Джо Грэм - Чёрные корабли
— Ступай, милый мальчик, — произнесла я, и он испустил дух.
Я закрыла ему глаза.
Где-то у дворца слышались крики. Столб дыма поднимался от торговых прилавков у гавани.
Я вскочила. Она переполняла меня, как кипящую через край чашу. Я понеслась по улице.
Горстка защитников сражалась у открытых дворцовых ворот. Пилосцы, видимо, устояли и теперь теснят неприятеля назад. На улице — тела воинов, среди них два дворцовых прислужника с оружием. Крики, проклятия, звон мечей. Вопли раненых.
У стены, где клонятся книзу цветущие виноградные лозы, — мальчишка в голубом хитоне, с мечом в неумелой руке. Я узнала Арена.
Его противник владеет мечом куда лучше. Молодой воин с длинными черными волосами, без хитона, плечи блестят от пота. Он выбивает у Арена меч и замахивается для последнего удара.
Черным вихрем, будто бились за спиной крылья, я влетела между ними. И острие меча замерло у моей груди.
— Стойте! — Ее голос вырвался из меня, мощный и звучный, способный перекрыть и праздничную музыку, и крики сражения. — Бросьте мечи!
Глаза воина расширились, меч выскользнул из руки и упал в пыль. Сзади глухо стукнул о землю меч Арена. Воин опустился на колени.
— Великая Владычица, — прошептал он.
— Бросить мечи! — крикнула я снова.
Коренастый мужчина с рассеченной щекой выпустил меч, священный ужас в нем едва пересиливал боевую ярость.
— На колени перед ликом Смерти! — повелела я, и будто волна прошла через всю дворцовую площадь и дальше к храму Владычицы Моря: и защитники Пилоса, и пришедшие на кораблях падали на колени, словно колосья, клонящиеся под ветром.
Тишина, только стоны раненых. Я пошла вперед, оставляя на камнях кровавые следы. Меня переполняли ликование, ярость и неистовая сила.
Вот и его склоненная голова, светлые волосы откинуты назад и перехвачены кожаным шнуром. Кожаный панцирь, какие носят моряки. Отделанный серебром меч на земле рядом.
— Ты их царь, кормчий «Семи сестер». — Я его узнала. Рисунок созвездия я заметила на одном из причаливших кораблей, лицо мне было знакомо по видениям. — Зачем вы пришли в Пилос?
Он поднял на меня глаза и вздрогнул.
— Я не царь, я их предводитель. Мы пришли за пленными, за нашими женами и детьми, угнанными в рабство, за женщинами Вилусы. Мы пришли разрушить их город, как они разрушили наш.
Я вдруг поняла, что говорю на его языке — на первом моем языке, впитанном с молоком матери. Он не удивлялся, ведь Смерть владеет любым наречием.
Я протянула руку, запятнанную кровью юного стражника, и коснулась его волос.
— Вы пришли за пленными?
— Да, — кивнул он. — За женщинами, которых Иденей, пилосский царь, захватил при разграблении Вилусы.
Я возвысила голос до полной мощи, почти до срыва, и произнесла на языке Вилусы и затем на языке ахейцев, чтобы слышали все:
— Ныне пролито довольно крови, чтобы насытить тени и вдосталь напоить псов преисподнего царства. Вы огласили свои притязания перед Владычицей Мертвых, и Она сочла их справедливыми. Ты! — Я обернулась к Арену, опустившемуся на колени у самой стены; его глаза горели морской синевой. — Ступай к реке, где растят лен, и созови женщин Вилусы — всех женщин Вилусы, с детьми. Пусть идут сюда, взяв еды и что необходимо из вещей. Скажи, что я так повелела.
Арен вскочил и пустился бегом, поднимая за собой пыль. По-мальчишечьи, во всю прыть, он добежит быстро — уж он-то знает, куда бежать.
Кто-то из дворцовых прислужников стоял рядом, пытаясь сдержать стон: его рука была распорота от локтя до кисти. Из выходящей к морю высокой галереи, на дальней стороне площади, выглядывали служительницы храма, легкий ветер колыхал белое покрывало Киферы.
— Ты, — сказала я прислужнику, — встань. Иди в дворцовые хранилища и кухни, выведи женщин Вилусы. И пусть выйдут остальные, нужно позаботиться о раненых.
Я повернулась к кормчему «Семи сестер»:
— Ты получишь тех, за кем пришел, и кровопролитию в городе больше не быть. Скажи это своим людям.
— Мы не тронули храм, мы — Ее народ.
— Хорошо, что ты об этом помнишь.
Кормчий поднялся.
— Мы пришли вызволить своих. Вступая в перемирие, мы находимся в Ее воле и в Ее руке.
За спиной нарастал плещущий звук: у стены гавани, позади дворца, горели гончарни и помещения для учетчиков зерна.
