Лес Кости - Роберт Холдсток
Ближе к закату лошадей опять послали в мир, на прощание ударив, чтобы быстрее бежали. Обратно, по уже проложенным тропам, к краю леса, где бы он ни находился. К их спинам прикрепили деревянные рамы, к которым крепко привязали ужасные фигуры; бледные всадники смотрели во тьму, их невидящие глаза видели перед собой даже более темные миры, чем этот темнеющий лес. Первым уехал мелово-бледный труп, причудливо задушенный. Потом еще живой и кричащий мужчина, замотанный в терновник. За ним одетый в лохмотья и вонявший кровью человек; едкий дым шел из горящих новых кожаных ремней, обернутых вокруг него.
Последней оказалась фигура, настолько покрытая тростником и камышом, что видны были только руки, привязанные — как к кресту — к деревянной раме, возвышавшейся над гигантским жеребцом. Он горел; огонь быстро пожирало его. Пламя струилось в ночь, отдавая ей свет и тепло, пока запаниковавший жеребец несся ко мне; от ужасного факела отрывались полоски и плыли по воздуху.
Мне показалось, что я достаточно быстро отпрыгнул в сторону, но прежде, чем я понял, что животное столкнулось со мной, передняя нога ударила меня в бок, а плечо бросило меня на землю. Я хотел свернуться клубком, чтобы защитить себя, но тело отказалось повиноваться и порывалось встать…
На какое-то ужасное мгновение я почувствовал, что сижу за горящим человеком, почувствовал тепло его тела, ветер и огонь на лице, и неровный галоп лошади подо мной.
Иллюзия продлилась не дольше секунды, а потом меня, потрясенного и сбитого с толку, опять отбросило назад, и я растянулся на земле; мне показалось, что земляные руки сдавили рот, шею и легкие.
Я быстро пришел в себя.
Я не могу в деталях записать то, что видел на поляне — так много стерлось из памяти, возможно из-за удара взбесившегося жеребца. Я до сих не могу придти в себя из-за природы этого жертвоприношения и понимания того, что, похоже, убитые добровольно принесли себя в жертву во время ранней формы ритуала признания могущества лошади.
Такие чудесные создания, и, тем не менее, они стали как другом Человека, так и орудием его уничтожения…
Все эти мысли — а также много других — пролетали через мое сознание, пока морозная ночь опускалась на изначальный мир; я знал, что вместе с лошадьми придут война, чума, перенаселение и сражения за еду, полученную из земли. Вместе с лошадью придет и огонь, который чистит, убивает и очищает.
Но этот лес — и это событие! — показали то, что произошло десятки тысяч лет назад! Неужели я стал свидетелем одной из первых настоящих инициаций раннего человечества? Свидетелем того, что это животное может быть как другом, так и врагом племени, которое все больше и больше пыталось управлять природой? Жертва была принесена новым богам: успокоить страхи. И мне было забавно думать, что, позже, намного позже, Иоанн Богослов вспомнит эти ранние страхи, расскажет о четырех всадниках и, фактически, опишет глубоко укоренившиеся воспоминания о древних знаниях…
Вместе с темнотой пришла тишина, а вместе с холодной тишиной ночи пришел мой беспомощный уход в сон.
Я проснулся от того, что в меня ткнулся холодный собачий нос. Я лежал на краю Райхоупского леса — бог знает, как я оказался там, — в кустарнике, росшем на границе полей Поместья Райхоуп. Собаку, спаниеля, выгуливала встревоженная и решительная женщина; увидев, что я очнулся, она торопливо пошла прочь, очевидно решив, что это ловушка. Она позвала свою собаку, которая не без сожаления попрыгала за ней, на прощанье бросив на меня голодный взгляд.
СЕМЬ
Когда он открыл заднюю дверь Оак Лоджа, Дженнифер вскрикнула и уронила чашку чаем которую держала в руке. Она посмотрела на мужа расширившимися испуганными глазами, а потом с облегчением рухнула на стул, смеясь и стряхивая с себя чай, попавший на халат.
— Я не знала, что ты опять ушел… — Ее слова не имели смысла, но он слишком устал, чтобы думать.
— Я знаю, что ужасно выгляжу, — сказал Хаксли. — Мне нужно немедленно вымыться. И я устал, как собака. — Он выпил чай, который она сделала и в мгновение ока сожрал кусок хлеба с маслом. Пришел Стивен и смотрел, как папа разделся, сбросил с себя вонючую одежду и начал накачивать горячую воду из бака, для ванны. Дженнифер собрала одежду и нахмурилась, глядя на мужа.
— Почему ты опять надел это?
— Опять? Не знаю, что ты имеешь в виду… Извини… меня не было так долго…
Он погрузился в воду, застонав и вздохнув от удовольствия. Стивен и Кристиан хихикали, стоя снаружи. Они никогда раньше не видели обнаженное тело отца, и, как и всех детей, запретное зрелище шокировало и развеселило их.
Когда Хаксли помылся и высох, он подошел к Дженнифер и пытался объясниться, но она словно отдалилась от него. Хаксли посмотрел на календарь и понял, что на этот раз его не было всего два дня. Для него самого прошло намного больше времени, но, все равно, Дженнифер совершенно обоснованно встревожилась и страдала от беспокойства лишний день.
— Я не собирался уходить так надолго.
Она приготовила ему завтрак в столовой, села напротив и принялась листать «Таймс».
— Как можно так испачкаться за несколько часов? — наконец сказала она, когда он поддел вилкой кусок сосиски, чтобы отправить его в рот. Хаксли нахмурился. Ее слова сбивали с толку, но он уже был сбит с толку и странно растерян.
Войдя в кабинет, он обнаружил, что ящик стола выдвинут и все в нем перевернуто. Он разозлился и уже собирался накричать на Дженнифер, но передумал. Ключ от его личного дневника лежал на столе. Но в тот последний раз, когда он писал в дневнике, он — сто процентов! — вернул ключ в потайное место под столешницей.
Он написал официальный
