Сергей Артюхин - «Эффект истребителя».«Сталинский сокол» во главе СССР

— Пять лет? Интересно… Успеете?

Конструктор закивал. Устинов пояснил:

— Некоторые узлы уже разрабатывались и испытывались.

— Ладно. С этим понятно. Давайте теперь более подробно. У вас уже есть первые прикидки, как именно вы будете достигать поставленных в ТЗ целей? А вы, товарищ Малиновский, уже прикинули, как именно планируете использовать новый танк?

Буря голосов, заполнивших кабинет, заставила Драгомирова улыбнуться. В успехе этого предприятия он уже практически не сомневался.

Глава 3

Правительственная дача в Подмосковье ничем не выделялась среди своих сестер, принадлежавших руководителям Советского государства. Ее хозяин, встречавший в сумерках гостя, предложил тому прогуляться по лесу. А что – весна уже вовсю вступала в свои права, на деревьях распускались почки, на еще недавно покрытой снегом земле появлялись цветы и трава… А еще в лесу гораздо сложнее подслушать, о чем именно будут говорить два, может, и не самых приметных, но очень – даже больше, чем "очень", — влиятельных человека.

— Итак, как там все обстоит? — хозяин дачи, невысокий полноватый лысый человечек, едва дождался того момента, когда можно будет задавать вопросы.

— Есть три новости: плохая, очень плохая и хорошая, — мрачно ответил гость. — Начну с хорошей. Про нас ничего не известно. Не сдали, слава небесам. А значит, вывернемся.

После этих слов гостя полноватый человечек едва заметно выдохнул.

"И в этот раз пронесло, — мелькнула в его голове мысль. — Чтоб я так еще раз подставился – да ни за какие коврижки! Все, хватит. Теперь сто раз буду страховаться".

— Теперь очередь плохой, — тем временем продолжил гость. — Булганину – крышка. Однозначно. Полный, извиняюсь, звиздец. Берия их слишком хорошо накрыл. Я был на последнем заседании… Без шансов. Даже звукозаписи разговоров есть. Нам невероятно повезло, что послушали тебя и лично переговоры не вели. А учитывая, что всерьез, как угрозу, тебя не воспринимают – глядишь, и дальше вопросов у Берии не возникнет. Что, безусловно, очень и исключительно хорошо. Сейчас, по крайней мере, участь Булганина нас не ждет.

— Думаешь, расстреляют? — хозяин дачи бросил на гостя мрачный взгляд.

— Возможно. Если Сам против не будет. И тут приходит время для очень плохой новости. Скорее всего, не будет. Расстреляют. Как Кузнецова и компанию в сорок девятом.

Мне кажется, что я, наконец, понял, кто этот Драгомиров такой. Сам Берия, похоже, еще не понял. Как и Триандафиллов, и Абакумов, и Маленков с Кагановичем. А я – понял.

— В смысле – кто он такой? — недоуменно поднял брови обладатель почетного звания секретаря ЦК КПСС – а именно им был владелец дачи.

— Как он думает, что за его поступками стоит. Что он за человек, короче говоря. За всей этой его маской.

— И?

— Он фанатик. Не обычный фанатик, — прервал готовое сорваться с губ хозяина дачи возражение гость, — а умный, хитрый, беспринципный. И, есть у меня такое подозрение, жестокий до безумия. Когда ему это надо.

Я тут намедни видел его взгляд – ты еще на Украине был, вопрос с Киевским обкомом решал. А мы обсуждали разные вопросы в Президиуме. Еженедельное заседание. И был, в том числе, вопрос про поставку станков из Германии. Драгомиров в бумажки стал смотреть – специально, наверное, чтобы никто глаза не видел. Но он их не сразу опустил. А я как раз на него глядел. Пытался по лицу сообразить, знает он про нас и Булганина или нет.

И честно тебе скажу, Никита, — я видел его взгляд сбоку, с нескольких метров, долю секунды. Но этого хватило, чтобы испугаться. До усрачки, Никита, — гость тяжело вздохнул и добавил:

— Я так никогда не боялся, честно тебе скажу. Даже при Хозяине, даже в тридцать седьмом. Но теперь… Если Драгомиров про нас узнает… — гость покачал головой и замолчал.

— Ты уверен, что тебе не почудилось? Мало ли? Может, весеннее солнце голову напекло? — неудачно попытался пошутить хозяин дачи.

— Уверен. Я тебе еще раз говорю, Никита, по его взгляду, по поведению понял, что он – контролирующий себя фанатик. В лучшем случае.

— А в худшем?

