Попова Александровна - Пастырь добрый
— Мы о нем знаем почти все, — зло вытолкнул сквозь зубы Хальтер. — Он — преступник, вот что я о нем знаю. Он с детства копошится в этих кварталах — знаете, которые опустели после чумы десять лет назад.
— Знаю, — тихо откликнулся Курт, начиная предчувствовать, что события вот-вот обернутся вовсе не приятным образом.
— Ну, а поскольку он умудрился выжить… ведь не только мы отлавливаем этих подонков, они и сами режут друг друга направо и налево, вы ж понимаете… Так вот, поскольку он умудрился выжить, можете вполне логичным образом предположить, что среди своих сообщников он ходит, я бы так выразился, не в простых чинах — у него под рукой с пяток головорезов, которые исполняют его поручения.
— Если вам так много о нем известно, отчего же он до сих пор не повешен? — усмехнулся Курт невесело. — Отчего бы вообще не устроить облаву и не выловить оттуда всех?
— Не все так просто, — вздохнул Хальтер, и он невольно покривился. — Облава в старых кварталах — дело сложное и почти бессмысленное. Ко всему прочему, майстер Гессе, застать этого человека на месте преступления ранее не удавалось — лишь слухи, даже без свидетелей, вот и все, что у меня на него было. Я знаю, в Друденхаусе принято полагать, что магистрат целыми днями смотрит в окно и ничем не занимается, а казням и наказаниям предает лишь тех, кто подвернулся под руку, однако же, смею заверить, ваши сослуживцы ошибаются. Разумеется, случаются… недоразумения, однако я стараюсь, чтобы в городе был порядок. Если же я начну уделять излишне много своего внимания подобным личностям, пострадают, так скажем, те, кто должен быть мною защищен, а именно — простые горожане…
— Иными словами, с местными преступниками у магистрата соглашение о минимальном вмешательстве? Или у вас лично? — подвел итог Курт и, увидев, как глаза бюргермайстера скользнули в сторону, качнул головой. — Бог с ним… Это не мое дело. Итак, стало быть — этот человек уже был замечен, хотя и бездоказательно, в…
— … грабежах. Кражи — это уже мелочь. Убийства — об этом лишь слухи, не могу сказать с уверенностью, но могу предположить, что скорее всего так. На таких местах в шайке, какое занимает он, люди, ни разу не смочившие нож в крови, не держатся.
— Возраст, имя; хоть это вам известно?
— Может, лет двадцать пять-шесть… Точные года его я вам не назову — представления не имею, это меня как-то не интересовало, — несколько едко заметил Хальтер. — Если это интересует вас — можете заглянуть в метрические записи. Его имя Вернер Хаупт.
— Ясно, — проронил Курт сухо, рывком поднявшись, и мгновение стоял недвижно, глядя в окно за плечом бюргермайстера и не произнося ни единого звука. — Если это все, что вы хотите и можете мне сказать, то, наверное, нам стоит перейти к тому, ради чего, собственно, я здесь?
— Да, конечно, — торопливо согласился бюргермайстер, почти вскочив со своего месте и направившись к двери. — Понимаете ли, майстер Гессе, ведь нельзя же более тянуть — надо сообщить семье, надо, в конце концов, примерно наказать этого мерзавца, а поскольку в дело… пока еще не могу понять, как… вмешался вдруг Друденхаус, то мы не можем ничего предпринять. Если до людей дойдет… а наши солдаты — они ведь не глухонемые, и терпение у них далеко не ангельское, проболтаются сегодня же… Так вот, если до людей дойдет, от нас вполне справедливо станут требовать незамедлительной казни, а я не могу действовать, пока вы…
— Я понимаю, — оборвал его Курт настойчиво, и тот спохватился:
— Да, прошу прощения, я вас задерживаю. Я позову стража, он вас проводит.
— Не стоит, — возразил он с невольной усмешкой. — Я знаю, где магистратская тюрьма.
Взгляд на него Хальтер бросил подозревающий и настороженный, однако возразить то ли не посмел, то ли попросту поленился и лишь указал широким жестом в коридор, приглашая выйти из комнаты.
Здание тюрьмы, принадлежащей магистрату, Курт нашел и впрямь без труда — даже спустя десять с лишним лет путь через двор до приземистого старого корпуса он помнил четко до боли; однажды его остановил страж, но отступил в сторону, когда из-под куртки был извлечен Знак и довольно неучтиво ткнут ему почти в самое лицо. Во избежание недоразумений Курт просто оставил его висеть на виду, и больше его не задерживали — не то под натиском всемогущего Сигнума, не то потому, что далее попадалась стража, уже предупрежденная о его появлении.