Я повернулась к пилосцам:
— Остановите огонь, пока он не перекинулся на кладовые: туда собрано все зерно.
Они с готовностью кинулись исполнять: в кладовых, где вкопаны в землю глиняные сосуды высотой в человеческий рост, хранились зерно и чечевица, и сухая засоленная рыба, и свежие оливки в масле, и молодое вино. Продовольствие им еще потребуется.
Двое из тех, что пришли на кораблях, занялись ранеными. Коренастый с рассеченной щекой помогал кому-то подняться, когда послышался женский вскрик — молоденькая девушка в испачканном хитоне выбежала из ворот и бросилась ему на шею, бессвязно причитая.
Слезы потекли по его щекам, мешая соль с кровью.
— Сестренка, маленькая моя! Ты жива! Тия!
Я отвернулась.
Распахнулись ворота храма, оттуда стали выглядывать женщины и дети, укрывшиеся у Ее алтаря. Кифера и две прислужницы вышли с непривычной поспешностью, неся бурдюки с водой, чтобы обмыть раненых и умирающих.
Когда подсчитали потери, оказалось, что погибших не так много: десять пилосцев и двое из нападавших. Ранены десятка два, все не опасно. Я была начеку. Приказала пилосцам вытащить маслины и вино из кладовой рядом с гончарней: ветер добрасывал туда искры пожара. Если не смогут вынести огромные напольные кувшины, то спасут хотя бы мелкие, с соленой рыбой и вином.
Ветер подхватил мое покрывало и развевал его как флаг за спиной; искалеченная нога сделалась коричневой от крови.
Сзади подошел кормчий «Семи сестер».
— Ты из Вилусы, — сказал он, — но я тебя никогда не видел.
— Я — пифия.
В воротах послышался шум: солнце стояло уже высоко, работавшие у реки женщины добрались до города. Темноволосые, растерянные — всего около тридцати, из них пять или шесть возраста моей матери. Остановившись в воротах, они оглядывались, переговаривались, кивали в сторону кораблей, всматривались в лица мужчин, что грузили на борт кувшины с оливками. Я вроде бы не разрешала пришельцам брать то, что спасено из огня, но пусть уж возьмут немногое и не рассчитывают на остальное.
Одна из женщин вдруг шагнула вперед:
— Муж мой! Никос!
Молодой мужчина, поднимавший на плечо кувшин с оливками, перекинул его в чьи-то руки и ринулся через площадь.
Внезапно все пришло в движение. Кого-то окликали, кого-то искали взглядом; многим не суждено было встретить знакомые лица. У женщин спрашивали вестей о других женщинах, о детях. Ровесницы моей матери стояли с детьми в стороне: велика ли надежда встретить родичей сейчас, спустя восемнадцать лет…
Наконец одна из тех, кого я знала в детстве, поймала за рукав воина:
— Анати, неужели ты? Так возмужал!..
Его глаза удивленно распахнулись.
— Тетушка Лида! Не может быть, ты ведь погибла в пожаре!
Она помотала головой, на глаза навернулись слезы. Два мальчика младше Арена, прижитые ею в рабстве, стояли рядом, молча глядя на происходящее.
Я отвернулась. Моя мать умерла.
Пожар удалось остановить, хотя два хранилища сгорели. Мужчины Вилусы грузили на корабли последние амфоры, поднимали на борт женщин и готовились к отплытию.
Солнце уже садилось. Со стороны гор шли огромным покровом тучи с проблесками молний. Ветер влажной прохладой коснулся моего лица. Ночью будет гроза.
Я уже успела обойти все дома, где были мертвые, и совершить положенные обряды.
Ко мне снова подошел кормчий.
Я обернулась к нему в лучах заходящего солнца. Ветер шевелил мое покрывало, заколотое медными булавками.
— Как ты здесь оказалась? — спросил он. — Кто ты?
— Я пифия. Я тоже из народа Вилусы.
Он посмотрел на море, затем снова на меня.
— Мы уже грузим корабли.
— Куда вы теперь? Вернетесь к желанной Вилусе, к своему народу?
Он резко качнул головой:
— Вилусы больше нет, ты ведь не можешь не знать. В этот раз ее сожгли дотла; кого не угнали в плен, тех убили. Возрождать Вилусу некому. Там остались лишь воины Тиринфа, выжидающие удобного времени для налета на лидийский берег.
— А ты и твои люди?
— Мы были в море, — скупо ответил он. — Больше никто не уцелел.
— Девять боевых кораблей, — вспомнила я видение горящего города, — и три рыбацких лодки. Остальные перевернулись при нападении или сгорели. «Семь сестер» и «Дельфин», «Жемчужина» и «Очи Владычицы». — Я видела их сейчас словно наяву, как когда-то в детстве перед очагом пифии. — «Охотник», «Стриж» и «Гроза». «Крылатая ночь» и «Облако».
