Попаданец в себя, 1960 год (СИ) - Круковер Владимир Исаевич

И после второй рюмки (мама пила собственоручную вишневую наливку из буфета) Лялька (так я, не умея говорить, обозначал среднего брата Павла, и прижилось) вспомнил, что там ректором папин знакомый Карпов Николай Павлович. Мама тотчас позвонила Семенченко (друг семьи из совнаркома) и договорились привести его на ближайшее воскресенье.

Я, честно говоря, обрадовался. Сэкономить год было бы отлично. Так что муксуна, как особый деликатес, отложили в холодильник (здоровенный ЗИЛ) и закруглили семейные посиделки. Я нахально перетащил кровать в папин кабинет, который в прошлой жизни занял старший брат и таскал туда мне на зависть девчонок. И долго лежал, уставившись в потолок, по которому редко скользили тени редких машин. Поступлю, чем отделаюсь от армии военной кафедрой и месячными сборами в военном городке. Получу лейтенанта. Параллельно — писать. Молодежная газета, альманах «Ангара», там сейчас должен быть редактором сухарь и фанатичный комуняга Таурин[19], мой в прошлом-будущем друг Юра Самсонов[20] вступит в должность через семь лет, а вскоре его снимут за публикацию запрещенной «Сказки о тройки» братьев Стругацких.

(Предполагалось печатать повесть в «Детской литературе» и в «Молодой гвардии», но оба издательства неожиданно для авторов отказались. В 1969 году тираж альманаха «Ангара» был запрещён и изъят из публичных библиотек, а главный редактор Ю. Самсонов был уволен. Повесть публиковалась за границей в журнале «Посев». В СССР повесть вышла-выйдет лишь 20 лет спустя).

Глава 7

Сразу две радости. Мама получила перевод в 200 рублей, принесла почтальонка. Мама помчалась ко мне с вопросом, выслушала недоверчиво ответ — на расходы, в семью, — сделала круглые глаза (а у нее прекрасные глаза армянки, не была бы мамой — влюбился) и поскакала к телефону, хвастать сыном подружкам. Телефон под номером 41–41 стоит в коридоре на тумбочке, здоровенный аппарат из черного эбонита[21].

Интересно все эти ностальгические штучки ощущать в реальности, трогать. Особенно после айфона в кармане джинс. Ой, а ведь джинсы уже есть в СССР, они должны были появиться после Всемирного фестиваля молодёжи и студентов 1957 года.

Радость вторая визит ректора. Он вкусно откушал, смачно выпил, поскорбил о папе покойном, поцеловал маме руку и спросил у меня что-то на немецком. Увы, кроме нихт форштейн ничего в голову не пришло. Тем ни менее вылущил из просмотренных кинофильмов фразу: «Ich spreche Englisch — имею честь шпрехать на аглицком», а потом добавил уже на английском: «I read and speak English fluently — Свободно читаю и говорю по-английски». И же с озорством добавил с прононсом: «Je veux aussi apprendre le français — Хочу еще учить французский».

Так что ушел ректор Карпов с муксуном в портфеле, а я в понедельник был без экзаменов зачислен в студенты. На четыре года есть у меня надежный тыл и защита от всяческих советских проблем для юношей-комсомольцев.

Не упомянул в числе радостей очерк о геологах Бодайбинской партии, принятый в «Советской молодежи».

Заходил в редакцию, где более полувека назад работал и буквально жил, с трепетом. Газета разукрашена снимками В. Калаянова и В. Белоколодова, рисованными заголовками, карикатурами, заставками… Мои в прошлом-будущем, кстати, учителя фоторепортажу. Редактором Леонид Ханбеков, которого вскоре снимут и он устроится в ЦК ВЛКСМ (парадокс, иркутские грешники идеологически неправедные обычно устраивались в Москве, некая ссылка наоборот). Сейчас тут Ю. Балакирев и Ю. Пятов, Е. Суворов и Е. Хохлов, Г. Волович и И. Альтер, В. Жемчужников и Ю. Файбышенко, впоследствии знаменитые В. Распутин и А. Вампилов, художник В. Пинигин). Вскоре придут новые кадры, мои прошлые собутыльники и кореша: Лариса Ланкина, Григорий Дмитриев (замечательный театральный критик), Борис Ротенфельд, Арнольд Харитонов… Мы его Олег звали обычно, я ему когда-то свою догиню Лоли перед отъездом передал, первого дога Иркутска!