Вероятно, именно последнее предположение и было верным, ибо уже внутри здания, когда он затворил за собою старую тяжелую дверь, к нему метнулся солдат — собранный и бледный, не задав ни единого вопроса, но зато на ходу приветствуя и выражая готовность провести к нужной камере. Нужная камера оказалась в самом дальнем конце темного мерзко пахнущего коридора — зарешеченная ниша в стене, в которой невозможно было стоять, выпрямившись, в ширину и длину не превышающая трех шагов. На мгновение Курт подумал о том, что — либо Судьба издевается над ним, либо же это ее своеобразный юмор, не понятный простому смертному…
Заключенный полулежал на полу, прислонившись к стене и закрыв глаза, и на звук шагов дернулся, вскочив и подбежав к решетке; ему удавалось распрямиться в полный рост из-за того лишь, что его собственный был довольно низок, да и весь он был какой-то словно сжатый, стиснутый со всех сторон, похожий на воробья под дождевыми каплями. На Курта он воззрился с ожиданием; бросив взгляд на стража рядом с ним, шевельнул губами, но проглотил слова, не произнеся ни единого.
— Оставь нас теперь, — бросил Курт, не оборачиваясь, и солдат, шумно засопев, с неохотой развернулся, медленно зашагав вдоль рядов камер прочь.
Дождавшись, пока шаги стихнут за поворотом низкого тесного коридора, Курт медленно приблизился к решетке, остановясь напротив заключенного за ней человека вплотную, опершись о прутья, и, тяжело вздохнув, произнес — невесело и тихо:
— Ну, здравствуй, Финк[9].
Тот выдохнул, словно до сего мгновения пребывал под водой, затаив воздух в легких — с отчаянным облегчением; опустил голову, проведя по лбу подрагивающей рукой, и, наконец, снова посмотрел на пришедшего.
— Бекер[10], вытащи меня отсюда, — проронил он чуть слышно.
— Знаешь, — неторопливо проговорил Курт, не ответив, — именно в эту камеру меня и посадили одиннадцать лет назад. Именно отсюда меня и забрали в академию; к чему бы такие совпадения…
— Мне-то такая участь не грозит! — повысил голос тот, ударив кулаком в решетку, и схватил его за локоть. — Бекер, ты обещал мне помощь, ты обещал прикрыть меня, если я попадусь! Вытащи меня из этой дыры, черт тебя возьми!
Курт рывком высвободил руку, чуть отступив назад, и Финк с неожиданной для его комплекции силой долбанул в решетку снова — так, что та жалобно задребезжала.
— Черт!.. Бекер, я ведь тебе помог, верно? Я ведь помог тебе тогда, в твоем… расследовании, я дал тебе информацию, ведь так?
— Да, — отозвался Курт, наконец. — За сведения и… по причине старой дружбы я не сдал тебя магистратским; за убийство троих студентов, если ты помнишь.
— Ты сказал, что прикроешь меня! — шепотом крикнул Финк. — Ты ведь сказал, что прикроешь меня, если я попадусь, ты обещал, так держи слово!
— Я, — возразил он тихо, — обещал прикрыть, если ты попадешься за кражу. За грабеж. Ты помнишь, я сказал тебе — если тебя возьмут над трупом, помощи не проси; ты это помнишь, Финк?
— Я не делал этого! — с обреченной ясностью проговорил тот. — Я этого не делал, Бекер, я тут ни при чем!
— Тебя взяли над трупом.
— Но я понятия не имею, как там оказался!
— Тебя видели, Финк. С этой девочкой. Видели, как вы вдвоем шли туда, где после вас обоих и нашли.
— Не было этого! — яростно прошипел тот, вновь шарахнув по решетке, и уронил голову на упиравшиеся в нее руки. — Господи… Черт, Бекер, я не делал ничего, о чем они говорят, я не мог этого сделать, просто не мог! Пьяным или трезвым, или каким угодно — но я не мог! Это не я, могилой матери, Господом Богом клянусь — это не я!
— Тише, — осадил он сухо, — или сюда прибежит стража; к чему это…
— Ты… — Финк приподнял голову, всматриваясь в его лицо, — ты… что — мне не веришь?! Черт, ну, ты же меня знаешь! Ты же знаешь меня, ну, подумай, неужели я мог… такое!
— Да, я тебя знаю, — согласился Курт, снова подойдя и опершись о решетку рядом с бывшим приятелем. — Точнее — я знал тебя, Финк. Давно. Я изменился с тех пор, почему не измениться и тебе?
— Да, и я изменился — я повзрослел, Бекер, и я не убиваю детей, и бабы меня притягивают нормального возраста, с сиськами, черт возьми! Живые! Я даже разглядеть толком не успел то, что рядом со мной лежало, понимаешь ты это? Я все узнал потом, уже здесь, в тюрьме, когда на меня орали и колошматили, приговаривая, за что! Когда допрашивали, когда требовали рассказать, зачем я сделал то, о чем я вообще не имел понятия! Бекер, если и ты мне не поверишь — я в дерьме!
