Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история - Костин Константин Константинович

Глупости какие-то в голову лезут.

[1] Шапокляк — головной убор, складной цилиндр. Похоже, именно его, в сложенном виде, и носит в мультфильме старуха Шапокляк. Хотя это, конечно, может быть и просто шляпка а-ля тридцатые.

[2] Экс — сокращение от экспроприация, изъятие денежных средств, нажитых эксплуататорами, в пользу революционного движения. Грабеж, конечно, но красиво назван.

[3] Ленинградские номера до 1968 года содержали в себе буквы и до 1976 были шестизначными

[4] Буква «З» в телефонных номерах не использовалась, чтобы не путали с тройкой

Глава 76

В коридоре никого не было.

Я прошел туда-сюда, настороженно вслушиваясь в каждый шорох. Нет, реально, никого. Кажется, никто не прячется за углом, чтобы наброситься на меня, заворачивая руки за спину и щелкая наручниками.

Почему я вообще решил, что кто-то собирается меня арестовывать? Нет, я не пел антисоветские частушки и не рассказывал анекдоты про товарища Сталина (тем более, он уже умер и звали его здесь иначе). Просто несколько минут назад к нам в комнату заглянул высокий старшекурсник в круглых гаррипоттеровских очках (хотя похож он при этом был не столько на Гарри, сколько на Валерку из Неутомимых… в смысле, Неуловимых мстителей) и важно сказал, что «Ершанова просит зайти комендант, паспорт привезли». И вот тут моя вроде бы давно задремавшая паранойя подняла свою змеиную голову и впилась в самое сердце.

Почему «паспорт привезли»? Почему не «зайти за паспортом»? Может, потому что в паспортном столе спалили мои дилетантские потуги и меня, вместе с паспортом, ждут хмурые дяденьки в серых костюмах… или в чем там сейчас ходят соответствующие органы — в синих фуражках?

Может, собрать вещички и бечь, пока не поздно? А если это все — просто паранойя? И меня ждет в кабинете коменданта только паспорт и никого больше? Совсем глупо получится. Вот и приходится мне, успокаивая бешено бьющееся сердце, кружить вокруг кабинета коменданта, как волку вокруг овчарни.

Ладно. Нет здесь никого.

Я выдохнул и, коротко постучав, открыл дверь:

— Можно?

— Входи!

Я вошел…

И тут же понял, что сделал это совершенно даже зря.

В кабинете коменданта сидел плечистый мужчина средних лет, в сером костюме, с совершенно белыми седыми волосами. Вылитый капитан Болдырев из мультфильма про Васю Куролесова.

Вот я дурааак… Зачем, зачем прятаться в засаде, накидываться со спины, если можно просто подождать меня в кабинете, показать удостоверение и веско сказать: «Пройдемте, гражданин»?

— Ершанов! Ты чего застыл? Забирай свой паспорт и иди, не мешай.

В смысле? А это… арестовывать? Я протянул чуть дрогнувшую руку за зеленой книжечкой, «Болдырев» безразлично глянул на меня и отвернулся.

Из-за двери, закрывавшейся за моей спиной, я услышал обрывок фразы:

— …а вот после госпиталя я уже…

Тьфу ты. Просто встретились два однополчанина, разговаривают за жизнь, а я уже тут напридумывал семь бочек арестантов[1].

Я раскрыл паспорт. Вот он, штамп о прописке. Между прочим, проставлен чуть кривовато и смазано. Даже обидно: я-то старался сделать свой штамп ровным и четким, а тут шлепнули как попало — и всё… да какая разница?! Я теперь на ближайшие годы — полноценный человек, с паспортом и пропиской! И никуда бежать не надо!

Я! Могу! Поехать! К! Нитке!

— Ёрш, чего это ты такой счастливый?

Видимо, камень, рухнувший с моей души, был настолько тяжел, что мое счастье просвечивалось наружу и было заметно всем.

— Тоже мне, бином Ньютона, — хмыкнул Каз, — К Нитке сходил, вот и светится.

— Почему сразу к Нитке? — нахмурился я.

— Как будто непонятно, что ты с ней дружишь.

Каз как-то умудрился произнести фразу, которая просто обязана быть двусмысленной, так, что сразу было понятно, что он сказал ровно то, что хотел сказать, без всяких намеков: мы с Ниткой — дружим. И всё.

