Целитель 8 (СИ) - Большаков Валерий Петрович
- Мишечка… - всхлипнула Рита. Слезы жгли ее, она то жмурилась, то встряхивала головой, смахивая с ресниц горючую влагу.
Я всё это видел, но отчаяние было настолько велико, что эмоции будто выключились. Мои руки тряслись, когда пальцы раздергивали папину рубашку. Отец не дышал. Пульса не было.
Прошло две минуты, как он умер.
Набежали парни из «девятки». Я узнал голос Рустама, когда тот наклонился и робко, будто винясь, тронул меня за плечо.
- Ты цел?
- Цел, - выдавил я, и глаза словно застило мутной полупрозрачной пленкой. Запекло.
«Плакать – потом! Третья минута на исходе!»
Я наложил руки на папин мускулистый, опавший живот, но уже не цедил Силу, отмеряя ее, как обычно, а сливал всю целиком. Без остатка.
- «Скорая» где? – трубно взревел чей-то голос.
- Вызвали! – отозвался другой, запыхавшийся. – Едет уже!
А я отдавал свою чертову энергию, проклиная и ее, и свои поганые сверхспособности. Да будь я нормальным, обычным, таким как все, и не случилось бы этого кошмара наяву!
«Ну, яви, яви чудо! Воскреси! – молил я, трясясь, как панночка. – Ну, что же ты, сука, не спасешь и не сохранишь?!»
- Мишечка! Остановись! – плачущая Рита слабо потянула меня.
- Мишечка, не надо! – вторила ей Настя дрожащим голосом.
- Надо! – выцедил я.
Смертельная усталость словно разжидила мои мышцы, превращая их в трепещущее желе. Сердце стучало неровно и слабо, с перебоями, заходясь.
Всё. Я иссяк. Опустел. За душой – ни кванта энергии мозга, или как там эту дрянь метапсихическую назовут ученые.
Но папа так и не воскрес.
А я даже зареветь не мог! С трудом выпрямившись, стоял, качаясь. Ни мысли. Ни чувства. Ничего. Внутри пустота и холод.
Тупо созерцая происходящее, я проводил глазами санитаров, уносивших отца. Даже на труп его убийцы смотрел безразлично – сдох, и ладно.
Мама с Настей уехали на «скорой», а Риту выслушивал Умар Юсупов, смуглый и бесконечно виноватый.
«Да при чем тут ты…» - мелькнуло в голове.
Я вернулся во двор, прошкандыбал по тропинке к грядкам, и выбрался через калитку. Мне было неизвестно, куда держать путь, но и оставаться не хотелось. Не моглось.
Перейдя горбатый мостик, скрылся в ельничке. Идти было очень трудно, каждый шаг отдавался колокольным звоном в ушах. Мне то и дело приходилось обнимать деревья, чтобы не упасть. Пережидал, пока в глазах не угаснут пульсирующие солнца, и снова брел. Переступал трухлявые стволы. Продирался через кусты. Падал и поднимался.
Уходил все дальше от тяжкой вины и невыносимой боли. Мозг опрощался, грозя и вовсе погаснуть, но я лишь улыбался, предвкушая освобождение от жуткой правды.
[1] Marine One - общепринятое название вертолета Президента США (использовались винтокрылые машины Корпуса морской пехоты).
Глава 4
Глава 4.
Понедельник, 3 апреля. Утро
Московская область
Долго я плелся вчера. Шел, шатаясь, часто делая «перекуры» - садился на пенек или согретый солнцем валун, и ждал, пока схлынет изнуряющая слабость. Вставал ме-едленно, как старик, упираясь руками в колени, постанывая сквозь зубы – и шагал. Куда? А в никуда.
Темнело уже, когда я набрел на старый амбар с копнами прошлогоднего сена. За лесополосой дымили печи «неперспективной» деревушки – несколько домишек вразброс, но туда я не пошел.
Что мне там делать?
Закопался в душистую траву, попахивавшую прелью, поднял воротник, и закрыл глаза. До того измотался, что уснул, как в черную яму ухнул.
