Александр Богатырёв - Марсианин
— А… зачем нам эти… Еноты?! — задал Николай вполне справедливый с его точки зрения вопрос, — что мы с них, шкурки иметь будем?
И Ефимыч, и Владимир тут же разразились хохотом.
— И чито за прикол? — слегка обидевшись на такую реакцию, всё-таки стал настаивать Николай.
Чуть-чуть успокоившийся со смеху Владимир пояснил
— "Унылые еноты" это местный жаргонизм. Обозначает американские деньги. Доллары.
— А-а! Так бы сразу и сказали… а то тут же смеяться… То есть вы хотите сказать, что весь наш снаряж у этих толстомордиков стоит… шестьдесят тысяч долларов?
— Ну да! — наконец отсмеялся Борис Ефимович.
— А почему их именно "унылыми енотами" назвали? — тут же проявил сильное любопытство Николай, — Они тут что, американских президентов на живность на своих банкнотах заменили?
Борис Ефимович снова от смеху, со своего стула чуть не свалился.
— Нет, пояснил за него Владимир. Вся эта чушь происходит от вполне местного российского обозначения доллара — у. е… Что означает "условных единиц". Её ввели во время гиперинфляции чтобы исчислять постоянно меняющиеся цены в "твёрдой валюте". Ну а так как эта "условная единица" точно соответствовала доллару, вот и стал народ изощряться в придумывании "расшифровок" для сокращения.
— Хе! Смешно однака! Но, однака, а вдруг это снаряжение нам понадобится?
— И когда? — Ядовито поинтересовался Владимир, — нам надо сейчас выживать и строить установку для возврата домой. Вот вернёмся домой — купишь новые лыжи и снаряжение. А тут надо выкручиваться.
— И то верно… — сник Николай. По нему, правда видно было, что своего снаряжения, к которому он очень привык очень жаль.
— Да не переживай! Выберемся, повторяю, новое купишь.
— Ладно, проехали. Я понимаю. Когда загонять будем?
— Да хоть сегодня! — воскликнул Борис Ефимович, — я с этими… договорился, так что можно им загнать всё это в любое время.
— Да… когда ребята предложили на Совете группы эту продажу, — мрачно сказал Николай, — я думал, что так и не договоримся не до чего и оно останется с нами.
— Кое-чего останется, так как без него нельзя. По крайней мере пока нельзя. Я имею в виду спальники.
— А остальное продаём? — печально заключил Николай.
— За исключением ещё палатки, так как она порвана.
— Всё равно жалко. Я к нему так привык… Ну да ладно — надо, значит надо.
— Вот это деловой подход! — решил поднять настроение оптимистическим заявлением Борис Ефимович. Николай только рукой махнул.
Когда покидали дом, Борис Ефимович подошёл к Владимиру и заговорщически подмигнул.
— Кстати, — понизил голос Борис Ефимович, — вы как, проблему с документами решили? Помощь не требуется?
— Спасибо, уже не требуется. Справились.
— Вы уверены, что те паспорта будут нормальные?
— Да. Уверены. Они будут настоящими.
— О! Даже так…
— И как вам это удалось?
— Да посулили хорошее вознаграждение. Вот эти самые денежки, что мы выручим от продажи снаряжения, как раз и пойдут в первую очередь на оплату получения тех самых паспортов.
— Шестьдесят тысяч? А не слишком много?
— Да не шестьдесят! Всего-то две тыщи зелёных.
— А делаете через паспортный стол? А то если что — у меня есть выходы.
— Конечно. Через него делаем.
— А! Ну тогда другое дело. Я тут как раз хотел именно такой вариант предложить.
Владимир, не стал уточнять, что уже всё сделано посчитав эту информацию и так излишней.
Химеры, мутанты и двойники
Вадик, вполне честно перед собой, боялся нового мира. Это другие бы на его месте, возможно, держа грудь колесом, тряслись внутренне и даже самим себе боялись бы признаться в этом. Такая их позиция была опасна тем, что человек, столкнувшись с реальной опасностью, ломается неожиданно. И неожиданно, прежде всего для себя самого, что часто очень сильно усугубляет общую ситуацию.
У Вадима же, ситуация была попроще и, в этом смысле, менее опасная. Он хотя бы знал когда и при каких обстоятельствах может сломаться. А знание этого вполне могло его охранить от этого великого конфуза, чтобы вовремя остановиться и дать задний ход, — не лезть на рожон. Тем более, что в его ситуации, всегда этих самых "обходных путей" должно было бы быть несколько. Он это знал ещё по приключениям дома — в родном мире. Ведь и хулиган он был больше потому, что чисто из мальчишеского упрямства, хотел преодолеть свои страхи, и доказать всем, какой он бесстрашный.
