Владимир Романовский - Польское Наследство
Дальше все пошло, как водится, по возрастающей. Низшие сословия – те же дети. Проверяют, сколько им позволено, обычным методом – наглеют все больше, пока их не осадят. А их никто и не думал осаживать. В детинце хвестуют, а Ирина горожанами уважаема только когда Ярослав рядом. Население города начало вдруг расти за счет приезжих. И почти все приезжие почему-то были личности темные. Начался по ночам разбойничий разгул. Детинец не отреагировал. Ограбили нескольких уважаемых купцов, одного убили, остальные пришли в детинец жаловаться, но их не приняли. И вот как-то под утро загорелась Подольская Церковь, а затем недавно заложенный, но еще не начатый толком, храм у строящихся Золотых Ворот. Пожары никто и не подумал тушить. Но их заметили из детинца – невозможно было не заметить. На следующий день, ближе к полудню, двенадцать ратников спустились к Подолу с приказом Владимира «усмирить, разобраться, и наказать». За ратниками следовал перепуганный бирич с заранее заготовленной речью. На ратников напали со спины, обезоружили, нескольких убили, а бирича заставили, выбив ему зубы и сломав руку, объявить о наступлении на следующий день веселого праздника под названием Хвенный Щорог.
– Я и не слышал о таком до того, – признался Илларион. – А ведь вроде изучал все языческие праздники.
– Я слышал, но не видел, – сказал Гостемил. – Интересный, вообще-то, праздник. Я бы посмотрел, что дальше будет, но тут бездельник за тебя взялся, а мне нужно с тобою поговорить было.
– Да, – сказал Илларион.
По объявлении праздника началось невообразимое – по улицам ходили пьяные толпы ростовчан, печенегов, и каких-то, даже, кажется, представителей Халифата, коим их вероисповедание пить не позволяет – а вот багдадского или каирского, уточнять никто не решался. Людей, идущих на вечернюю службу в церквях, избивали и грабили. Одного священника, презревшего страх и полезшего самолично на колокольню звонить, сняли с колокольни стрелой. А Владимир с матерью и новоиспеченным митрополитом уехал вдруг на охоту, а после охоты остановился почему-то в Вышгороде. Узнав об этом, киевские низы распустились окончательно.
– Да, – сказал Гостемил, – это, пожалуй, посерьезнее Чернигова будет. Но ведь есть же в этом городе и честные люди.
– Есть, и все они прячутся по домам.
– А что ты делал на торге?
– Дьякон прибежал, сказал, что идола поставили. Я пошел посмотреть, что за идол. Посмотрел. Вернулся домой, взял веревки. Долго упрашивал дьякона идти со мной. Потом соседского дьякона упрашивал.
– И в конце концов пошел один, – заметил Гостемил.
– А что мне было делать?
Действительно, подумал Гостемил, что ему было делать? Простой христианин пожмет плечами. Но у священника есть административный долг.
– А они там начали пороть … обрадовались … Я как стал веревку закидывать на идола, так промахнулся. А потом подошел этот…
– Да, я видел, – сказал Гостемил.
– Теперь же уповать надо на возвращение войска.
– Нет.
– Как – нет?
Гостемил подумал немного.
– Если войско вернется, а Ярослава в городе нет, вояки не устоят перед соблазном последовать примеру ростовчан и печенегов.
– Ты думаешь?
– Я хорошо знаю людей, Илларион.
– Что же делать? Нужно предупредить Ярослава, чтобы поспешил. Нужно кого-нибудь к нему послать.
– Это я уже сделал.
– Правда?
– Да, не беспокойся. А в остальном…
– Да?
– Уповать на милость Создателя.
– А может…
– Что?
– Пригласить соседей с дружинами?
– Это долго, да и неизвестно еще, как у соседей дела. И боюсь, что так же, как здесь. Что-то затевается, Илларион, и я не знаю, что именно. Приедет Хелье – может и расскажет, он человек осведомленный. Ну, что ж, отдохнул ты, пойдем дальше. … Подожди-ка.
Оглянувшись, Гостемил увидел, что давешние знакомые, Порука и Астрар, следуют за ними на расстоянии пятидесяти шагов. Сперва ему пришла в голову мысль, что Астрар хочет отдать ему сленгкаппу, поскольку у Поруки имеется своя. Но вздорность этой мысли сразу стала ему очевидна. Когда ж это представители астрарого сословия расставались с даром перепавшей грункой просто так, за здорово живешь. Нет, здесь что-то другое.
Пара подошла, стесняясь и опустив глаза долу, и остановилась на расстоянии семи шагов. Порука держал в руках гусли. Именно гусли и заинтересовали давеча Гостемила.
– Ближе, – велел Гостемил.
Они подошли ближе с опаской, не глядя в глаза.
– Ну, чего вам, говорите.
– А вишь ты, добрый человек…
– Болярин.
– А?
– К болярам следует обращаться – болярин, – объяснил Гостемил.
