Андрей Дай - Без Поводыря
В ноябре отправил пухлый пакет с "Программой регионального развития" и запросом о намерениях цесаревича относительно практически достроенного здания резиденции наместника. Каково же было мое… всех в крае жителей, удивление, когда из столицы пришел манифест, подписанный Николаем и председателем Госсовета, великим князем Константином, об учреждении в Томске Императорского Сибирского университета, и о передачи земельного участка и здания дворца наместника новому высшему учебному заведению.
Томск ликовал неделю. В столицу Сибири, после публикации манифеста в газетах, съезжались люди со всех соседних городов. Магистрат устроил настоящее празднование, с военным парадом, оркестрами на площадях и салютом.
И снова меня эта суета почти не затронула. Кроме столь резонансного документа, в прибывшем с фельдъегерем пакете были еще и бумаги, утверждающие все, представляете! все мои предложения. И концепция развития края, все мои предполагаемые назначения должностных лиц. А кроме того, в отдельном конверте, довольно лаконичное личное письмо Никсы, в котором он спрашивает… Господи! Регент империи спрашивал меня, готов ли я покинуть любезный моему сердцу Томск, и отправиться служить в Санкт-Петербург!
Еще, Николай давал слово, что отпустит меня обратно в Сибирь, или вообще с государевой службы по первому же моему требованию. Фантастика. Помню, я подумал тогда, что этот молодой человек имеет все задатки, чтоб сталь поистине Великим Государем. Хотя бы уже потому, что на такое вот послание невозможно ответить отказом.
Но и на этом регент не остановился. Писал, что был бы счастлив, если бы моя супруга, Надежда Ивановна, нашла в себе силы сопровождать Минни в трудном путешествии в Россию. Что понимает, как это должно быть тяжело – решиться за такой шаг, всего спустя несколько месяцев после рождения ребенка, и как сильно мы будем волноваться о том, чтоб зимний тракт не повлиял на здоровье маленького Германа. Но, забивал последний гвоздь, он не сомневается, что под моим попечением все закончится благополучно. Тем более, что никаких определенных сроков, к которым следует прибыть в Петербург никто и не смеет устанавливать.
В середине декабря, сразу же после скромного празднования моего дня рождения, оставив край в руках Родзянко, Фризеля и Деспота-Зеновича, мы отправились на запад.
Особенно не торопились, пережидая ненастье на станциях. До границы уральского генерал-губернаторства нас провожали полсотни казаков, что тоже не добавляло каравану скорости. Но к Рождеству уже были в Екатеринбурге, где, как говорится – "с корабля" попали сразу на бал. Правда, я развлечениями не злоупотреблял. Во-первых, было совершенно неинтересно. Торжества были в честь цесаревны, и меня мало касались. Во-вторых, просто устал. Дорога, особенно такая – она, знаете ли, выматывает.
Радовало хотя бы то, что Дагмар… гм… сменила гнев на милость. Сначала великая княгиня стала зазывать в свою огромную карету Наденьку с маленьким Герочкой, чему и моя супруга была рада. Дормез Минни немедленно наполнялся каким-то маловразумительным сюсюканьем и чириканьем вокруг детей. После, уже после Колывани, во время остановок на станциях заметил, что принцесса все чаще стала со мной заговаривать. Причем, вполне благожелательно.
Это, как оказалось – временное наваждение, впрочем, с великой княгини спало в один миг, как по волшебству, стоило возницам остановить лошадей на привокзальной площади Нижнего Новгорода. Экипаж Дагмар немедленно оцепили в два кольца местные полицейские и сопровождающие кортеж гвардейские офицеры. А мы, придворные и я с Надей, оказались за. Вне круга, едрешкин корень.
Супруга регента империи с сыном уже через час отправилась на заранее приготовленном поезде в сторону Москвы, а нам пришлось еще сутки ждать, пока найдется достаточное количество мест. Это я к тому, чтоб вы потом не спрашивали: как вышло, что Мария Федоровна оказалась в Санкт-Петербурге на две недели раньше своих же фрейлин.
Никогда бы, честно говоря, не подумал, что Минни была способна бросить нас на произвол судьбы, и метеором умчаться в столицу. Ладно у меня нашлись потребные для покупки проездных жетонов средства на всю толпу. А если бы их, этих денег не было бы? Как бы мы стали добираться? Что, в конце концов, стали бы кушать и где ночевать?
