то насмехались над Андреем, давно уже повзрослели, но никуда не делись – все тут.
«Могла бы и раньше сообразить, что Верка по возрасту ну никак не могла той истории избежать…»
А Верка продолжала каяться:
– Может, моя вина и не больше других, но это их дело. Я-то ведь ему тоже зла пожелала! Всей душой пожелала! – Она всхлипнула.
– За что ты-то его, Вер? – отшатнулась от нее Аринка. – Что он тебе сделал?
– Да спроси вот теперь, за что и как! – вздохнула та, отводя глаза. – По дурости… Чем голова у соплячки набита? Вспоминать не хочется. И жизнь человеку ни за что поломали, и себя наказали – страшнее некуда. Де-эточки мои… – Верка всхлипнула раз, другой, пошатнулась и вдруг навалилась на Арину всем своим немалым весом, повиснув у нее на шее. Слезы хлынули, как из ведра.
– Ведь ни одного сыночка доносить не смогла, ни одного! Первый слабенький родился, дня не прожил, а я и не почесалась, дурища!
Причитания перемежались всхлипами и просто бессвязным завыванием. Такой Верку еще не видели, и не только Арина, пожалуй, никто в Ратном. Говоруха на людях никогда не позволяла себе слабость показывать, а тут… Арина стояла ни жива ни мертва, сама чуть не плакала: и искренне жалела кающуюся бабу, и злилась на нее – из-за Андрея, и боялась упасть с ней вместе тут же, где стояла.
– Мне бы тогда сразу же догадаться, прощения попросить, глядишь, и выжили бы мои детки, и с Макаром беды не случилось бы, а я… – И Верка зарыдала с новой силой.
На шум из-за двери высунулся кто-то из сестренок – Арина и не посмотрела кто; только крикнула, чтобы воды принесли. Покрепче обняла вцепившуюся в нее подругу, с трудом развернула ее и потихоньку, по шажочку повела за угол: не дело это, чтобы все кому не лень на чужую беду пялились. Усадила на завалинку, забрала ковш у подоспевшей Феньки, отправила ее обратно и принялась отпаивать несчастную бабу. Та понемногу успокаивалась, во всяком случае, говорить начала более-менее внятно.
– Потом до меня уже дошло, в чем дело… Сколько молилась, сколько раз отцу Михаилу каялась, а у него, сама знаешь, на все один ответ: «Молись, дщерь моя, Господь милостив!» Только, видать, мало я молилась… одна только доченька и выжила, а сынки…
И Верка, чтобы опять не разрыдаться, прикусила край деревянной посудины, дернула головой, и тут же ей в лицо выплеснулось чуть не полковша холодной воды. Пока отплевывалась, пока протирала глаза и отжимала намокшую одежду, окончательно пришла в себя.
– Хотела я у Андрюхи прощения попросить, давно хотела… Да только я к нему и раньше-то подойти боялась, а уж когда он онемел – и подавно. Сейчас, когда у него ты появилась, пригляделась получше – и не зверь он вовсе, как у нас бабы брешут… Вот я и подумала – может, поговоришь с ним? Нет, не думай, – зачастила Верка, – я не прошу тебя за меня прощения просить, я сама ему все скажу, лишь бы он выслушал, не прогнал. Поговори, а? – Она заглянула Арине в лицо и вздохнула. – Я ведь еще не старая, все думаю – если простит, может, я все-таки рожу Макару сыночка… Только бы простил…
Арина даже растерялась от этакого. Уж сколько раз она недобрым словом поминала тех девок, что Андрея изводили, представляла, что и как высказала бы им… И на тебе – вот она, обидчица, сидит рядом, высказывай, что душа пожелает, а ни зла, ни обиды на Верку почему-то не чувствовала.
«Ну да, девки-то выросли… Она и не злая совсем и столько хлебнула – врагу не пожелаешь.
Что ж раньше-то не пришла к нему, коли хотела? Или про него только сейчас подумала? Бога просила, а человека боялась… Ой, да какая теперь разница! Андрей в беспамятстве, а в себя придет, как ему напомнить о прошлом? Лучше бы забыл… но если он простит, от всей души, глядишь, и ему тогда полегчает?
