Архонт Варанги - Андрей Каминский
— Что с той Болгарии? — поморщился Цимисхий, — русы — не самый страшный враг, с которым ведет войну империя и этот город — не самая большая наша потеря. Вот уже несколько веков, как мы ведем брань с агарянами, что отняли у нас многие земли в Сирии и Палестине и сам священный город Иерусалим, сердце нашей веры. Басилевсу, что вернет этот город христианам, простят любые потери на Дунае, да и где угодно, слава его прогремит на весь крещеный мир, ну, а архонту, что поможет ему в этом будет рукоплескать весь Город.
— Плевать я хотел на восторги твоих холопов, — презрительно поморщился князь, — так ты хочешь мечи русов для войны с сорочинами? Чтобы вернуть город, где родился ваш Распятый Бог? А мне-то что с того будет?
— Будет золото, много золота, — сказал Цимисхий, — на Востоке столько богатств, что ты не видел и во всей Руси. Будет слава, достойная вождя, ну, а наши державы, наконец, станут воевать против общего врага. Я даже не буду просить тебя креститься — кто вспомнит о варварском севере, сколь угодно погрязшем в язычестве, когда сами ясли Господни вернутся в руки христиан. Ты будешь владеть Мисией, к северу от гор Гемимонта, а я — Антиохией и Иерусалимом и всей Палестиной. Вместе, рука об руку мы пройдем от Киликии до Красного моря и все агаряне, от земель Кордобы до самого Инда содрогнутся перед совместной мощью россов и ромеев.
Святослав испытующе посмотрел на басилевса, потом на жену и та чуть заметно склонила голову. Князь перевел взгляд на Иоанна и тоже кивнул.
— Значит, быть по тому, — просто сказал он.
В Городе Царей
Мирный договор подписали спустя два дня — щуплый писарь-сириец, что сопровождал войско басилевса, по приказу Иоанна, писал хартию на все речи Святослава, облекая их в стилистически безупречную форму для соглашения между князем и кесарем.
«Я, Святослав, великий князь киевский, как клялся, так и утверждаю настоящим договором присягу свою, что хочу вместе с русами, которые подо мной, боярами и другими людьми, иметь мир и крепкую дружбу с большим цесарем греческим и со всеми людьми вашими до во веки веков. Никогда я не буду посягать на землю вашу, не собирать людей против неё, ни приводить другой народ на землю вашу, ни на другие края, которые находятся под властью греческой, ни на волость Корсунскую и на города её. Землю же Болгарскую, буду держать как союзник и совладелец кесаря греческого, и от имени его возьму в десницу свою. А если другой кто-нибудь посягнет на Болгарию или на какую иную землю вашу, то я буду противником ему и буду биться с ним. Как и клялся я цесарям греческим, а со мной бояре и русы, будем мы соблюдать предыдущие договора. Если же мы не соблюдем чего из того, что было сказано раньше, то я и все, кто со мной и подо мной, пусть будем проклятые богом, кто в какого верует — у Перуна и Волоса, бога скота, своим оружием пусть мы посеченные будем и пусть мы умрем.»
Свою клятву, именем Христа, принес и Иоанн Цимисхий, причем схожесть обоих договоров сверил присутствовавший при русском войске корсунянин Калокир. Цимисхий не настаивал на выдаче княжеского побратима, обязав только патрикия никогда не претендовать на ромейский престол. Впрочем, Калокир все равно не собирался возвращаться в родную Корсунь — и недобрый взгляд, мимолетно брошенный Цимисхием, лишь утвердил грека в этой мысли. Ничего, в Тмутаракани, под рукой молодого княжича Звенко, Калокир рассчитывал найти себе новое применение, наставляя молодого руса в хитросплетениях имперской политики на северном берегу Русского моря. Взамен же за жизнь побратима Святослав, скрепя сердце, не стал требовать выдачи болгарского царя Бориса — тому, уже лишенному отцовского царства, оставалась тоскливая, но все же жизнь очередного почетного заложника в Городе Царей.
— Вы оба схватили друг друга за глотки, — сказал на это Калокир, — Цимисхий держит у твоего горла нож Бориса, а ты у него — мою спату. Что же, такой обмен может стать залогом мира, что будет крепче любой клятвы.
Договор был скреплен и клятвами, во время которых, император в присутствии священника торжественно поцеловал крест и поклялся на Евангелии, что сдержит свое слово. Русы же отметили заключение договора по-своему: чтобы не пугать христианских союзников сверх меры, на этот раз обошлись без требы человеческой кровью, принеся в жертву богам лишь быка да коня. Затем состоялся обмен пленными — болгары, пожелавшие остаться во владычестве цесаря, уходили к югу от Старой Планины, тогда как те из болгар, что держались старой веры, могли поселиться во владениях Святослава. Сам же он обязался больше не
