Андрей Ерпылев - Имперский рубеж
Пистолет с каждой минутой нравился корнету все больше. Сидел он в его пока еще не слишком мощной ладони как влитой — не чета монструозному «токареву», создававшемуся, вероятно, под стандарты Ильи Муромца — даже без патентованных регулируемых накладок. По весу был — самое то, да и не дамская игрушка — десять трехлинейных «маслят» — не шутка. Поэтому, еще не дослушав разливающегося соловьем продавца, он решил, что не расстанется с этим «браунингом». Тем более что в семизначном заводском номере присутствовали две шестерки кряду — его, Сашин, год рождения! Счастливый знак.
— И сколько это будет стоить? — внутренне обмирая, поинтересовался юноша, пытаясь припомнить, какой наличностью располагает.
И не зря — торгаш тут же выдал трехзначную сумму, равную нескольким месячным жалованьям корнета.
— Но для вас, — поспешил он добавить, чутко отреагировав на то, как изменилось лицо офицера, — мы, во-первых, сделаем скидку, а во-вторых, требуемую сумму вы можете выплатить в рассрочку. Гражданским мы кредит обычно не предоставляем, — подмигнул шельма покупателю. — Мало ли для какой надобности им оружие? Может, и нужно-то на один раз… Поэтому — только наличными и полностью. А офицеру… Тем более такому, как вы, только начинающему блестящую карьеру… Одним словом, первоначальный взнос — пятьдесят рубликов, номер банковского счета, ваша собственноручная подпись вот тут и вот тут… Отлично!.. И можете забирать.
Имеющихся в бумажнике Александра купюр и монет хватило не только на первоначальный взнос, но и на новенькую, пахнущую кожей кобуру, коробку патронов и еще несколько необходимых штучек вроде набора для ухода за оружием, пары запасных обойм и некоторых других важных мелочей. Единственное, от чего он отказался, так это от руководства «Мой первый пистолет» толщиной в кирпич. Да приказчик не особенно и настаивал — все-таки не выпускнице института благородных девиц оружие продал.
Зато, выйдя из дверей магазина с пестрой картонной коробкой под мышкой, офицер уже не чувствовал себя огорошенным пыльным мешком из-за угла. И пасмурный питерский день как будто просветлел, и дома по сторонам улицы уже не сливались в серо-желтые унылые полосы… Жизнь обрела смысл, вкус и цвет.
Исключительно благодаря металлической безделице, покоящейся до поры в футляре…
3
— Извините, я не могу уделить вам много времени. Давайте сразу перейдем к делу…
Михаил Семенович Раушенбах был подчеркнуто сух и деловит. Саша даже не ожидал, что он вот так примет его и согласится переговорить, собирался вылавливать его на подходе к особняку на Торговой или у банка «Петрокредит», в числе пайщиков которого (а по слухам — владельцем) барон состоял. И, разумеется, не питал иллюзий в том, что господин Головнин поведал удачливому соискателю руки его дочери о неудачливом.
Бежецкий никогда доселе банкира не видел и знал о нем лишь со слов Насти, любившей со смехом рассказать о часто бывавших у них в гостях персонах. И фигурировавшего среди прочих особ барона юноша представлял себе лысым толстяком в мутном пенсне либо, наоборот, тощим и длинным, словно жердь. Вероятно, сыграли свою роль стереотипы, вычитанные из книг либо виденные в кино, потому что с реальным Раушенбахом его фантазии не имели ничего общего.
Банкир оказался человеком чуть выше среднего роста, подтянутым, спортивным, обладающим безупречной шевелюрой и, по-видимому, отличным зрением. Судя по выправке, господину этому, выглядевшему моложе своих лет (хотя молодому человеку, едва перевалившему на третий десяток, сорокалетний мужчина все равно казался стариком), в молодости довелось послужить, а лицо его было скорее благообразным, чем отталкивающим.
Ожидавший чего-то другого, юноша молчал, не в состоянии собраться с мыслями, и барон пришел ему на помощь:
— Вероятно, вы пришли, чтобы высказать свое мнение относительно, — легкая усмешка скривила тонкие губы барона, — моей предстоящей помолвки с девицей Головниной? Вы ведь ее бывший… кавалер, не правда ли?
— Да… То есть… — Голос изменил корнету, и он вынужден был откашляться. — Вы должны отказаться от помолвки! — выпалил он, отбросив все околичности.
— Серьезно? — уже открыто усмехнулся банкир. — На каком основании, позвольте узнать?
— Потому что она любит меня!
— Веская причина. А вот меня, к сожалению, она не любит… пока. Но замуж тем не менее пойдет за меня. Александр Михайлович ввел вас в курс дела, молодой человек?
— Да, в общих чертах.