Лекарки небось сказали, что надежды нет, вот она сюда и рванула… Значит, Настена с Юлькой не верят, что выживет? Эх, бабку бы сюда, уж она бы не отступилась, придумала бы что-нибудь…
Да что же я, про ведовство поминаю, все пытаюсь за жрицей Макоши повторять. Дура! Сколько раз бабка говорила: Любовь сильнее любого ведовства! А я и забыла… Сама-то она при мне так никого не пробовала исцелять, но…»
– Ты только прощение хочешь получить? – осторожно поинтересовалась Арина.
– Да. А чего еще-то? – удивилась Верка.
– А… ему помочь не хочешь?
– А разве можно? Ой, Арин, да ты только скажи – как, я все сделаю! – Вот теперь это была прежняя Говоруха. – Да что делать-то надо? – затормошила она Арину.
Осторожно взвешивая каждое слово, та рассказала, что слышала от бабки, как раньше женщины в самых тяжелых случаях лечили своих любимых – не обязательно мужей, бывало, и детей так спасали, и прочую родню. Главное, нужно изо всех сил желать человеку выздоровления, все свои силы на это направлять, не отвлекаясь ни на что другое. Вроде бы и просто все, да в этой простоте своя ловушка таится: уж очень тяжело отрешиться мыслями от каждодневных забот, очистить свой разум от мелкого и суетного, оставить в нем только одно желание – помочь, только одно чувство – любовь к тому, кого хочешь излечить.
– Любовь? – озадачилась Верка. – Дык, Аринушка, я… того… Макара своего…
– Вер, ну ты вспомни, что отец Михаил говорил: любовь она разная бывает: и христианская – к ближнему своему, и материнская, и сестринская…
– Во, точно! – Верка облегченно вздохнула. – Ты мне уже почитай сестрой стала. Значит, Андрюха твой – брат. Уж я расстараюсь, будь уверена! Все силы приложу.
«Сумеет ли? Впрочем, терять все равно нечего, да и жалеет она его. А для бабы пожалеть – уже почти полюбить! Хуже не будет!»
Вслух же сказала одно:
– Вер, ты только не для меня старайся, а для него, ладно?
А Верка уже вернулась к своему обычному деятельному настроению:
– Арин, а мне одной можно так тебе помогать или и другим бабам тоже? Глядишь, больше сил ему передадим – быстрее на ноги встанет.
– Вер, мы же не воду в опустевшую бочку наливать станем… Можно и другим, наверное, но тут не число баб важно, а искренность их. Каждая своим делится. Да и тянуть с этим нельзя – некогда ждать, пока из Ратного остальных созовешь.
– Вот еще, звать их! – фыркнула Говоруха. – Поди разбери у них, какая вину загладить хочет, от всей души стремится помочь, а какая за свою глупость на него же злобу затаила. Нетушки! Я всех наших позову, ладно?
– Ну Анна – понятно, Андрей ей родня. А остальные-то?
– Вот и посмотрим, кто что скажет!
Останавливать решившуюся на что-то Верку Арина не стала, и та, поправив сбившийся во время покаянных рыданий головной платок, чуть не бегом побежала обратно к крепости.
К огромному разочарованию жены наставника Макара, поднять весь бабий десяток на помощь Андрею не получилось. Вея и Плава отказались. Причину такого отказа объяснила Вея, а повариха после некоторого размышления с ней согласилась:
– Понимаете, бабоньки, – Вея обращалась сразу ко всем сидящим на кухне, – хоть и считается теперь, что мы в лисовиновский род вошли, и значит, Андрей для нас тоже родней стал, но прошлое одним махом не переменишь. Андрей – один из тех, кто Кунье городище разорял. Да и раньше у нас рассказывали про страшного воина с каменным ликом, который мою сестру выкрал. Хоть и понимаю я сейчас, что в тех россказнях больше страха, чем правды, но не могу совсем это отринуть, слишком уж оно въелось. Если бы год-два погодя – тогда бы я еще задумалась, да и то не знаю, согласилась бы. Для самой Арины с радостью постаралась бы, но Андрею, боюсь, только навредить смогу. Пусть и против своей воли.
Зато согласилась Ульяна, правда, причины своего согласия объяснять не стала, а обрадованная Верка и не спрашивала. Анна кое о чем догадывалась, но промолчала: не хочет говорить – и не надо. В своем праве.
