Андрей Архипов - Ветлужская Правда
Встал в привычную стойку и выставил лезвие чуть вперед, вот только не прямым, а обратным хватом, когда острие смотрит вниз от мизинца. Его небольшой клинок даже не смотрелся на фоне массивного боевого ножа Прастена, но это в глазах окружающих воев играло лишь на него.
Как только рус вышел на дистанцию трех-четырех шагов и стремительно сблизился, стремясь пырнуть его в бедро, полусотник даже не попытался отойти, а хлестким ударом левой руки сбил нож противника и, чуть прогнувшись вперед, полоснул Прастена по лбу.
Выступившая кровь потекла по бровям, но рус, казалось, ничего не заметил, кроме ожегшей его боли, и попытался ударить его еще раз, видя перед собой лишь открывшегося врага.
Тут Иван его и поймал окончательно, уверившись, что тому противопоставить нечего. Очередным тычком свободной ладони поправил в сторону лезвие противника, мгновенным движением обернул вокруг его запястья нож и надавил им, помогая себе левой рукой и выворачивая ею кисть противника. Действие столь же неуловимое, сколь быстротечное, а попавший под него уже беззащитен как младенец, он запрокидывается назад, и оружие из его руки можно просто вынимать. Как бы ни был Прастен силен, как бы ни бугрились мускулы на его предплечье, но закон рычага еще никто не отменял. Рухнул рус почти на том месте, где были сложены щиты, разметав их в стороны своим массивным телом.
Уже на земле, держа противника на болевом приеме, Иван приставил острый нож к бритой голове руса и провел им над левым ухом, срезая там чернеющий клок волос. Прастен дернулся и попытался что-то сделать свободной рукой, из-за чего полусотник коротко вскрикнул и заскрежетал зубами, однако это было все, на что рус был способен. В его теле что-то хрустнуло, отправляя в короткое небытие, и Иван закончил свое действие, сбривая вместе с чубом куски кожи.
Поднявшись на ноги, полусотник вскинул над собой клок волос и хрипло обратился к воям Прастена, с ужасом смотрящих на опозоренного руса, фактически потерявшего в этот момент не чуб, а право распоряжаться своей судьбой:
– Кто желает дать присягу ветлужскому воеводе, может сделать это здесь и сейчас. Другого раза не будет!
Охрана по очереди развязывала пленников. Те поднимались с колен, приближались к полусотнику, брали в руки лежавший тут же меч и что-то говорили ему, склоняя свои головы. Пятеро объяснялись на черемисском языке, и стоящий рядом с полусотником Пельга кивал, свидетельствуя о правильности произнесения клятвы. Остальные с грехом пополам, но говорили на словенском или эрзянском наречии, и Важена сама могла понять смиренные слова о «вечной верности». Часть воинов предпочли разделить с Прастеном его судьбу. Однако их было меньше десяти.
Эгра стоял сзади, присматривая за нареченной невестой, и саркастически шептал ей в ухо:
– По сути, брать к себе надобно тех, кто верен своему воеводе остался, а не этих… Ничего, разметаем по селам и весям, их сыновья уже будут нашими, без экивоков!
– Без чего?
– Без этого… – Эгра помялся, придумывая значение услышанному где-то слову, и выдал: – Без баловства, значит!
– А что это женишок мой такой бледный? Гневается?
– Ну… тяжело ему пришлось, умаялся.
– А если бы побили его? Что делать стали бы?
– Его?! Да ни за что!
– А если бы?
– Резня началась бы, за него мы никого не пощадим!
Важена недоуменно обернулась и задала вопрос, который вертелся у нее на языке уже с пару недель:
– Да кто он вам, что вы за него горой?!
– Он? – Эгра не задумался ни на секунду. – Брат по крови.
– Всем?
– Всем, кто здесь. А еще он тот, кто спас наши семьи, тот, кто заботится о нас всех словно отец родной, тот, кто…
– Поняла, поняла…
Важена прервала его несколько зло, стараясь показать, как раздражает ее жених. После того как рука полусотника опустилась ей на грудь и она почувствовала, что тело заволокло какими-то неведомыми прежде ощущениями, расплывающимися по нему жаром и негой, девушка старалась довести себя до исступления, но не признаться в том, что этот человек ее чем-то привлекает.
– Вы на него молитесь, как он на своего Христа! Веру не сменили ли?
– Не шути с этим, – прибавилось холода в голосе Эгры. – Мы своим богам почет воздаем. И Иоанн ни словом, ни делом поклоняться кресту нас не заставлял, как и себя почитать не требовал. Он заботится о нас, иногда забывая о себе! За это и ценим!.. Все, пора!
