Николай Берг - Лёха
Семенов кивнул утвердительно своим соображениям. На пару-тройку дней харчи есть. Потом опять думать надо будет, чем кормиться. С одной стороны, проходят они мимо деревень и не убранного еще урожая. Хоть что-то на полях точно осталось, а значит – еда есть. С другой стороны – и на полях шариться опасно, потому как заметно. Прикинуть стоит, что просить в деревне.
В первую очередь из еды надо просить хлеба и сухарей. Во вторую – крупы и сала. Птицу еще не били – одну-две птицы, лучше готовых, это если повезет. Картофан – в последнюю очередь. Ибо его можно было самому натырить на поле, а еще он очень тяжелый. А возьмешь немного. Два пуда – это надо одного крепкого бойца навешивать мешком с картохой. А оружие кто таскать будет? Рюкзаков нет, сидор у Гогунов остался, значит, таскать придется эту самоделку из веревки и простого мешка. Торба, которую неудачливый конвоир с собой взял, была домодельна и на серьезный груз не рассчитана. С таким мешком, который вчера селяне спроворили, без накладок на плечи, кожа стирается через десять километров. Вчера-то бежал, как нахлестанный, а сегодня чувствуется – намял плечи. Вот ребята проснутся – надо будет разобраться, что за харчи напиханы.
Боец сел поудобнее, строго посмотрел на пленного, тот как-то ежился после холодной ночи, и видок у него был убогий.
Первым встал Середа, хмурый и помятый. Не сравнить с вчерашним совершенно, два разных человека. Бурча что-то под нос, словно старый дед, принялся копаться в куле с едой. Семенов молча смотрел, как артиллерист вытянул бутыль с самогоном, потом достал из странной кожаной торбы блеснувший тусклым серебром стаканчик и налил себе туда пальца на два. Маханул залихватски, рукавом занюхал. Потом, словно устыдившись, потянул круглое ядро арбуза, достал из той же кожаной торбы незнакомый ножик и с треском арбуз разрезал.
– Будешь? – спросил часового, отчекрыжив добрый ломоть.
– Не рановато пить, с утра-то? Нам бы ноги уносить надо, – отозвался шепотком Семенов.
– Нет, я меру знаю.
– Все так говорят. А тебя развезет после вчерашнего, и возись с тобой потом…
– Рука разболелась. Спирт унутренне – он лекарство! – отозвался тихо Середа, протянул товарищу кусок арбуза.
Глядя неодобрительно, но держа при себе все, что хотел было сказать по поводу утреннего пития, боец взял холодный мокрый ломоть и куснул. Тут же сплюнул, удивленно вытаращился на артиллериста.
– Оно что, испортилось, что ли? Это как такое?
Арбуз мало того что не был сладким, он даже и кислым-то не был: вкус странный, непривычный, и в рот такое не лезло совершенно.
– Как это жрать? У меня баба раз грибы-соленики попортила – вот такие же на вкус были, плевались потом три дня! – возмутился Семенов, в самом деле отплевываясь.
– Нормальные кавуны, – пожал плечами Середа и посмотрел непонимающе.
– Шутишь?.. – не поверил боец.
– Ты просто раньше их не ел, потому и непривычно. Может, сало ты тоже не ешь? – с надеждой осведомился артиллерист.
– Размечтался! То ж сало! А получается, что надавали тебе эти Гогуны всякого непотребного. Это ж, считай, четверть веса несъедобна.
– Это точно, даже больше. Тебя вот отдали, несъедобного, – фыркнул Середа.
– Ну за это я на них не в обиде. А с харчами по-прежнему затык. Да еще и рот лишний образовался. Разве что его вот арбузами этими кормить, – кивнул на сидящего Стецько боец.
– Дело такое, что мне пришлось выкручиваться: ну не мог я с них требовать просто жратву типа муки или картофана. Это бы роль испортило. Вот заказать закусь к пирушке – это вписывалось. Потому у нас скорее не еда, а закусь. Которая тоже еда. Хотя и не вся, – пояснил артиллерист. Принятый самогон развязал ему язык.
Семенов кивнул. Что толку пояснять, он ведь и сам там был, все своими глазами видел. То есть одним своим глазом, если уж быть точным. Второй-то и сейчас не мог толком в щелочку между опухшими веками глядеть, сидел, как в норе.
– А тебе что-нибудь дали эти конокрады? До того, как отбуцкали? – словоохотливо спросил Середа.
