Новая прошивка императора - Николай Бутримовский
Лобанов-Ростовский вновь завладел моим вниманием, причём сделал это грубо, на грани хамства, перебив меня.
«Интересно, это здесь в порядке вещей? Так разговаривать с Никки?..»
Оказалось, что нет. Просто министр иностранных дел оказался довольно-таки ответственным человеком.
— Ваше Величество, хочу напомнить, что на двадцать второе мая запланирован к подписанию союзный договор с Китайской империей, и я бы хотел ещё раз представить вам все статьи.
— Ах да, — мне пришлось импровизировать, немало удивляясь услышанному. — Мы же против этих зловредных японцев дружить собрались.
На самом деле я и знать не знал про такой договор, однако догадаться было нетрудно, да и тема была, безо всяких сомнений, важная.
— Готов заслушать ваш доклад завтра вечером, — ответил я спустя некоторое время. — И пожалуй вам стоит прибыть вместе с Сергеем Юльевичем.
— Непременно, ваше величество. Сергей Юльевич принимает в этом деле самое непосредственное участие.
«Ещё бы не принимал… Сколько он там на Ляодунском полуострове заработал, интересно?.. Но не в коня корм пошёл… Ничего, ещё исправим ситуацию…»
И только мы взаимно раскланялись с Лобановым-Ростовским, как, вдобавок к находящимся в приёмной незапланированным церемониймейстерам, в Александрининский дворец заявился весь цвет «августейшей семьи».
В занимаемую нами малую гостиную, заглянул конвоец и доложил, что встречи со мной добивается Её Величество Мария Фёдоровна и великие князья Алексей, Сергей и Владимир Александровичи.
Не успел служивый повернуться обратно к двери, а высочайшее семейство уже ворвалось в гостиную.
— Никки, как ты можешь так себя вести? Ветрено, словно ребёнок. Наговорил нам ужасных вещей и уехал! А мне пришлось разыскивать тебя! С утра ты так странно себя вёл, что всех нас перепугал. Мы волнуемся за твоё самочувствие! И надеемся, что сейчас, к вечеру, ты всё-таки успокоился, — набросилась на меня Мам а. — То, что случилось, конечно, трагедия… Но всё-таки… Мы занимаемся очень важными вещами: коронация — наиглавнейшее из государственных мероприятий. Что бы сказал твой отец, Никки?
— Мама́, я знаю, — притворно вздохнул я. — Но, к сожалению, это вынужденное решение. Ещё раз подтверждаю свою высочайшую волю! И я прошу вас её выполнить. Мам а, дорогие мои дядюшки, мне нужна ваша поддержка. Вы знаете, как мне было тяжело потерять отца… А сейчас, когда я вступаю в наследство этого великого человека, происходит это… Я прошу вас перебраться в Петербург, забрать с собой всех наиболее важных гостей. Москва не должна видеть продолжение праздников! В ближайшую неделю я планирую заниматься духовными делами и помогать страждущим. А затем воссоединюсь с вами!
— Но, Ники! Мы вполне можем решить все вопросы, не погружая тебя так глубоко в эти дела, — в голосе Мама́звучало неподдельное сочувствие, однако она, как, впрочем, и сопровождающие её великие князья, нет-нет, да бросали любопытные взгляды в Михайловичей. Ну что ж, я доволен, и надеюсь, что между этими группировками усилится рознь.
Пускай грызут друг друга!
— Мама́! Дорогие дядюшки! Прошу вас принять мои мотивы, я не изменю объявленного решения. Поймите — как я отношусь к тому, что произошло. То, что для вас, возможно, является хоть и прискорбным, но всё же частным событием, для меня не так. Во время коронации, в момент, когда судьба моя и всей нашей фамилии, когда судьба всей России определяется на ближайшие десятилетия. И в то время, когда я переживаю такие волнительные, трудные минуты, происходящие от судьбоносности этих дней… — я прервался и посмотрел на присоединившуюся к семейной делегации Аликс. — Когда я переживаю коронацию вместе со своей любимой супругой, испытывая трудный, но торжественный духовный опыт… Прямо во время дипломатических переговоров с нашим ближайшим союзником Францией. Когда мы приглашаем к себе множество высокопоставленных иностранных гостей и даже принцев… Прямо здесь, в Москве, по недомыслию какого-то мелкого чиновника… Происходит подобная трагедия.
Мне не хватило запала, и я замолчал, но молчали и Романовы — явно смятённые, они давали мне возможность закончить. Наконец, я выдохнул:
— Это позор! — а затем продолжил уже нормальным тоном. — Дядя Сергей, а ты знаешь, что министр внутренних дел пытался твоим именем прикрыть нерадение своё и своих подчинённых? Мне пришлось снять его с должности… Наши чиновники! Мой отец называл их крапивным семенем! Они прикрываются нами, прикрывают промахи, выставляют нас людьми чёрствыми и некомпетентными! Это недопустимо! То, что произошло, я расцениваю как оскорбление государства, оскорбление августейшей фамилии и оскорбление меня лично!
Воздуха опять не хватило… Сделал паузу, но «родственнички» молчали, ждали, что будет дальше:
«Офигевают, наверное, ведь Ананас разбушевался!.. Царскосельский суслик вышел на тропу войны!..»
— Да уж, никогда такого не было и опять… — ехидно шепнул Бимбо.
— Вот именно! То, что произошло — необходимо исправлять. Мам а, я не желаю долгие годы своего будущего царствия постоянно оглядываться на произошедшее! И регулярно слушать, как мне вспоминают сгинувших православных людей, скорбь и пролитую кровь. Я не желаю оставаться в истории с прозвищем: «Николай Кровавый». Вы меня поняли? — я размашисто перекрестился.
— Ники, по-моему, ты сгущаешь краски, — сказала мне Мария Фёдоровна.
— Может и так, но это моё решение, я прошу поддержать меня…
Далее последовал бурный диалог, в котором князья и императрица выражали различные мнения. Меня сразу же поддержали Михайловичи и Сергей Александрович, который был глубоко уязвлён тем, что Горемыкин пытался прикрыть его именем своё нерадение.
Хотя, конечно, Сергей Александрович также был замазан по уши, однако кто из великих князей когда признавался в собственных ошибках? Даже перед самим собой? Вот я и пытался разыграть эту карту в своих целях.
И мне это удалось!
Вечер незапланированных визитов закончился тем, что ко мне примчался крайне неприятный и странный персонаж — Константин Петрович Победоносцев[2]. На мой непросвещённый взгляд, который сформировался из сведений от самых разных источников, этот господин был одним из виновных в будущей трагедии 1905–1917 годов.
Откуда я сделал такой вывод? Извольте — именно он воспитывал Николая, именно Константин Петрович влиял на назначения министров в первые годы его правления. И именно он, словно обезумевший, пытался заморозить ситуацию в стране.
«Как это можно трактовать?..»
Константин Петрович вовсе не был идиотом, но опытный государственный муж, уважаемый правовед, обер-прокурор синода словно ослеп! Он не хотел видеть, что происходит в мире, не понимал, что ведущие государства Европы и Соединённые Штаты Америки рвутся к колониальному господству.
И рвутся не на штыках серой скотинки, а на техническом превосходстве! Наши западные друзья
