Андрей Посняков - Молния Баязида
– Вон они, злодеи, туда понеслись. К помойке!
– Поймать бы да насовать крапивы в штаны!
– И поймаем! А ну, побежали – там овраг, не уйдут. Ишь, взяли моду, стекла бить, ну, паразиты… Вон, вон один. Стой! Стой, хуже будет.
Услыхав быстро приближающиеся голоса, Раничев резко вынырнул из кустов, едва не сбив с ног дородную сестру-хозяйку.
– Что, что такое? Куда вы все ломитесь?
– А, это вы, Иван Петрович! Какие-то паразиты вам стекло выбили. Бежим, авось кого и поймаем.
Сделав круг почти до оврага, преследователи в лице сестры-хозяйки, ночного сторожа деда Пахома, прачки и самого Раничева, естественно, не добились никакого успеха и несолоно хлебавши вернулись обратно.
– Как же я теперь, без стекла-то? – трагическим шепотом причитал Иван. – Комары налетят, жену искусают.
– Вы, Иван Петрович, марлей занавесьте, хотите – дам, марлю-то?
– Да что эта марля, – сторож презрительно махнул рукою. – Ты бы, Петрович, у начальника ключ от столярки взял – там и стеклорез, и стекло, и замазка.
– Ключ, говорите? Пожалуй, так и сделаю.
Так и сделал: в столярке нашлись не только стекла и стеклорез, но и гвозди, молотки, кусачки. Последним Иван очень обрадовался, так и – вместе со стеклорезом и квадратным остатком стекла – оставил у себя, тщательно обмотав рукоятки асбестовой изоляционной лентой.
– Ну вот, – замазав стыки только что вставленного стекла замазкой, Раничев потер руки. – Теперь осталось найти «лилипута» и придумать, что сделать с охранником. Хотя, насчет охранника…
Спустившись на первый этаж, Иван громко постучал в крайнюю дверь:
– Глафира Петровна. Снотворным у вас разжиться нельзя? А то не уснуть никак после стекла да беготни этой.
– Нервный вы человек, Иван Петрович. Спокойнее ко всему относиться надо.
– Рад бы, да не могу. А можно сразу пачку, что б вас больше не беспокоить?
– Да берите, жалко, что ли? Только запомните – не более двух таблеток, не то утром не добудиться вас будет.
– Вот спасибо, любезная Глафира Петровна.
– Да было б за что!
«Лилипутом» Иван занялся буквально на следующий же день, сразу после репетиции задержав Игоря.
– А ну, парень, помоги-ка мне контрабас на шкаф пристроить, а то еще растопчут танцоры, с них станется.
Мальчик беспрекословно забрался на табурет, и Раничев с удовлетворением оглядел его хрупкую фигуру. Должен пролезть, должен…
– Ну, спасибо тебе, Игорек.
– Не за что, Иван Петрович! Так я пойду?
– Погоди… Давай-ка, для начала признайся – Вилена боишься?
Парень замялся и покраснел.
– Он про твоих родителей что-то проведал? – припомнив подслушанную беседу, не отставал Иван.
Игорь низко опустил голову.
– Кто они, ссыльные? Не слышу!
– Спецпоселенцы… – еле слышно пролепетал мальчик. – Я и не хотел сюда ехать, но… – он вдруг заплакал навзрыд, сотрясаясь всем телом.
– Ну-ну, не реви, – неумело утешал Раничев, чувствуя себя при этом последней скотиной. А что поделаешь? Не с уголовниками же якшаться? Хоть постараться не подставить парня… Ну, это потом… – Вот что, хватит реветь. – Иван взял мальчишку за плечи. – Вытри слезы, вот… И не хнычь больше. Слушай меня, внимательно слушай… От Вилена я тебя постараюсь избавить. Он ведь не пристает больше?
– Нет.
– Вот видишь! И дальше не будет, и родителям твоим ничего не сделает, так что живи спокойно.
– У меня… у меня нет родителей, – прошептал Игорь. – Только бабушка с дедом, а родители… – он снова заплакал.
– Так ты будешь меня наконец слушать?
– Угу.
– «Угу»! – передразнил Раничев. – В выходные поможешь мне в одном деле. Ты сам-то угрюмовский?
– Нет, из Пронска.
– Плохо. Значит, Угрюмов плохо знаешь. Хотя, может, это и к лучшему… Ну, не вешай нос, Игорюха! – Иван со смехом подмигнул парню, и тот несмело улыбнулся.
– Ну вот! Совсем другое дело, – одобрил Раничев. – Значит, мы с тобою договорились?
– А что делать-то?
– Да пустяки на пару минут. Там узнаешь. Но, Игорь, о договоре нашем пока никому ни слова!
– Честное пионерское! – отдав салют, поклялся пацан.
В воскресенье, после вечерней политминутки, посвященной «фашиствующей клике Тито», Раничев догнал выходившего из столовой начальника.
– Есть к тебе одна просьба, Гена.
– Что, опять стекло разбили?
– Да нет, – Иван улыбнулся. – Помнишь, ты про рыбалку говорил?
– Помню, конечно. Вот после родительского дня сразу и рванем.