Я конечно могу понять, что положение обязывает. Что от датчанки не зависел Божий Промысел, и это не ей, а раненому царю, пришло в голову сразу после крещения отречься от престола в пользу Николая. Понимаю, что верная супруга в таких случаях просто обязана быть рядом с мужем. Но ведь могла бы хотя бы как-то позаботиться о своих людях…
Неделю потеряли в Москве. Пока жандармы Первопрестольной отправили запрос в Санкт-Петербург. Пока пришел ответ. Пока удалось купить билеты на поезд Николаевской железной дороги. Высший свет устремился в Северную Столицу и билеты стали в дефиците. Вельможи торопились припасть к ногам нового государя, а мы просто случайно оказались в самом центре этого человеческого прилива.
Но все кончается. Кончилась и эта долгая, выматывающая и нервная дорога. В двадцатых числах января мы, прежде, от самого Нижнего, старавшиеся держаться вместе, распрощались у дверей Московского вокзала и растворились в муравейнике полумиллионного города.
Следующим днем я посетил Его Императорского Величества канцелярию, где доложил каким-то заполошенным писарям о своем прибытии, и вернулся ожидать вызова на аудиенцию в родительский дом. Потекли дни пустого времяпровождения. Я, привыкший к состоянию перманентного аврала, просто изнывал от скуки. Посещения родственников и ответные визиты друзей развлекали мало. Душа требовала совсем другой деятельности.
Съездил навестить опекаемых мною студентов. Заглянул к профессору Зинину и в секретариат Вольного Экономического Общества. Отобедал в ресторане дяди Карла с другим дядей Карлом – тем, что правая рука принца Ольденбургского. Пришлось потом нанести визит вежливости и самому принцу. Еще в день приезда отправил слугу в Михайловский дворец, осведомиться у Елены Павловны, когда ей будет угодно меня принять. Человек вернулся с известием, что великая княгиня ныне в Царском Селе, ухаживает за слегшей с обострением легочной болезни от печальных новостей из Парижа царицей.
В общем, промаявшись дурью с недельку, изучив газеты и насмотревшись на ненастные улицы столицы, я собрался и отправился в Царское Село – навестить раненого Александра. Естественно, с надеждой встретить в переходах не такого уж и большого дворца великую княгиню Елену Павловну. Санкт-Петербург бурлил. Регент взялся за неблагодарный труд и затеял перестановки в правительстве. Каких-то министров сняли, кого-то ставили. Лидеры основных придворных партий делали какие-то заявления. Я же, будучи несколько лет оторванным от этого праздника тщеславия, мало что понимал в происходящем. А кто смог бы открыть мне глаза лучше, чем "придворный ученый"?
Попасть во дворец оказалось на удивление просто. Переходы были пустынны, слугам было не до меня, а охрану я вообще не увидел. Единственной преградой в покои Александра, которой впрочем хватило, чтоб отправить меня восвояси, оказался дежурный лейб-медик. А у дверей Марии Александровны на страже находилась целая стая неприветливых фрейлин. Так и уехал бы я несолоно хлебавши, если бы уже на выходе не встретил великого князя Константина.
— А, Воробей! — гаркнул он, эхом прокатив данное мне при дворе прозвище по закоулкам огромного строения, разогнав этим больничную тишину дворца. — Ты в столице?! Отлично! Просто превосходно! Жди! Ты нужен.
И умчался. Вот гад? Где ждать? И чего? Я еще наверное с час ошивался у подножия парадной лестницы, а потом плюнул и уехал домой. Понадоблюсь, они знают где меня искать. И еще одно тогда для себя решил: подожду еще неделю, и если обо мне не вспомнят, пишу прошение об отставке и возвращаюсь в Томск. Свой дом-теремок я продавать не стал. Наказал только Гинтару, что в нем могут жить сибирские начальники совершенно бесплатно. Так что нам с Надей и Герочкой было куда возвращаться. Да и чем заняться в родных краях нашлось бы.
А вечером принесли записку от князя Мещерского. Я и раньше слышал, что у Вово отвратительный почерк, но не имел возможности убедиться в этом лично. Свидетельствую: как курица лапой и с ошибками. Впрочем, тогда меня это только позабавило. Гораздо более важным я посчитал сам факт появления послания. Насколько я знал, Владимир Петрович не отличался особенным тактом и не отличался безукоризненным соблюдением этикета. От него можно было ожидать явления глубокой ночью и требования подать вина – близость к регенту защищала высокородного засранца от гнева столичных вельмож – но никак не неожиданно вежливого письма с просьбой указать, в какое время назавтра мне будет удобно его принять. Отправил посыльного. Пригласил к обеду. Куда же деваться-то?