— Да нет, — отмахнулся я, пытаясь как-то убрать улыбку с лица. Улыбка сопротивлялась, — просто паспорт ходил забрать.

— У людей, которые просто ходят забрать паспорт, такого блаженного лица не бывает…

Ну, если эти люди не ожидают, что их арестуют — то конечно.

— …так что колись: чего тогда такой довольный?

— Как чего? — лениво произнес Арман, рассматривающий себя в зеркале и поправляющий набриолиненный пробор, — Вчера приезжал дядя Ланиты, они о чем-то с Ершаном поговорили и теперь тот светится, как лампочка. А в воскресенье он куда-то собирается уезжать. Я так понимаю, у нас скоро появится новая ячейка общества.

— Что еще за ячейка? — искренне не сообразил я.

— Семья, тундра талганская. Семья — ячейка общества.

— Да ну вас, — надулся я, — Напридумывали тоже. Я еду в гости. Просто — в гости.

— Хорошо, хорошо. Мы верим, — с настолько преувеличенной серьезностью кивнул Каз, что даже глухой понял бы, что он не верит мне ни на грош.

— Только, — добавил он, — Пока ты еще не вошел в ячейку, и просто ездишь в гости — осторожнее с Нитой. Кто-нибудь увидит, шепнет другому, третий услышит, от себя добавит, и такой ком сплетен может намотаться… За нас не бойся, мы — могила.

Вот не было печали…

У каждой женщины две проблемы: нечего надеть и маленький шкаф. У меня проблема только одна. У меня нет шкафа.

Что надеть?

Костюм и ботинки? Я буду выглядеть солидно. Нитке не стыдно будет показать меня родственникам, друзьям и знакомым.

Многие мужчины, особенно, когда собирается какой-то корпоратив, почему-то считают, что могут одеться как попало, мол, какая разница, все же свои. Поэтому среднестатистический корпоратив обычно выглядит так: женщины в вечерних платьях, с макияжем и прическами — и мужчины в футболках и джинсах. Надо же иметь хоть каплю уважения к женщинам и одеваться так, чтобы им соответствовать.

Так вот: если я надену костюм — я буду выглядеть солидно, представительно и глупо. Потому что мы едем все же не на прием у губернатора, а в колхоз. То бишь — в деревню. А будучи в гостях в деревне ты обязательно будешь припряжен помочь по хозяйству. Это такая народная деревенская традиция. А колоть дрова в костюме — это, конечно, прикольно, но неудобно.

Если я надену старую куртку и штаны — я буду выглядеть… хм. Я буду выглядеть как девяносто процентов населения. Здесь и сейчас многие ходят в стиле «Гордая бедность»: одежда старая, ношеная, иногда не по размеру, но чистая и аккуратная.

Решено.

За бедность в моем стиле отвечали потертая куртка, когда-то украденная со стройки, и штаны, когда-то украденные с пляжа, за гордость — сапоги, начищенные так, что пускали зайчиков куда там электросварке.

На голове… кепка?

Я посмотрел на себя в зеркало. Бомж бомжом.

Поменял на тюбетейку — гордый талганец.

Ну, значит, не будем нарушать традиции свое самовыбранной родины.

Еще не мешало бы привезти гостинец, но увы — у меня из гостинцев только крошки от перцовых печенюшек. Большую часть их мы заточили под пиво, а меньшую слопала сестренка. Сообщив мне, что точно такие же делает ее мама. Только перца она кладет меньше. Но все равно вкусно.

Так что гостинцев, увы, нет. Разве что по дороге на вокзал конфет каких-нибудь купить, к чаю…

С этими мыслями я поправил тюбетейку и вышел из комнаты.

[1] Герой на нервах переврал довольно редкое выражение. Во-первых, арестантов не семь бочек, а сорок, а во-вторых — это выражение употребляется в значении «наобещать, наврать», а никак не «напридумывать»

Глава 77

Я зашагал мимо кустов, омытых недавним дождем и потому посвежевшим и позеленевшим. Хотя и основательно попятнанным желтизной. Ну да — до осени всего несколько дней осталось.

— Стой, — сказали из кустов.

Я замер.

— Естественнее стой.

Я расслабился и сделал вид, что ищу по карманам то ли спички, то ли папиросы.