– Да понимаешь, ко мне тут друг из Москвы приезжает, на пару деньков, проездом. Вот бы на понедельник у тебя отпроситься?
– На один день? – Геннадий пожевал губами. – Что ж, препятствовать не буду. Но – только на день, хорошо?
– Конечно! Утром раненько выйдем – к вечеру обернемся. Рыбы подкоптим к пиву…
– Если поймаете, – начальник лагеря неожиданно рассмеялся. – Тут ведь места знать надо.
– Вот оно что… – расстроенным голосом протянул Раничев. – Об этом я, признаться, и не подумал… Слушай! – он вдруг оживился. – А, может, я из лагеря кого возьму? Тут один пацан мне все уши прожужжал с этой рыбалкой – знаю, мол, все места. Разрешишь его взять?
Геннадий недовольно нахмурил брови:
– Смотря про кого говоришь.
– Про Игоря Игнатьева, из второго отряда.
– А, – улыбнулся начальник. – Этого забирай, он вообще не наш, пронский. Но помни, все равно – несешь полную ответственность за его жизнь и здоровье.
– Само собой, – со всей серьезностью заверил Иван. – Да, Евдокия картон просила и краски.
– В пионерской возьмите.
– Да там нет уже, кончились.
– Опять кончились? Да что они их, едят, что ли? Ладно, пошли ко мне, дам. Так сказать – из личных запасов.
Они вышли засветло – до города было километров пятнадцать – вроде, кажется, и немного, да смотря как идти. Оба одеты, как следует, – кирзовые сапоги, плащевки, за плечами котомки защитного цвета. Неподалеку от моста спрятали удочки – к чему лишний груз? – да и пошли себе дальше. Поначалу шагали бодро, Раничев, подбадривая пацана, даже насвистывал какой-то мотив. Примерно на середине пути, у речки, сделали привал. Перекусили прихваченными бутербродами, пошли дальше. Теперь шагалось тяжело – солнце всетило все сильней, злее, так что когда впереди показался Угрюмов, путники уже исходили потом.
– Ну, можешь переодеться, – останавливаясь, глухо произнес Иван, с завистью глядя, как Игорь шустро сменил тяжелые сапоги и штаны на спортивные тапочки и синие сатиновые трусы, повязал поверх блузы галстук. В город вошли вместе, а затем ненадолго расстались. Начинался, вернее – уже давно начался – понедельник, начало рабочей недели. Впрочем, в музее понедельник считался выходным днем. Оставив Игоря в сквере на лавочке, Раничев достал из котомки заранее припасенную брезентовую куртку с надписью «Угрюмэнерго», старательно выполненную по его просьбе Евдоксей. Ничего себе получилась надпись – яркая, заметная издалека. Накинув куртку на плечи, Иван прихватил котомку и уверенною походкой зашагал к частным домам. Как раз к той улице, что примыкала к музею, где и постучался в первую же калитку:
– Эй, мамаша, живые в доме есть?
Возившаяся в огороде женщина бросила тяпку:
– Че надо?
– Из «Угрюмэнерго» я, электрик, – облокотившись на забор, громко отозвался Раничев. – Вот, собираемся на вашу улицу новую ветку бросить, старая-то небось вся гнилая?
– Ой, не то слово. Почитай каждый день свет гаснет. То ветер подует, то еще что… Может, в дом, да молочка?
– Спасибо, мамаша, некогда. Вижу, лестница у вас на дому висит – воспользуюсь ненадолго, а то провод провис, а аварийку вызывать ни к чему – работы тут минуты на две.
– Бери, бери, милай. Погоди вот, калитку открою… А новые провода-то кто тянуть будет, немцы аль наши?
– Немцы, мамаша, пленные.
– Вот и хорошо, уж эти-то на совесть сделают.
Прихватив лестницу, Иван приставил ее к нужному столбу, на который повесил картонную табличку с надписью «Осторожно! Ремонт!» и, как ни в чем не бывало, полез вверх, не привлекая к себе ни малейшего внимания редких прохожих. Аккуратно перекусил провода кусачками, ту же процедуру проделал и на соседнем столбе, скрутив упавшие на землю провода в круги, повесил их на плечо, и, вернув хозяйке лестницу, быстро зашагал к скверу. От проводов избавился по пути, зашвырнув их в какую-то яму, туда же полетела и табличка. Обнаружив в сквере терпеливо дожидающегося Игоря, подозвал его, и направился к музею.
Уютно дремавший в кресле усатый милиционер, приоткрыв глаза, заметил, как на пульте погасла красная лампочка сигнализации. Одновременно с ней перестала гореть и настольная лампа.
– Опять электричество отключили, – лениво буркнул охранник. – Что ж, бывает. Хорошо хоть чайник успел вскипятить.
Вообще-то, пользоваться электроприборами в подобных заведениях запрещалось в целях пожарной безопасности, однако, по мнению усатого, такие ничтожные цели явно не стоили крепкого свежезаваренного чайка. Кому она мешает, плитка-то? Трофейная, немецкая, не какой-нибудь там керогаз, понимать надо! Да и пользовались ею лишь по ночам или вот, как сейчас, в выходной для музея день – понедельник.