– А, так ты болярин? – почему-то обрадовался Порука, и Астрар тоже выказала радость, стрельнув глазами.
– Да.
– Тогда совсем другое дело! – продолжал радоваться Порука, и чуть не выронил гусли. – Тогда и размышливаний нет! Вот, бери ее!
Держа одной рукой гусли, другой он подтолкнул Астрар к Гостемилу, и она, стесняясь и ступая чуть боком, глаза долу, подошла и встала справа.
Илларион засмеялся было, но охнул от боли и замолчал.
– Что значит – бери? – удивился Гостемил.
– Она хочет быть твоей холопкой.
– Мне не нужна холопка.
– Не бывает так, чтоб не нужна была. Да ты не бойся, болярин, у нее весь род холопский.
Астрар стояла справа от Гостемила и переступала правой ногой, понурясь.
– Бывает, – сказал Гостемил.
– Ну, болярин, ну, милый, кормилец, возьми ты ее от меня! – заныл Порука. – Никакой жизни мне от нее нет! И вообще всему дому! И всему городу скоро не будет, если она на вольном положении останется. Это ж я домой приходить боюсь, таскаюсь каждый вечер по крогам, только чтоб попозже вернуться, а у нас в семье пьянства отродясь не бывало.
– Ты ее боишься, что ли?
– Да не боюсь я ее. Чего ее бояться? Не съест. А вот видеть, и особенно слышать ее – мочи нет.
Иллариону было смешно. Гостемил строго на него посмотрел, но, признаться, ему тоже было смешно.
– Почему же? – спросил он.
– Да как тебе, болярин, сказать. С нею ведь как? Придешь, она на тебя смотрит, а потом начинает говорить, и когда говорит, так кажется, что зубчаткой ржавой, давно не точенной, у тебя в брюхе ковыряется. А в холопках она, глядишь, и в разум придет. Она и сама так говорит. Вот спроси ее.
– Придешь в разум? – спросил Гостемил.
– Приду, – ворчливо ответила Астрар.
Илларион улыбнулся, Гостемил рассмеялся.
– И ничего смешного, – добавила она.
Гостемил снова засмеялся, а Порука, не видя никакого комизма в положении, неуверенно улыбнулся.
– А вот что, поселяне, – сказал вдруг Гостемил. – Не угодно ли вам ко мне, то есть, к другу моему, который отсутствует, зайти да пообедать?
– Да как же?
– Что?
– Ты же болярин. Как же мы к тебе обедать пойдем.
– Так и пойдете.
– Ну раз велишь…
– Я не велю, я приглашаю.
Порука задумался.
– Никогда не слышал, чтобы боляре ремесленников приглашали в гости.
– Это потому, что они такие же боляре, какой ты ремесленник. А настоящий болярин приглашает, кого хочет, ибо есть на то его болярская воля. Понял?
Илларион с невольным восхищением посмотрел на Гостемила. Порука размышлял. Астрар вертела ногой.
– А поп-то наш устал, – заметил Гостемил. – Вот что, Порука, кати-ка ты тачку.
Порука передал гусли Астрар и взялся за поручень. Надо бы, подумал Гостемил, еще эту Астрар на тачку посадить, с гуслями. Порука будет толкать тачку, а Астрар будет бренчать на гуслях и петь, завывая. А на полпути поменять их местами – пусть Астрар толкает тачку, а Порука на ней сидит и горланит напевы. Я, пожалуй, так и сделаю.
Глава двадцать пятая. Родословная
Признав голос Гостемила, Ширин впустила его в дом. Он остановился на пороге, заслонив спиной проход, и передал ей сверток.
– Гости у нас, дочка, – сказал он, улыбаясь. – Переоденься и приходи в столовую, пока не остыло. Я всякой еды приволок с торга, наконец-то мы будем есть!
Ширин, заждавшаяся и настороженная, обрадовалась приходу отца. Она знала, что обрадуется, но не предполагала, что настолько. И удивилась этому. Ей захотелось что-то сделать, как-то выказать свою радость, но она не знала как. Гостемил, приглядевшись, наклонился и чмокнул ее в зардевшуюся щеку. Она вспыхнула, глаза распахнулись широко.
– Иди переодевайся, говорят тебе! – велел Гостемил. – Не перечь отцу!
Она нахмурилась, не понимая, шутит он так или всерьез приказывает. Тогда он закатил глаза, вздохнул тяжко, и сказал, —
– Никакого сладу с детьми не стало.
И засмеялся. Тогда и Ширин улыбнулась, и ушла переодеваться. Только раз оглянулась, уходя. Гостемил показал ей язык. Она слегка растерялась, но стоять и смотреть дальше, завернувшись в простыню, показалось ей занятием глупым.
Илларион вошел в столовую и, осторожно сев на скаммель, замычал. Порука, самый деловой, стал таскать в столовую мешки и ящики из тачки, а Астрар мыкалась с кувшином вина, переминалась с ноги на ногу, пока Гостемил не взял ее за плечо, не проводил в столовую, и не усадил за стол.