Повинуясь знаку полусотника, к нему приблизились те, кто совсем недавно сидел с ним около костра, ближайшие подручные и Веремуд. Остальные вои стали расходиться с поляны, уводя пленных и следя за новыми соратниками, оставшимися без оружия, но все еще опасными. Короткие злые команды распределяли людей по стоянкам. И половцы, и ясы, и воронежцы с ветлужцами планировали разбивать лагеря отдельно, несмотря на то что были союзниками. Время встать под одну руку для них еще не наступило.
– Пельга, бери всех доступных тебе людей, а также присягнувших русов и иди наводить порядок на Суру, – облизал сухие губы полусотник, торопясь с отдачей распоряжения. – С собой возьмешь пару подвод и продовольствие, коли Твердята в этой малости тебе не откажет…
– Не торопись, Иоанн, – перебил его довольный воронежский воевода. – Такую победу надо отметить!
– Да, чуть позже, – не стал возражать ему ветлужец, но тут же вновь перешел к делу: – Твердята, не дашь ли еще десятка полтора воинов? Мои, боюсь, не справятся…
– Ну…
– Цену сам потом назовешь, договорились? Ну и ладно. Эгра!
– Тут я.
– Тебе тоже трудное… Отберешь несколько человек и разными путями пошлешь их к Овтаю, надо составить от нашего общего имени послание эрзянскому князю. Может, и Маркуж тебе согласится помочь, я его тоже в ту сторону с весточкой к инязору отправляю. Смысл предложения в том, чтобы тот не вмешивался в сурские дела и тогда получит немалую дань серебром. Сам все предварительно напишешь и договоришься с Пельгой, кто пойдет и как! Еще Овтаю передашь, что нужны люди на лодью, что мы оставили напротив Мурома. С ними пойдешь домой и приведешь на Суру всех, кого сможет отдать воевода! И еще плотников – пусть ставят острог к зиме на том месте, которое подберет Пельга вместе с Емельяном. Помни, от твоей быстроты зависят их жизни! И…
– Что, Иоанн?
– Коли будет желание, то острог назовите Вельдемановским, так мое село называлось прежде.
– Сделаем, не сомневайся!
– Твердята… Христом-Богом молю, возьми к себе или к ясам Прастена и его людей. Следи за ними внимательно и используй с делом! Ратники они добрые, а зло свое отработают воинскими тяготами, лишь ключик к ним нужный подбери… Помни, пока Прастен жив и здоров, я могу надеяться на помощь его брата!
Полусотник внимательно поглядел на Веремуда, стоявшего рядом, и тот невольно кивнул, сглотнув набежавший ком в горле.
– И еще раз попрошу, подумай о союзе с Азой. – Иван перевел взгляд на черноокую красавицу, которая застыла чуть в отдалении, положив руку на плечо своего брата. – А не то Росмика она подомнет, и останешься ты один на один со степью!
– Хм! – неуверенно огладил бороду Твердята, оглядываясь в ту же сторону. – Отчего бы не подумать… Да ты погоди до вечера, обо всем потолкуем!
– Если пойдешь на такое, – полусотник часто задышал и вытер пот, выступивший на лбу, – то, повторюсь, поможем поставить в Дивногорье крепость! Камень там есть, а будет еще скрепляющий раствор, говорю о том открыто и прямо! За ним в земли русов и идем! Кроме того, дорога меж нами спрямится, лишь бы с булгарами нам договориться о том.
– Иоанн! – Сердце у Важены неожиданно дрогнуло, и она поняла, о чем говорил ей Эгра.
«Заботится обо всех, а на себя сил не хватает…»
Подойдя вплотную к жениху, она попыталась заглянуть ему в глаза, сразу утонув в их сером омуте.
– Да что с тобой?! Кто-нибудь, принесите воды!
– Оставьте нас с ней! Прошу всех отойти, кроме десятников своих… – Дождавшись, когда по его просьбе все озадаченно отодвинулись шагов на двадцать, Иван перешел на шепот и стал торопливо перечислять все выгоды союза их народов. Сбившись, он неожиданно забыл, о чем говорил, и поманил пальцем Пельгу и Эгру. – Раз не люб я тебе, то заведи себе ребенка от того, кто тебе по нраву, а десятники мои поклянутся, что это мое дитя и я был с тобой! А также воспитают его как моего сына или… или дочь!
– О чем ты?! Люб не люб! Раз тебе обещана, то только твоей и буду! Буду! Слышишь?!
Она в ярости отступила назад и застыла, заметив, как Пельга бросился к ногам полусотника. На мгновение засунув пальцы за голенище его сапога, десятник вскинул их и стал неверяще рассматривать маслянистую жидкость, стекающую с его ладони. В глазах у Важены поплыло, и она вскинула руки к вискам, пытаясь сфокусировать взгляд и осознать, что так потрясло воина. Однако ее разум отказывался постигнуть увиденное, и лишь ладони сами собой скатились вниз по лицу и прижали к губам просящийся с них вскрик.
