Архонт Варанги - Андрей Каминский
— До сих пор не верится, что мы дали ему уйти, — ворчал Варда Склир, — может, еще не поздно, басилевс? Найдутся люди, что шепнут слово-другое пацинакам, чтобы подстерегли барса на пути домой, так чтобы он не увидел Киева. Да и в самом Киеве не все будут рады его возвращению.
Он говорил это, уже сидя в каюте на корме самого большого дромона, что шел во главе императорского флота. Здесь же, кроме него, восседал лишь сам Цимисхий, уже сменивший позолоченные доспехи на расшитые золотом шелковые одеяния. Стараниями лекарей он уже полностью оправился от раны и сейчас, вместе с самым верным своим полководцем, распивал из золотых кубков македонское сладкое вино, заедая его засахаренными фруктами и орехами.
— Нет, Варда, — задумчиво покачал головой Иоанн, — нет, ты не прав. Хотя бы потому, что если мы это сделаем, тот Волк, что он оставил на страже в Доростоле перережет всех христианских агнцев, сколько их не осталось в подвластной россам Мисии.
— Так убьем и его, — белые зубы хищно блеснули в черной бороде, — сейчас россов там всяко меньше. А мисян — да кто их считает. Те, кто уцелеет всяко будет послушнее нам.
— Тебе никогда не стать басилевсом, — усмехнулся Иоанн, подставляя золотой кубок, который раб тут же наполнил вином, — император должен знать, кого и где ему лучше использовать в своих целях. Я ведь не лгал, когда говорил, что россы — не самый страшный наш враг. Если этого врага сделать другом — сам подумай, сколь грозными мы будем остальным нашим противникам?
— Как бы этот барс потом не оскалил свои клыки уже и на нас, — хмуро покачал головой Фока, — разве можно верить варварам, особенно этим.
— А вот это уже наша забота, — улыбнулся Цимисхий, — если мы оказались неудачными охотниками, так может из нас получатся умелые укротители. Выпьем же, чтобы все задуманное удалось и чтобы взятый на службу зверь ярился лишь на наших врагов.
Он одним махом опрокинул кубок и вновь подставил его под кувшин виночерпия. Помимо многих достоинств, которыми льстивые придворные летописцы наделяли императора Цимисхия, они осторожно признавали за ним и определенные недостатки, первым из которых было невоздержанность во хмельном. В походе, во время чудовищного напряжения, вызванного тяжелой войной, император еще сдерживал себя, но сейчас, когда война осталась позади, он позволил себе расслабиться, в предвкушении по-настоящему пышного празднества в термах Константинополя.
— Я видел его в бою, — говорил басилевс, мрачно уставившись в угол каюты, — видел, как льется кровь тех, кого он приносит в жертву своим богам-демонам. И я видел чудовище, распахнувшее крылья над Доростолом в тот проклятый день. Я видел все это — и словно врата Аида разверзлись перед моим взором, выпуская тень Ахилла. Говорят же древние, что Ахилл был скифом из Херсонеса — вот и Калокир, по слухам, втайне поклонялся Ахиллу Понтарху, которого почитали в его семье с Бог весть каких времен. Именно поэтому он пошел на сговор со Сфендославом — потому что уверовал, что сам Ахиллес возродился в катархонте россов.И, признаться, я его понимаю. Говорили же, что Ахилл не только герой, но и дракон, водная тварь от природы его матери Фетиды. Когда мне померещилось то чудовище над войском я чуть сам не решил, что тот вишап и катархонт россов есть единое целое.
— Ты же сам не веришь в это, басилевс? — осторожно спросил Варда, — Ахилл мертв — и как человек и как бог. Один лишь Христос есть Начало всему.
— Кто знает, во что можно верить сегодня, — пожал плечами Цимисхий, — и насколько глубоко укрылись тени эллинства — и на берегах Днепра и в нас с тобой. Знаю одно — Сфендослаф жесток и свиреп в бою, каким был и Ахилл, а значит, лучше его иметь другом империи, страшным для всех наших врагов. А когда они
