Джон Кристофер - Смерть травы. Долгая зима. У края бездны
— Не тревожься, старушка, — ободрил он ее. — Я сейчас.
Однако поиски не увенчались успехом. Сарай был типичным для Гернси сооружением, сложенным из тяжелых бревен и гранитных глыб; Метью только взмок, но так ничего и не смог обнаружить. Тем временем солнце поднималось все выше. Вскоре начались новые подземные толчки — довольно слабые, но все же заставившие его отбежать подальше от бревен и камней.
Здесь, в поле, он случайно наткнулся на лопату, как видно, не бесхозную — острие было недавно заточено. Метью атаковал крепкие ветви, пользуясь лопатой как топором и не жалея сил. Сперва ослица трепыхалась, но потом, сообразив, что человек желает ей добра, притихла. Работенка оказалась не из легких: ветви пружинили, и лезвие то и дело отскакивало в сторону. Прошло полчаса, а успехов не было никаких. Настало время утереть пот и передохнуть.
Наверное, он взялся не за самое главное. Ведь где–то рядом, возможно, в его помощи нуждаются люди. Разве не глупость — приложить все силы, чтобы освободить какую–то ослицу, всего лишь застрявшую в зарослях? Но тут раздалось отчаянное «и–а–а!», и Метью с удвоенной яростью принялся рубить проклятые ветки.
Он сам не знал, сколько прошло времени… Но вот ослица с его помощью высвободила последнюю ногу из переплетения ветвей и оказалась на свободе, вполне довольная жизнью. Метью потрепал ее по лохматой голове. Паутинка подошла к канаве и нагнула голову, чтобы утолить жажду.
Метью вдруг осознал, что и его мучит жажда. Он колебался; даже при обычных условиях нормальный человек не стал бы пить из канавы, теперь же к прежним источникам загрязнения вполне могли добавиться новые. Однако выхода не было. Он опустился на колени, сложил ладони ковшиком, зачерпнул воду и сделал глубокий глоток.
Пока Метью отдыхал, раздумывая, что предпринять дальше, Паутинка как ни в чем не бывало щипала травку в нескольких ярдах от застреленной подруги. Метью снова испытывал угрызения совести из–за того, что потратил столько времени и сил на глупое животное, в то время как его помощь может понадобиться людям — Карвардинам или Мэг Эшвел и ее детям. Оставалось одно — как можно быстрее добраться до них. Конечно, с ослицей придется расстаться. Он припомнил, как, роясь в развалинах сарая, отбросил в сторону моток веревки; сходив за ним, он сделал петлю, надел ее Паутинке на шею, а противоположный конец привязал к ближайшей иве. Далеко она не уйдет, зато сможет пастись, сколько пожелает.
Вдоль дороги тянулись развалины домов. Метью всякий раз останавливался и кричал, надеясь на отклик. Однако сколько он ни ждал хоть какого–то звука, который стал бы признаком жизни, ответом ему была мертвая тишина. Но ведь при землетрясениях внутри домов иногда остаются живые люди? Впрочем, ему тут же вспомнились могучие удары, следовавшие один за другим всю ночь; не было сомнений, что человек, оказавшийся в ловушке после первого толчка, был обречен на гибель после второго или третьего. Метью посмотрел на небо, в котором вовсю светило солнце. Ему хотелось отыскать там что–то, хотя он сам сперва не осознавал, что именно. Самолеты! Предположим, остров получил смертельный удар, но ведь должна же подоспеть помощь с Большой земли! Он вспомнил телерепортажи о природных катаклизмах и кадры, заснятые с борта вертолета. Вертолетам по крайней мере пора уже появиться… Но их нет — что же это означает? Только одно: опустошение охватило куда большую территорию, чем он сперва предполагал, и судьба маленького островка не столь важна на фоне глобальной катастрофы.
Джейн!.. Могло ли несчастье затронуть Восточный Суссекс? Он покачал головой. Предположим, могло — но не в такой же степени! Здесь, видимо, произошло самое худшее. Дорога была усыпана обломками домов. Среди очередной груды хлама нелепо торчала старческая нога. Метью снова зычно крикнул, уже не надеясь, что ему ответят.
Теперь он понимал, почему посвятил столько усилий вызволению ослицы: видимо, уже тогда чувствовал, что на острове вряд ли найдется другой живой человек, кроме него. Он, конечно, продолжит поиски, однако наверняка никого не найдет. Погибли все!
В это мгновение в траве что–то шевельнулось, и Метью рывком повернул голову. Нет, тут выжили не только он и ослица. Должны были остаться в живых почти все мелкие зверьки. Перед ним появилась жирная крыса. Передохнув немного, она не спеша побрела среди руин.