Вполне нормальное желание.
Просто он тогда выбрал для этого не тот путь. В чём его, наконец-таки изловив, и поправили.
Тем не менее, за собственный страх, ему было и сейчас очень стыдно, он его постоянно прятал подальше от глаз. За показной флегматичностью. Ему постоянно казалось, что ребята, его окружающие гораздо более бесстрашные и сильные духом, чем он сам. Тем более, что в походах они не раз ему неявно доказывали делом, что хотя бы по части физической выносливости они пока что выше него.
Конечно, ребята даже и не подозревали о том, что они, якобы, что-то там Вадику "доказывают". Это была сугубо внутренняя Вадикова проблема.
Также немалую роль в подпитке комплекса играло присутствие в группе Героя. Вот уж кто, как считал Вадик, не подвержен страху, так это Он. Тем более, что Владимир ни разу, нигде и никогда не рассказывал о тех страхах, что он испытал тогда, во время катастрофы и после. Конечно, по родной культуре, в которой он был воспитан, и по части самолюбия, это было, возможно, для Владимира и важно — сокрытие своих мелочных мыслишек и страхов (ведь преодолел же их!), — но для Вадика это создавало дополнительные трудности.
Да, он хотел быть Героем тоже.
Да, та ситуация, в которой оказалась группа как раз и делает его прямым кандидатом в Герои.
Но для того, чтобы им стать, надо, как минимум, выбраться из той ситуации, в которую все попали. И выбраться по возможности, без потерь. Сгинувший без следа — уже не герой (так он считал). Беда тут была ещё в том, что для выхода из ситуации надо было рисковать. И рисковать надо было всем. В том числе и ему самому. А раз так, то он также ещё рисковал оказаться в рядах тех, кто не вернётся. Хоть бы и в единственном числе. А он очень хотел вернуться и это добавляло страхов.
Вадик стоял возле шкафа в комнате общаги и медленно одевался. Медленно, чтобы максимально оттянуть момент принятия окончательного решения, чтобы оттянуть момент необходимости сделать тот первый шаг, после которого уже возврата назад не будет.
Он снял с вешалки свою куртку, тупо осмотрел её и естественно никаких дефектов не нашёл. Ни дырок ни грязного пятнышка. Сам же за этим тщательно следил. Медленно, как в замедленной съёмке кино, накинул её на плечи и тупо уставился на себя в зеркало.
В зеркале отразился печального образа субъект, в не застёгнутой пуховке с обречённостью во взоре, хоть и бритый, аккуратно причёсанный, но производящий впечатление несколько растрёпанного.
Вадим осмотрел своё отражение и тяжко вздохнул. Ему сегодня даже привычное собственное отражение внушало отвращение.
Сейчас ему предстояло идти, впервые здесь, устраиваться на работу. Он и у себя дома, в родном мире, пошёл на работу со страхом. Страхом того, что не справится и его засмеют.
Хоть и оказались те самые страхи дурными, — коллеги по работе весьма хорошо его приняли и очень сильно помогали, пока Вадик полностью не освоился, — но сейчас было несколько по-другому. Тут было как в приключенческих фильмах про шпионов:
"А вдруг разоблачат?!!".
От таких мыслей во внутренностях как будто ледяной ёж поселился…
Мимолётная паника.
Приходится всё чаще её гасить. Если так пойдёт и далее, то это будет уже серьёзная проблема. Надо, надо делать первый шаг. Иначе, эта паника и эти страхи, нарастая попросту сожрут…
Ему очень сильно не хватало уверенности, которую он видел у других. Поэтому он хватался для повышения этой уверенности за любую возможность. В настоящее время, эта возможность крылась в том, что он получил, для повышения статуса и легализации в местном обществе. А получил он немало…
Впрочем, с какой стороны ещё посмотреть.
Документы, электронную коллекцию картин машинной графики, элементарные знания.
Хватит ли этого?
Он мысленно перебрал всё это. Полез во внутренний карман куртки, достал свой новый паспорт. Посмотрел на обложку с двуглавым мутантом. Паспорт был новый естественно. Местный.
Уже разглядывание обложки резко прибавило настроения.
"Вообще — жутко любопытный тут мир… Как у Ильфа и Петрова говорится — мир непуганых идиотов. Ведь это же надо до такого "додуматься": поставить на герб ДВУГЛАВУЮ птицу, после крупнейшей радиационной катастрофы!
Вряд ли, кто из тех, кто принимал решение о форме герба нового государства об этом задумывался. Скорее всего им разум застило стремление вернуться назад — в идеализированное дореволюционное прошлое. А ведь если подумать непредвзято, то что может ЭТА птица, символизировать СЕЙЧАС, в настоящее время?!