– Почему конокрады?.. А, ну да, понял! Картошки мешок здоровый дал, ласковый сукин кот. Картохи от души отсыпал, хитрозадый селянин, причем прошлогодней, с ростками, и много – сколько смогу унести. Уже должна молодая картошка пойти, а старую все равно выбрасывать или теленку-поросенку давать – вот как славно все срастается. И обосновал тем, что лошадь в хозяйстве – это не только помощь, но и хлопоты: мол, и немцы, и наши могут привлечь по разнарядке бесплатно к хозработам в качестве возничего-грузчика, а то и вовсе реквизировать гужевой транспорт.
– Понятно. Ну а как пошел с мешком – так и взяли, ясно. Что ж сказать – грамотно все сделали. Старшина, хочешь моченого кавуна? – окликнул артиллерист продирающего глаза Леху.
Тот посмотрел непонимающе, кивнул, благо жрать хотелось, но организм соленье это не принял, плеваться стал менеджер – не хуже Семенова. Проснувшийся посреди этого лицедейства бурят от угощения отказался сразу и бесповоротно.
– М-да, ничего-то вы не петрите в колбасных обрезках, – печально констатировал провал знакомства с украинской кухней Середа.
– Ну не лезет… – откликнулся Семенов. Ему чуточку было приятно, что не он один от арбузов моченых в восторг не пришел. С другой стороны – только чуточку. Четыре арбуза, оказавшихся бестолковым грузом, резко уменьшали количество годной еды, и потому получалось, что дня три-четыре можно быть сытыми, а потом опять придется рисковать головой.
Почему-то вдруг вспомнилось, как в его деревне насмерть били попавшегося конокрада; подумалось, что и впрямь Гогуны эти кроме того, что бандиты, так еще и конокрады, лошадку-то хромую отняли. Что с крестьянской точки зрения делало их совсем паскудными. Воров в деревне не привечали, но конокрады стояли наособицу – их старались убивать при поимке, причем всем селом, чтобы спрос был с общины. Вор, укравший у крестьянина лошадь, обрекал его на нищую жизнь, опрокидывал всю его семью в лучшем случае в батраки.
– Я вообще-то в ваших пехотно-артиллерийских делах не очень понимаю, – издалека начал свою речь Леха, отплевавшись от арбуза.
– Но с точки зрения авиации? – подсказал ему Середа.
– С точки зрения авиации пьянка с утра всегда кончалась хреново. А иногда и хреновее некуда, – обрезал его потомок.
И надо сказать, что в этот момент даже Семенов на минутку забыл, что это говорит ряженый, вполне это прозвучало по-старшински.
– У него рука разболелась. Вот он и принял, – вступился за артиллериста Семенов.
– Понимаю, – кивнул потомок.
Менеджер Леха
Сроду бы не подумал, что подстеленный на ветки кожушок так сильно меняет сон! Наконец-то удалось поспать почти нормально, даже и тепло некоторое время было. И под утро сон приснился хороший, что просыпается он от тяжкого похмелья и понимает, что будильник не услышал и опоздывает потому часа на два. И так радостно стало, что он снова у себя в своем времени и все эти страшные раньше разборки и наказания за опоздание выглядят теперь совершенно пустяками и в сравнение не идут никоим образом с тем, что испытано там, а с похмельем справиться – не проблема; в крайнем случае – и работу поменять не вопрос; как говаривал Семенов – была бы шея, а хомут найдется!
Семенов? Какой Семенов?..
А, черт! Разлепленные глаза показали, что вся эта радость была от мимолетного утреннего сна. Никуда он, Леха, отсюда не делся. И не похмелье это, а проклятая накопившаяся усталость.
Что удивило сильно – между Семеновым и Середой стояла та самая бутыль с самогоном, а здоровой рукой артиллерист держал найденный в вещах покойных велосипедистов тускло сверкающий старинный стаканчик. С утра пораньше праздновать начали? Это Лехе категорически не понравилось. Хотя вчера он и шел, словно сомнамбула какая-то под грибами и кислотой сразу, но точно понимал, что ушли совсем недалеко от «гостеприимной» деревни. И весь небольшой жизненный опыт менеджера если и говорил о чем-то, как совершенно известном, так это о том, что пьянка с утра всегда кончается очень паршиво. А тут если оба «столпа общества» надерутся, то совсем все будет кисло. Еще и песни начнут горланить, типа караоке. Начальник отдела у Лехи всегда начинал песни орать, компенсируя полное отстутствие слуха и слабое знание текста луженой глоткой. Человек-рупор, супергерой, убивающий песней…
Поднявшись с трудом на ноги, словно все суставы заржавели за ночь, Леха неодобрительно глянул на картинку начинающейся пьянки; эта парочка уже распотрошила вчерашний загадочный арбуз. Внутри он тоже был гадкого вида. Брезгливо взяв в руку протянутый Середой ломоть, Леха осторожно куснул и тут же выплюнул странно затхлый, кисло-соленый кусочек. И так во рту словно кошки нагадили. А тут еще и такое!