Его охватило непреодолимое отвращение. Подняв камень, он запустил им в сторону крысы, но промахнулся. Крыса замерла, почесывая брюшко. Метью усмотрел в ее позе вызов. Набрав горсть камней, он принялся обстреливать ее. Крыса юркнула в кучу досок и штукатурки.
В глаза Метью бросилось еще кое–что. Увиденное так же бесстрашно взирало на него, как только что крыса, однако на сей раз Метью почувствовал не раздражение, а ужас и тошноту: его взгляду предстала старческая голова. Глаза и рот старика были широко раскрыты. Позади головы валялось бревно, впереди — кусок штукатурки с пятнами крови. Метью согнулся; его вытошнило, звуки судорожной рвоты вспороли утреннюю тишину. Отмучившись, он поспешил прочь, отворачиваясь, чтобы не видеть больше страшное зрелище.
Лента дороги виднелась только в отдалении, здесь же она была полностью завалена обломками жилищ. Он брел среди битого стекла, обрывков материи, искореженного металла; вот детская игрушечная машинка, вот подставка для шляп, вот викторианский семейный портрет, вот развороченное пианино… От груды расколоченных бутылок несло знакомым духом; здесь, на углу, стоял паб. Метью угодил ногой в рваный картонный ящик, от которого исходил сильнейший запах виски. В ящике не осталось ни одной целой бутылки. Жаль… Он чувствовал, что предпочел бы умеренное опьянение состоянию невыносимой трезвости, в котором приходилось знакомиться с новым миром.
В отдалении показались рухнувшие стены старого монастыря. Метью спустился в канаву, вылез с другой стороны и заковылял по распаханному полю в сторону аэропорта.
Поле было усеяно ямами, а на посадочной полосе, превратившейся в склон холма, зияли уродливые трещины. К одному из ангаров притулился пассажирский «Вайкаунт» с треснувшим звездоносным крылом и расколотым на две половинки фюзеляжем. Метью замер. Для него, как и для большинства островитян, ниточка, связывавшая Гернси с Англией, тянулась в последние годы не столько из гавани, сколько отсюда, из аэропорта. Он понимал, что теперь здесь не сумеет приземлиться ни один самолет. Предположим, ангары можно отстроить, полосу залатать, только к чему это все, если вздыбилась сама земля?
Стоя посреди открытого пространства, он крикнул:
— Есть тут кто–нибудь? Я здесь! Здесь! Есть кто–нибудь живой, кроме меня?
Тишина и безлюдье заставили его умолкнуть и продолжить путь поперек летного поля в сторону Фореста. Здесь тоже стояли дома — вернее, стояли раньше; Метью решил держаться от них в стороне. Ему надо к долине Гуфр, где обитают Карвардины. Обитали… У него не было ни малейшей надежды найти хоть кого–то в живых.
Приблизившись к остаткам дома, он снова был вынужден приняться за работу — растаскивать куски стен, штукатурки, досок, обломки мебели…
Они лежали, пригвожденные к своей развороченной кровати, сжимая друг друга в объятиях, — испуганные первым толчком, прильнули друг к другу и так встретили почти мгновенную смерть. Метью застыл над трупами. Предполагалось, что Карвардины навестят его в воскресенье, чтобы пропустить стаканчик–другой, — это должно было произойти завтра утром… Он не мог просто так бросить их. Наверное, следовало бы вырыть могилу и закопать тела, однако Метью чувствовал себя совершенно обессиленным, к тому же лопата осталась на ферме мисс Люси. И все равно нельзя оставлять их так… Он навалил поверх тел куски штукатурки, чтобы их не было видно.
Куда теперь? К морю? До него было рукой подать, да и необъятный простор, неизменный при любых катаклизмах, сейчас манил к себе с особой силой. Проходя мимо очередного рухнувшего дома, Метью заметил пчел: они беззаботно гудели на солнышке, добывая нектар из цветков на кустарнике, пустившем корни едва ли не на голом камне. Их сонное жужжание напомнило о чайках. В такой близости от моря обычно слышишь их крики. Неужели и они улетели, подобно прочим пернатым? Казалось бы, они–то могут пережить любую катастрофу, просто взмыв в свое родное небо…
Забравшись на последний прибрежный холм, значительно прибавивший в крутизне, и посмотрев в сторону моря, Метью сперва не поверил собственным глазам. Представший его взору пейзаж будто принадлежал другой планете: голое, совершенно дикое пространство, необъятные поля зеленых водорослей, обнажившиеся скалы, влажный песок… Там и сям поблескивали на солнце лужицы.
Где же голубизна моря, где вечные волны? Впереди, под лучами летнего солнца подсыхало оголившееся морское дно.