Воспоминания смешиваются с реальностью, ностальгия перетекает в удивительный симбиоз желаний и практики, вот не знаю, например, как вести себя с полузнакомыми дворовыми дружками. Они до сих пор играют в футбол, собираются кружками, шепчутся, зовут меня — а мне и скучно, и некогда. Вон Вовка Трегубов из дома напротив, сын инженера, знаменитый огромным яйцом из-за паховой грыжи и уменьем пересказывать разные книжки. В доме справа живут офицеры. Непростые, так как простым никто не даст жилье в просторной сталинской пятиэтажке в центре города.

Но все эти соплежуйские воспоминания с детализацией не интересны потенциальному читателю. Который, естественно, появится не раньше девяностых, после горбачевской «перестройки». К тому времени могу накопить множество рукописей, чтоб сразу запузырить их в «Эксмо» или в «Вагриусе» большими сериями. В поссоветское время эти издательство станут крупнейшими, не считая АСТ, но в конечном итоге Эксмо объединится с ним.

Криминальный опыт двух ходок тоже следует в будущем использовать. То, что сидел я по статьям политическим, не умаляет знаний Красноярских лагерей строгого режима и воровских псевдозаконов. Правда псевдо они стали после Отечественной, после разделения на воров и сук, а уж при капиталистической России настоящие законники исчезли классово. Звание вора в законе продается и покупается, главные воры стали депутатами и бизнесменами. Пока же, на уровне СССР теневые контакты с хорошей воровской шайкой может быть полезно. Тут ведь как, если честно: в СССР успех и благополучие приносят партийная лояльность и писательское признание, в России после девяностых этот успех опирается на уголовщину и бизнес. Так что в дальней перспективе дружба с ворами полезна.

Впрочем, в дальней перспективе я могу неплохо поживится просто знанием чужого криминала. Например, отщипнуть несколько миллионов от пирамид в период их высшей активности. Мавроди, Селенга… все помню. Вовремя купить акции Майкрософт и Яблока — тоже хорошие активы. На обрушении рубля Павловым можно нагреть руки… Но все это планы будущего. Сейчас учеба, забота о семье и журналистская активность. Один материал про Бодайбо ушел в Молодежку, второй следует отправить в Комсомолку. И не по почте, а через собкорра. Кто нынче у нас, вроде Филипченко был, когда фельетон о председателе горсовета Салацком мы готовили, он тогда её телетайпом передал в Москву… Но это тоже не в шестидесятом, а позже.

И еще параллельно с этим дневником следует наваять крепкую молодежно-производственную повесть, разбавив собственными стихами. Надо просмотреть Юность и «Комсомолку» за год, если «Коллеги» Аксенова уже опубликованы, то я попаду в струю, в тему новизны.

Кстати, удивительно активировалась работа мозга. Наверное, он бы прокачен в прошлой жизни, и серьезно прокачен за почти восемьдесят лет, а теперь с обновленной физиологией, со свежими и не забитыми всякой старческой гадостью сосудами, шпарит будто комп с мощной оперативкой и процессором Intel Core i7[22], который изобретут только в 2008 году через сорок восемь лет. Собственно, до школы мы учились читать и считать, в школе учились учится и лишь в институте научились немного систематизировать и обобщать. А потом всю жизнь учились мыслить. Мой мозг помимо разнообразной информации окреп в прогрессивный двадцатый век и освоился с высокими скоростями двадцать первого. Я, собственно, на компьютере тогда быстрей писал, чем нынче некоторые современники говорят и думают. Ритм жизни нетороплив, окружение пасторально-криминальное под советским соусом. А мне обновленному даже история КПСС дается легко, а языки еще легче. Уже почти без словаря читаю по аглицки, улавливая значение незнакомых слов по контексту. С французским тоже все успешно. Читаю учебник, слушаю радио из Парижа. Тащусь и обольщаю девчонок шикарным прононсом…