Государь - Алексей Иванович Кулаков
— Прибыл сеунчей от Великого государя!
Тут же отойдя от дверей в сторонку, Михайло легонько подпихнул в согнутую спину усталого гонца, от которого по покоям волнами пошли густые запахи немытого тела и крепкого конского пота:
— Долгих лет и крепкого здравия тебе, государь!.. И тебе, Евдокия Иоанновна!
Царевна, спешащая поскорее разделаться с заданием брата, все же нашла пару мгновений на благожелательную улыбку для знакомого ей служилого дворянина; Дмитрий тоже милостиво кивнул и с едва заметным нетерпением вопросил:
— Надеюсь, ты доставил нам добрые вести?
Замешкавшись, сеунч неуверенно поклонился и предпочел не отвечать: одним движением стряхнув пропыленную гонцовскую суму с большого ярко-желтого тубуса для грамот — он замер, почтительно удерживая его на вытянутых руках.
— Мишка, прими.
Безжалостно срезав шелковый шнурок с затейливым узлом, и с тихим хрустом сломав оттиск отцовского Единорога на печати из алого сургуча — младший соправитель Русского царства вытянул первое и самое большое из полудюжины плотно скрученных посланий, раскатал его перед собой и медленно провел рукой.
— Хм, хан Девлет-Герай в силах тяжких пробился через Пояс Богородицы… Тревожные вести.
Что подручник Салтыков, что гонец одинаково изумились равнодушию в голосе государя-наследника — и ему же во взглядах царевны и вызывающе рассевшейся на подлокотнике малого трона барышни Гуреевой. Спустя пять минут вдумчивого чтения Дмитрий вновь обратил внимание на гонца:
— Доверены ли тебе слова?
— Да, государь.
— Молви их: чужих здесь нет.
— Великий государь, царь и великий князь Иоанн Васильевич всеа Руссии повелел донести до тебя, государь: фигуры расставлены!
Боярич Салтыков поневоле скосил глаза на столик у дальнего окна, столешня которого была расчерчена на бело-черные квадратики — заставленных фигурками для тавлей, с большим искусством вырезаных из черного и белого нефрита. Похоже, очередная партия меж отцом и его первенцем была в самом разгаре — и ей ничуть не мешали девять сотен верст, разделяющих Москву и Вильно! Меж тем, Великий князь Литовский достал из ящика стола небольшой кошель, звякнувший десятком новеньких серебряных рублей, и бросил его вестнику.
— Порадовал… Пока отдыхай.
Когда озадаченный сеунч спиной вперед покинул покои, Дмитрий убрал ладонь с упругого бедра своей ученицы, на котором под плотным шелком платья стремительно выцветал и рассасывался сине-багряный след от мужского сапога, и обыденным тоном известил сестру:
— Князь Черкасский преставился.
Едва не поставив кляксу на старательно выводимых строчках своего задания, Евдокия дрогнула губами. Но тут же опамятовалась и смогла удержаться от улыбки — более того, даже нахмурилась:
— Печально сие слышать. Большое горе… Особенно для князя Шуйского-Горбатого.
— Воистину. Он отписал батюшке, что его зять погиб от охотничьей стрелы какого-то лесовика-вогула, когда во главе своих воинов преследовал обоз с пушной казной сборщика налогов Кучум-хана.
Боярич Салтыков жадно слушал, впитывая каждый звук и стараясь понять отношение государя и его сестры к смерти царского деверя. По всему так выходило, что они и в самом деле огорчены… Надо же? Большой набег Димитрия Ивановича не взволновал, а о Черкасском — пусть и мимолетно, но опечалился. Чудны дела твои, Господи!
— Мишка, призови-ка мне боярыню-пестунью и Старицкого.
С коротким поклоном подручный отправился исполнять повеление: вроде и отсутствовал всего ничего, но когда вернулся — отцовским посланием уже завладела царевна Евдокия, с тихим смехом показывая какое-то место в записях весело улыбающейся Аглае Черной:
— … такая же дура, как и Машка Робустова! В конкубины она наладилась, надо же⁉
— Это дочка придворного художника Тинторетто?
— Она! Тоже на Федю поглядывала и облизывалась, пока маэстро Якоп ей укорот не сделал.
— И что теперь с этой Франкой Кесеровой будет? В монастырь?
Досадуя, что пропустил что-то явно интересное из внутренней жизни царской Семьи, боярич начал лихорадочно припоминать всех смазливых девиц-чужеземок в Москве, не забывая внимательно слушать — и конечно же, смотреть. Редко ему вот так открыто и невозбранно доводилось любоваться расцветающей царевной, которую он помнил худенькой большеглазой девчонкой; да и Аглайка Гуреева уже мало походила на прежнюю нескладную девку-селянку. Холеные, красивые, и увы — напрочь равнодушные к молодому бояричу. Даже зеленоглазая брюнеточка: а ведь он, между прочим, не самого худого рода!..
— Да она же католичка, какой монастырь ее примет? И отец ее у батюшки в чести…
Переглянувшись, обе девушки вопрошающе уставились на Дмитрия, который как раз читал послание от младшего брата. Не отрываясь от убористых строчек с красивыми завитушками и знаками, он предположил:
— Скорее всего — выдадут замуж за того, кто ей ребенка сделал. Федор ее от себя удалил, но на зодчего Себастьяна зла не держит: пишет, тот о блудливую дочку немалый пучок розог обломал, а своего будущего зятя за малым не оскопил.
Мишка Салтыков, вовсю греющий уши и услаждающий себя видом сразу двух редкостных красавиц, невольно отвлекся на ирбиса, незаметно подобравшегося к нему вплотную и сладко зевнувшего во всю клыкастую пасть. Облизнув нос розовым языком, Хвостик понюхал колено боярича и уставился на него с явным гастрономическим интересом — заставив государева подручника опасливо поежиться и пропустить холодную усмешку, на краткий миг посетившую холеное личико царевны. Следом за коей выказала свое отношение и зеленоглазая брюнетка: оба ее мордаша-охранителя разом уставились на боярича и едва заметно оскалились — отчего из головы занервничавшего мечтателя окончательно выдуло разные нескромные мыслишки. Спасение пришло в виде чем-то сильно взволнованного князя Старицкого: стремительно ворвавшись в покои, он со скрежетом ножек выдвинул себе стул и грузно на него приземлился — после чего вымученно улыбнулся Евдокии с Аглаей, и небрежно кивнул приятелю. Видно было, что его распирает какая-то новость или важное дело: однако же, молодой князь утишил свое волнение и весьма вежливо поздоровался с дошедшей до Кабинета вдовствующей боярыней Захарьиной-Юрьевой — на правах самой старшей родственницы чинно усевшейся по левую руку от хозяина покоев и дворца.
— Прежде всего: Анастасия Димитриевна, гонец доставил черную весть о смерти князя Черкасского. Знаю, вы были не в ладах, но все же он когда-то был твоим зятем…
Сохраняя каменно-ровное выражение лица,
