30 сребреников - Дмитрий Викторович Распопов
— Бог любит всех своих чад, вне зависимости от того, какой они внешности, — перекрестился епископ, — а этот ребёнок явно отмечен Его благодатью, если с самого рождения не разлучается с символом Его.
— Но он просит дать ему учителя для изучения еврейского, арабского! — изумился дон Иньиго, — нет ли тут ереси?
— Арамейского, — уточнил епископ, — это древний язык, на котором писались все Священные тексты.
— Ладно, — не сдавался дон Иньиго, — но арабский?
— Я тоже поинтересовался об этом в Риме, но мне ответили, что вреда в этом никакого нет, особенно если он станет потом проповедовать среди неверных и на их языке это будет сделать гораздо проще мой друг, — тихо ответил епископ, — более того, мне пообещали, что кардинал Хуан де Торквемада который сейчас из Оренса направляется в Рим, посетит нас и поговорит с этим ребёнком. Рим заинтересовал мальчик, который с таких лет проявляет большую тягу к богу.
— Мы конечно же примем его преосвященство самым достойным образом, — удивлённо покачал головой дон Иньиго, — кто бы знал, что внук будет удостоен подобной чести.
— Церкви всегда нужны умные и духовно развитые люди, — епископ снова стал серьёзным, — особенно из рода Мендоса.
— Мы удвоим пожертвование вашей епархии в этом году ваше преосвященство, — не колеблясь ответил дон Иньиго, — ведь не заметить ваши усилия в том, чтобы ребёнка не считали «выродком Сатаны», как о нём болтают везде, мы не можем.
— Давайте лучше утроим пожертвование, — улыбнулся епископ, — третья часть которого будет передана лично мне.
— А взамен? — глава дома Мендоса заинтересованно посмотрел на священника, поскольку это уже были весьма приличные деньги.
— Взамен я приложу все свои силы на то, чтобы в архиепархии Толедо, а главное в Риме, считали ребёнка — маленьким чудом.
— Согласен — это звучит много лучше, чем «выродок Сатаны», — улыбнулся дон Иньиго, — можете не сомневаться ваше преосвященство в моей благодарности.
— Благодарю Диего, я знал, что мы всегда можем договориться, — улыбнулся епископ и снова вернулся к своей курице.
* * *
Гвадалахарский дворец Мендоса видел многих знатных гостей, но посещения его кардинал-священниками были всё же редкостью, тем более что этого гостя прислали к ним не просто так и это все понимали. Свита кардинала Торквемады была небольшой, всего десять человек, так что без трудов уместилась в одних из гостевых покоев, которые ему выделили. Слуги тут же понесли воду и еду, чтобы его преосвященство отдохнул и смысл с себя дорожную пыль, а вечером в честь его прибытия к ужину были приглашены все знатные люди города, поскольку благословение кардинала хотелось получить многим. Слухи о его прибытии, а также о том, к кому он едет, конечно же давно облетели город. Кто-то судачил о том, что отродье Сатаны давно пора отправить обратно в ад, откуда он появился, но всё больше появлялось голосов за то, что внешнее уродство ещё не признак ереси. Ведь всем известно, что ребёнок ходит в церковь наравне со взрослыми, пусть и не своими ногами.
— Ваше преосвященство* — это честь для нас, — к отдохнувшему кардиналу попросился Диего, чтобы узнать, как вообще священник настроен по отношению к его семье.
— Добрый день сеньор, — высокий, худой словно жердь кардинал, сидел на стуле, а слуги подавали ему корреспонденцию, которая нагнала его в пути, — это взаимно. Я благодарен богу и вам за этот приём.
— Иначе и не могло быть, — Диего колебался, спрашивать напрямую кардинала о его настрое или нет.
— Вы можете мне устроить встречу с вашим сыном, скажем через час? — кардинал сам решил проявить инициативу, сняв с плеч Мендосы тяжкий груз.
— Конечно ваше преосвященство, — склонил он голову, — сын всё равно практически не выходит из своих покоев.
— Причина понятна, люди часто бывают жестоки к теми, кто не похож на них самих, — поднял руку Торквемада, останавливая дальнейшие объяснения.
— Благодарю за понимание ваше преосвященство, — улыбнулся с благодарностью Диего.
Через час двери в покои кардинала Торквемада открылись, и служанка внесла ребёнка, который одним своим видом вызывал брезгливость для тех, кто не был с ним знаком ранее. Перекошенный, горбатый, с подрагивающими конечностями…в общем кардинал отчётливо понял, почему тот редко покидает свои покои.
Вторая служанка внесла стул на высоких ножках и положив на него подушку, усадила ребёнка напротив Торквемады. Ещё раз поклонившись кардиналу, обе быстро вышли, а Хуан прямо посмотрел в глаза ребёнка, которые изумили его, в них прямо светились ум и энергия, которые он редко видел даже среди своего окружения.
— Я ознакомился с вашими трудами ваше преосвященство, — заговорил ребёнок на корявой латыни, но ровным, спокойным тоном, далёким от речи ребёнка двух лет, — и если с вашими выводами по «De conceptione deiparae Mariae», я в целом согласен, то не кажется ли вам, что в «Summa de ecclesia» вы слишком уж отделяете результаты дискусов на Соборах от решения пап? Ведь как иначе мы можем внести что-то новое в учение о боге, если будем зависеть от мнения пусть великого, но одного человека?
Если бы сейчас в окно комнаты влетел ангел, Хуан де Торквемада был бы наверно менее удивлён, чем подобное заявление от маленького ребёнка. Его глаза расширились и отбросив письмо, которое он держал в руках, кардинал наклонился вперёд.
— С какой конкретно частью в моём труде ты не согласен, сын мой? — поинтересовался он.
— В большей части наверно с «De schismaticis et haereticis», — ответил ребёнок без малейшего колебания, — хотя мне так жаль, что ваш труд о защите прав конверсос, а главное булла папы по этому поводу, так мало поколебала людей Кастилии. Но хотя бы Педро Сармьенто отлучили от церкви в назидание остальным, здесь ваша роль просто бесценна, и я благодарен вам за это. Считаю, что новообращённые, пока этого не доказано, должны обладать такими же церковными и светскими правами, как и остальные христиане, иначе мы сами копаем под себя, высказывая недоверие их вере.
Кардинал очень сильно постарался абстрагироваться от того, кого он перед собой видит, поскольку внешний вид ребёнка