Пробудился ночью от известного позыва - и холода. Выбрался, ежась, в темноту и тишину. Безмолвие полное, какого в мегаполисе не сыщешь…
Передернулся, вспомнив, как это слово, думая о жене, улыбчиво обронил отец. Я коротко выдохнул, отгоняя потеки траурных мыслей. Уйди, изыди…
Землю застилал туман, кочки с ямками выравнивая сплошным белесым разливом. Звезды мерцали тусклые, им было все равно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Миллиарды лет вертится галактика, меняя ход светил, искажая рисунок созвездий, а шарам горящей материи лишь бы пылать, швыряясь фотонами во все концы. И какое им дело, отражается ли свет в блеске счастливых глаз или преломляется в слезинке?
Вернувшись под щелястую крышу, я нагреб сена побольше, и укрылся копешкой до самого утра.
Разбудил меня петух, далекий, но голосистый. Подальности скрипнула створка ворот, замычала корова – буренку уводили на пастбище. А на востоке, зачерняя острые верхушки елей, калилось малиновое солнце. Зоревые лучи указали мне на удобства - бочку, полную воды.
Я умылся жгучей ледяной влагой, и вытер руки носовым платком. Пора.
Деревню я обошел стороной, сразу натыкаясь на разбитую дорогу – двумя цепочками луж и промоин она плавно заворачивала за перелесок. После дождей наверняка грязь непролазная…
Как ручей в речку, грунтовка впадала в грейдерованный шлях, а возле самого «устья» ржавел навес с облупленной буквой «А», сваренной из железных полос. Подумав, я присел на истертую лавочку – сил не было вовсе. Пальцы кое-как сгибались, а вот сжать их в кулак не получалось.
Мысли по-прежнему обходили мозг стороной, и я был благодарен организму за то, что оставил меня в покое, не терзая памятью.
Сижу неподвижно, прислонившись спиною к металлическим прутьям. Гляжу на черное поле, что бугрится за обочиной, за нейтральной полосой иссохшего бурьяна, укатываясь к дальнему березняку, испятнанному редкими елками. И тишина…
Ан нет – перебивая редкий птичий гомон, донеслось механическое завывание. За деревьями блеснуло, забелело, и на дороге показался «ГАЗ-53» - синий низ, белый верх. Тонко взревывая, автобус подкатил к остановке, и я поспешно заковылял к распахнувшейся двери.
- Только до райцентра! – крикнул водила в шуршащей болоньевой куртке.
Я молча протянул ему «юбилейный» рубль с потертым профилем Ленина, и плюхнулся на ближайший диванчик.
В салоне дремали две пышнотелые колхозницы в одинаковых цветастых платьях, только в разных кофточках – левая в красной, правая в салатовой. Но обе в грубых кирзовых сапогах.
Пассажирки любовно обнимали здоровенные корзины, заботливо прикрытые холстиной – видать, на рынок собрались. Склоненные головы дремлющих торговок в платочках качались и мотались в унисон – они то кивали уныло, будто соглашаясь, то вяло отнекивались.
А вот меня спать не тянуло. Да и как тут уснешь, когда дребезжащий пол подпрыгивает и шатается? Измученный, я впал в сонное оцепенение – тупо моргал, глядя за стекло, косо крапленое росчерками слякоти цвета кофе с молоком, и смиренно ждал пункта назначения.
Тот же день, позже
Калининская область
В райцентре я прибарахлился – купил дешевый рюкзачок, чтобы на туриста походить. Наверное, рефлекс сработал. Одет-то я был прилично – полусапожки, джинсы, теплая куртка, вязаная шапочка. Это, не считая белья «Дружба». Но голосуя в таком виде на пустынной дороге, обязательно нарвешься на подозрения. А оно мне надо?
На автостанции работал буфет, там я и перекусил. Котлетой в тесте. Рогаликом. Слабо пахнувшим, но крепко заваренным чаем.
Порывшись по карманам, насчитал четыреста двенадцать рублей – весь мой аванс.
«Этого хватит», - мелькнула одинокая мыслишка.
Я только плечами пожал. Хватит для чего?
Надрывно звенящий «ПАЗик» довез меня до вокзала – низенького зданьица из силикатного кирпича, но с обязательными круглыми часами. Пожелтевшее, словно раскочегаренное солнце почти закатилось в зенит, когда проходящая электричка подтянулась к платформе, лязгая и свистя. Пассажиры заторопились, всей гурьбой вваливаясь в раздвижные двери тамбуров.