— А подробнее вам и не нужно. Я старый друг семьи Головниных, Анастасию Александровну знаю с детских лет… Ее детских лет, разумеется. Что противоестественного в том, что друг желает помочь другу в трудную минуту?
— В обмен на его дочь!
— Ну и что? Человеческих отношений еще никто не отменял. Анастасия Александровна глубоко симпатична мне, привлекательна, если не сказать большего, я — вдовец…
— Вы ее не любите!
— А откуда вы знаете? К тому же… Что такое любовь? Выдающиеся умы человечества веками бьются над этой загадкой. Но ни один еще не выяснил, почему любовь приходит и почему она так же внезапно испаряется без следа…
— Вы ее просто-напросто покупаете, барон.
— Знаете, юноша, вы начинаете действовать мне на нервы. Я давно мог выставить вас вон и между тем теряю время, терпеливо разъясняя вам прописные истины. Кто сказал, что я покупаю Анастасию Александровну? Просто, видя, что господин Головнин находится в стесненных обстоятельствах, я… вернее, банк, скромным акционером которого я являюсь, выкупил его долги, закладные на имение и городской дом… Более того, банк предоставляет Александру Михайловичу долгосрочный кредит на лечение его дражайшей супруги, к которой я искренне, по-дружески привязан. Что в этом предосудительного? Это истинно христианское милосердие, более того…
— Это подло!
— Довольно. Пошел вон, щенок, — не повышая голоса, глядя прямо в глаза Бежецкому, спокойно произнес Раушенбах. — Или мне позвать слуг?
Не владея собой, Саша сунул руку в карман шинели.
— Я убью вас!
— Даже так? — высоко поднял брови банкир, не проявляя никакого беспокойства. — Вы заявились ко мне с пистолетом в кармане? Мило… Не кинжал же у вас там, в самом деле, — это был бы прямо моветон какой-то. Девятнадцатый век. Водевиль. Что там у вас? Доставайте, доставайте, не жмитесь! «Браунинг», конечно?
— Откуда вы…
— Значит, «браунинг», — удовлетворенно улыбнулся Михаил Семенович. — А как же иначе? Эх, молодо-зелено… Как я догадался? Элементарно. Человек серьезный и обстоятельный — вроде меня, например, купил бы для этого дела револьвер. Во-первых, штука более надежная — стрелять можно прямо через карман, не заботясь о том, как бы не заклинило затвор или не перекосило патрон. А во-вторых… Вы что, сударь: телевизор не смотрите? Детективов не читаете? «Браунинг» так далеко вышвыривает гильзы, что и не сыщешь потом. Тем более — в комнате, да еще незнакомой. А револьвер — чистая машинка. Все гильзы в барабане — никаких улик. Или вы боялись, что шести-семи патронов на мою скромную персону вам не хватит? Тогда бы уж автомат притащили, как североамериканские смертоубийцы, именуемые гангстерами.
Саша смущенно вынул руку из кармана: ну как можно выстрелить в человека, который смерти не боится и смеется прямо тебе в лицо?
— К тому же, — продолжал Раушенбах как ни в чем не бывало, — выстрелить в человека не так-то просто. Это вам не перепелка на охоте. На перепелках и утках вы, конечно, поднаторели — какой же помещичий сынок без ружья? — да только каинов грех принять — тут другое требуется… Так что ступайте с богом, господин Бежецкий. И поверьте мне, опытному человеку, что женщин в вашей жизни будет еще много. Что же — на каторгу идти из-за каждой?…
— Я вас на дуэль вызову… — уже без всякой надежды сказал Саша: его идея прийти к барону и под стволом пистолета заставить его отказаться от Насти казалась ему сейчас донельзя детской и глупой.
— Вызовете? — развеселился барон. — Попробуйте. Повода-то нет!
— Вы подлец и мерзавец.
— Думаете, что я сейчас оскорблюсь и вызову вас? Еще чего! Знали бы вы, молодой человек, сколько мне в жизни пришлось наслушаться гадостей в свой адрес. Ваш родовой гонор, милейший мой граф, мне чужд: я ведь и бароном-то стал всего ничего, а до поры до времени был простым местечковым парнишкой… Что же из-за этого: грудь подставлять всякий раз под пулю-дуру? Увольте, милостивый государь, увольте. Да хоть бы и пощечину… Э, э! Это я к слову сказал, не примеривайтесь… Все равно мы одни и свидетелей нет. Так что выход у вас один — пойти домой и все серьезно обдумать. Со своей стороны…
Но корнет уже не слушал. Четко, как на плацу, повернувшись, он, высоко подняв голову, ногой распахнул дверь, больно ушибив подслушивающего под дверью лакея (их там набежала целая свора, вероятно, на всякий случай вооруженная всем, что попало под руку, — от каминной кочерги, до половника), прошел мимо и спустился по лестнице. А вслед ему несся обидный хохот…
