Оленин, машину! - Дарья Десса
— С весны по осень 1939 года? — подал я пленному ещё толику пищи для размышления.
Он удивился ещё больше.
— Да… это было… в августе, — продолжил он, видимо поняв, что объегорить меня не получится. — Так вот, тот вагон, который упал в реку, затонул. И никто долгое время не знал, что там было. Думали — те же китайцы, — это слово самурай произнёс полупрезрительно, словно о тараканах говорил. Меня покоробило.
— Что там было? — нетерпеливо сказал я.
Сигэру сдвинулся, его лицо стало серьёзным, словно он погружался в воспоминания, которые не выветрились даже после стольких событий.
— В этом вагоне была крупная партия золота и драгоценностей, — произнёс он тихо. — Эти сокровища были собраны китайцами со всей округи. Они хотели переправить их в СССР, а после использовать для того, чтобы выгнать императорскую армию со своей земли, — лейтенант едва заметно усмехнулся.
— И что, шесть лет это всё так и лежало под водой, и никто не знал?
— Все, кто был в курсе, погиб в том поезде. Вернее, мы так думали. Но неделю назад нам в руки попался один китайский партизан. Мы пообщались с ним… — Сигэру прочистил горло, и мне сразу стало понятно, что после беседы бедолага не выжил. — Он пытался купить свою жизнь, рассказав о сокровищах. Рассказал подробно, где они лежат, как всё было.
— Ты же сказал, что все там погибли.
— Он был единственным выжившим, помощником машиниста. Его выбросило из окна, он потом долго лечился. Когда выздоровел, остался в той деревне. Там мы его и нашли.
Мне сразу вспомнилась деревня, в которой мы недавно побывали. Та самая, где теперь старостой работает древний дед Чжао Цзябао.
— Как звали того китайца?
— Я не запоминаю их имена, — гордо ответил Сигэру. Ох, как же захотелось врезать ему по надменной роже! Но сдержался.
— Не Чжао, случаем?
Японец нахмурился, вспоминая.
— Кажется, да.
— А в деревне ещё в центре, около площади, есть административное здание двухэтажное, верно?
— Откуда ты…
— Доводилось бывать, — уклонился я от ответа. Так, значит, этот японский офицер убил кого-то из потомком старика Цзябао. Вот же мразота!.. — Дальше говори.
— Дальше просто. Я расскажу тебе, где находится то место, взамен ты меня отпустишь.
Я поднял брови:
— А ху-ху не хо-хо? — спросил по-русски, поскольку на японский такое перевести не смогу. Да и незачем.
— Что? — настал черёд Сигэру удивляться.
— То самое, — буркнул я. — Может, тебе ещё билет купить до Токио на белый теплоход?
Эта фраза, сказанная уже на японском, окончательно сбила Сигэру с толку.
— Ладно, шутки в сторону, — сказал я. — Пошли. Сдам тебя в спецотдел, там пропоёшь свою песню о главном.
— Подожди! — вдруг хмуро призвал японец. — Тогда у меня другое предложение.
— Опять?
— Нет. Пусть поединок решит, кому из нас быть свободным! — гордо заявил самурай.
Я уставился на него с интересом.
— И не западло тебе будет биться с простолюдином? — спросил его.
— Что такое «западло»?
— Унизительно.
— У меня ощущение, что ты не так прост, каким стараешься казаться, — заявил Сигэру.
Я хмыкнул. Угадал, граф ускоглазый. Но признаваться не стал, конечно.
— То есть ты мне предлагаешь нарушить приказ командира? — спросил я с вызовом.
— Ты же прекрасно понимаешь. Я уже предал своего императора и страну. Ниже падать мне некуда. Потому в вашем спецотделе ничего говорить не стану. Так что зря ты меня туда ведёшь. Всё, что знал, я уже сказал…
— А как насчёт дислокации ваших войск?
— Какая дислокация! — горько усмехнулся Сигэру. — Ты же сам видишь. Квантунская армия бежит, бросая позиции. Полный развал управления. Все позабыли о самурайской чести. Кодекс Бусидо попран и растоптан сапогами офицеров…
— Хватит причитать, как баба, — резко сказал я. — То есть ты ничего не скажешь?
— Я вызвался командовать отрядом камикадзе, чтобы остановить слишком быстрое продвижение русских. Хотел с честью умереть. Вот и всё. И да, я служил при штабе дивизии. Но её теперь нет — большая часть разгромлена, часть сдалась в плен. Про остальные соединения ничего не знаю. Так что выбираешь? Моё молчание или честный поединок?
Я задумался. А что? Может, и правда: стоит испытать судьбу?
— Сначала подробно расскажи, где сокровища.
— Ну да, а ты меня застрелишь сразу, — скривился японец.
— Даю слово русского офицера, — брякнул я.
— Так и думал, что ты не тот, за кого себя выдаёшь, — осклабился Сигэру.
— Да или нет?
Он рассказал. Я запомнил всё до мелочей. Потом воткнул рядом с японцем в дерево нож. Отошёл на двадцать шагов.
— Режь верёвку! — приказал ему.
Когда руки офицера стали свободны, и он потирал запястья, я кинул ему катану. Но не его фамильную, а штамповку. Сигэру скривился.
— Это нечестно.
— А ты хотел, чтобы я с тобой обычной железкой бился? Она переломится от первого удара.
— Погляди внимательно на то, что у тебя в руках, — сказал Сигэру.
Я осмотрел катану в руках. Что-то в ней давно ещё показалось странным — тяжесть была другой, не как у обычного меча, словно внутри скрыто нечто большее. Я провёл пальцами вдоль рукояти и заметил тонкий, едва заметный шов, проходивший по центру. Оттолкнул ножны и вытащил клинки. Два меча! Один — длинный, изящный, будто продолжение руки, второй — короткий, сделанный для быстрых и смертельных ударов в ближнем бою. Они были спрятаны в одних ножнах, причём мастер в самом деле был великолепен. Если бы не подсказка офицера, я бы и не увидел.
Сигэру смотрел на меня, его взгляд был настороженным, но не испуганным:
— Катана мастера тебе, мне штамповка и вакидзаси. Так пойдёт?
— Согласен.
Я бросил ему маленький меч.
Глава 48
Когда я взял обеими руками этот старинный японский меч, первое, что почувствовал, был странный вес — лёгкий, но как будто пропитанный чем-то большим, чем просто сталь. Сразу возникло странное ощущение, будто держу не оружие, а нечто… живое. Провёл пальцем по клинку. Он едва слышно загудел. Сталь лезвия казалась тёплой, словно меч хранил в себе тепло веков, каждую каплю крови и
