Красноармеец - Владимир Геннадьевич Поселягин
- Предлагаю место в моём разведотделе, во втором отделении.
- Товарищ генерал… - начал было я, вздохнув, но тот меня перебил.
- Знаю, что просить будешь, возвращение звания капитана и восстановления лишённых наград. Не получится. Я лично к товарищу Сталину обращался, вчера, тот сказал, что если суд так решил, он ничего изменить не может. Каждый своим делом должен заниматься.
- Понимаю, товарищ генерал, но я не об этом. О потерях по вине суда, пусть это и судебная ошибка, невиновного осудили, я уже смирился. Тем более нагрыды при мне, я их не сдавал и сдавать не собираюсь, как не требовали, они честно заработаны. Я о другом. Не хотелось бы давать повод снова попасть в такую ситуацию.
- Я не понял, ты не убивал тех семерых? Да, я ознакомился с постановлением суда.
- Убил, но я защищался. Для меня, это всё равно что я убил семерых немцев, а там всё без разницы, наши они или немцы, они пытались меня убить, я защищался, и меня за это наш родной военный суд отправил в колонию. Эта подлость советской правовой системы ввергала меня в шок. Я бы не хотел повторения подобного. Поэтому предлагаю так, я работаю не на штаб армии, или ещё кого, я работаю на вас лично. Устройте меня куда-нибудь, да вон снайпером при штабе, а так будете давать задания, выдавая командировочные, и я буду добывать всю ту информацию, что вам нужна. Что немцы, что наши будут искать этот источник информации. Нужно постараться скрыть его. То есть, меня.
Впрочем, убедить Михайлова не смог, тот отмахнулся, мол, всё будет в порядке. Так что меня официально ввели в штаб второго разведывательного отделения, оно информационное, причём в звании младшего лейтенанта, Михайлов своей властью дал. Имел право, до старшего лейтенанта включительно. Дальше уже уровень штаба фронта требовался. Впрочем, я всё также в старой командирской форме ходил, что мне выдали на складе, новой пока не было. Малыми партиями поступала, но часть офицеров, из модников и франтов, уже переоделись. Михайлов тоже. Армия наступала, и довольно активно, не понимаю, чего командарм жаловался? Уже брали Сталино, окружив, и шли дальше, к Днепру. Тут нас правда притормозили в марте, так что встали в оборону, тыла подтягивали, соседи тоже встали, занимаясь немцами в своих тылах. Их там из окруженцев довольно много шастало. Сам я летал на самолёте по передовой, проводил воздушный осмотр, садились в тылу разных частей, незаметно дрона поднимая по ночам, составлял карты разных участков и в штаб армии те поступали, довольно оперативно. Немцы от обнаруженных мной жирных целей, несли большие потери в артиллерии и складах, да и штабы их подвергались артналётам. Их методично выбивали. Самое главное, что я смог выбить у Михайлова и свой интерес. Лётчики связной авиаэскадрильи, что приписана к штабу армии, там шесть самолётов, обучали меня полётам на их «По-2».
Месяц уже обучали, часть февраля и марта. Причём, на захваченном немецком аэродроме, среди разного побитого и подавленного танковыми гусеницами хлама, был и «Шторьх», слегка повреждён, но механики вернули того в строй, и меня также на нём учили летать. Но это быстро научили, на машине сложнее было, самое главное это ночные полёты и ночное ориентирование, плюс посадка и взлёт с любых площадок и разного размера. Иногда нужна ювелирная точность. Тут я пока лажал, но обучали. Горючее из трофеев им на это выделили. У каждой дивизии или бригады нашей армии была своя подготовленная полоса для связных самолётов, там садились. Вот так я держал слово, армии действительно стало куда легче с оперативно добытой информации, потери в людях и технике резко снизились, и сам получал то что хотел. В середине марта дали орден «Красной Звезды». На груди только медали, а я тоже получил форму офицера, с погонами, парадную и полевую, и вот теперь первый орден. Правда, представили меня к ордену «Ленина», но сверху спустили до «Звезды». Михайлов был зол, это было его личное представление. Хотя тот отыгрался в звании, я получил лейтенанта. А так, благодаря добытой мной информации, удалось окружить две немецких дивизии, пехотную и моторизованную. За восемь дней, отбив три попытки деблокировать своих, склонили к сдаче, пятнадцать тысяч офицеров и солдат сдалось тогда. Куча техники и вооружения взяли, тыловики до сих пор собирают и подсчитывают, а мы укрепили и расширили наши позиции, почти на тридцать километров вглубь территорий противника. Выступ такой. За это и получил всё вышеперечисленное, звание и орден.
В принципе, я доволен. На передовой бываю пусть и часто, но по ночам, отчего опыт пилотирования самолётов в ночное время, быстро поднимался. Тут как раз и «Шторьх» восстановленный в руки попал, на нём и летал, его на меня записали, хотя числился пассажиром, лётчик пилотировал, но на сам деле я, под его присмотром, также лично доставляя в штаб армии информацию. Вообще для экономии времени можно было бы использовать два самолёта. На одном я бы облётывал передовую, собирая статистку и нанося на карту, потом передавая её посыльному-командиру, и тот на втором самолёте оперативно доставлял бы в штаб армии, пока я даже информацию собираю. Впрочем, как двинем дальше, так и будем поступать, но пока я летал сам и куда быстрее нарабатывал опыт ночных полётов. Вся эта идиллия длилась до середины апреля, я два месяца уже в Шестой армии, мы Днепропетровск взяли, и встали на берегу Днепра, а развезло всё, грязь, так что ждали окончания весенней распутицы. Хотя один плацдарм на вражеском берегу создали и усиливали его. А я показал, где можно и удачно его создать и где сил у немцев мало. А те что они могут оперативно использовать, указал где находятся и как перехватить. Там авиация поработала.
Да, Днепропетровск не мы брали, мы севернее наступали, там Тридцать Седьмая армия его брала. Так что даже расширили плацдарм на глубину двадцати двух километров и на ширину пятнадцати. Туда две дивизии переправили, пока шли бои позиционные. Да к нам резервную армию перебросили, больно плацдарм удачен для летнего наступления, все ждали как всё подсохнет, да и немцы тоже понимали, что мы двинем