— А в худшем – он съезжающий с катушек психопат. И нам надо придумать, как от него избавиться.

Кое в чем собеседник Никиты Сергеевича Хрущева был прав на все сто процентов. Богдан Драгомиров ни секунды не сомневался в том, что Булганина и его подельников стоит расстрелять. А потому даже и не подумал, что следует как-то обращаться к суду и просить смягчить приговор. Тем более что он действительно считал себя не вправе влиять на судебные решения.

Да, Драгомиров, пожалуй, был фанатиком. Не из тех, что с горящими глазами льют кровь ради абстрактных идей, нет. Он был прагматиком и рациональным человеком. И прекрасно понимал, что вся эта возня под ковром, все эти попытки устранить его от власти должны быть пресечены, пресечены максимально быстро и жестко.

Ему повезло со сторонниками. Партийная борьба дело непростое, тем более для столь молодого человека, которым он взошел на властный Олимп. Но у Драгомирова была поддержка – сначала Сталина, потом Мехлиса с Триандафилловым, а после ленинградского дела, в процессе которого Богдан вскрыл махинаций и ущерба на несколько миллиардов рублей, сюда присоединился еще и Берия.

Столь мощная опора образовалась не просто так. Драгомиров был харизматичен и знаменит – слава лучшего пилота Великой Отечественной войны и убийцы Гитлера давала о себе знать. Но этого было бы недостаточно (тем более для Сталина) — если бы не его ум.

Отточенный разум прагматика, наложенный на способность быстро учиться (а другие на передовой долго не выдерживали) и направленный на решение конкретной цели давал о себе знать. Плюс работа в ведомстве Мехлиса позволяла набрать компромата на все более-менее значимые фигуры, поэтому серьезное влияние Богдан приобрел довольно быстро. Истовые фанатики – такие, как сам Лев Захарович, например – вполне могли бы дать всем этим материалам ход сразу, в момент получения, но фанатизм Драгомирова был фанатизмом управляемым – и за штурвалом своей карьеры сидел он сам, а не абстрактный идеалист.

Богдан прекрасно осознавал, что Сталин не вечен. И то, что видел и узнавал вчерашний пилот-истребитель на своем посту, убеждало его в том, что доверять власть партийной верхушке будет убийством Советского государства. В конце концов, он начал действовать.

Его первой серьезной "операцией", после которой Драгомиров окончательно уверился в необходимости своего прихода к власти, стало устранение ленинградской группировки.

А начались проблемы "клана Кузнецова", как позже назвал для себя эту партийную группировку Драгомиров, с достаточно банальной анонимки. В январе сорок девятого в ЦК пришел донос – а по-другому это и не назовешь. В нем этот самый "аноним" сообщал, что состоявшаяся в конце сорок восьмого года Ленинградская партийная конференция прошла с фальсификацией результатов голосования.

Именно это, вроде бы не самое грандиозное событие фактически ознаменовало начало крупнейшего в послевоенной советской истории судебного дела, настоящего политического смерча, затянувшего в себя не только ленинградских партийных руководителей, но и ряд ближайших соратников самого Сталина. И этот же смерч вознес молодого, начинающего еще только свой путь в политике Драгомирова на самую вершину политической пирамиды Советского Союза.

Дело казалось не столь серьезным только на первый взгляд. Попавшись на глаза Богдану, оно вызвало в его разуме целую бурю возмущения. Для него, истового коммуниста, существовало несколько преступлений, которые прощать невозможно. И шулерство на партийных выборах было одним из них. Дело партии, сама задача ее существования были священными. И внутрипартийная демократия – главным инструментом которой как раз и являлись выборы – самой основой, которую ни в коем случае нельзя подвергать сомнению.

Драгомиров взялся за это дело лично, до самого конца надеясь, что все это лишь только недоразумение. Однако проверка доноса подтвердила содержащуюся в нем информацию, и чем дальше Богдан погружался в пучины этого самого ленинградского омута, тем больше чертей он там находил.

С каждым днем выяснялось все больше деталей – и будущий генсек приходил в ужас от творящегося в стенах города-героя непотребства. Так, к примеру, ему стало известно про организацию межобластной оптовой ярмарки в обход Москвы, когда со складов Наркомата торговли СССР попытались реализовать товара на несколько миллиардов рублей. И ладно бы реализовали – но нет, по факту ленинградские руководители не смогли продать свезенное со всей страны продовольствие, что привело к его порче и, соответственно, астрономическому ущербу на четыре миллиарда рублей (не считая непродовольственных товаров), что для недоедающей страны было просто запредельно.