Исправитель. Книга 2. Операция "Ананас" - Дмитрий Ромов
— Любовь, кажется, — усмехнулся я.
— Эх ты! — сокрушённо потрясла головой она. — Такую девку проворонил! А этот-то, друг твой ситный, живой вообще?
— Знаешь, — вздохнул я. — У меня такое чувство, будто и Женя, и Колобок примотаны ко мне невидимыми нитями, и теперь мне всю жизнь придётся тащить их на себе.
— Тащить не нужно, но если можешь помочь, всегда помогай, даже чужому, а своему — тем более… Даже и Колобку этому. Ладно, жив он и хорошо, ты мне вот что скажи, ты заявление с Эллой своей подал уже?
— Нет ещё, — усмехнулся я.
— А чего филонишь? Хочешь и эту упустить?
— Да куда торопиться, ба? Посуди сама, нужно ли бросаться в омут, невзирая ни на что? Зачем? Ведь жизнь только начинается, в ней столько всего интересного и волнующего. Я знаю, что будет много встреч. Будут и друзья, и враги, и девицы будут, куда им деться. Разные, и плохие, и хорошие. Нас ждут непростые времена, и мы должны добиться как можно большего для своей страны, да и для себя тоже. Не в материальном плане или далеко не только в материальном плане. У меня появилась интересная работа, которая помогает делать мир лучше. Но этого недостаточно, поверь, я знаю, что говорю. Просто хорошо работать уже недостаточно, нужно хорошенько попотеть, чтобы своротить корабль истории с проложенного маршрута. В общем, работы не в проворот. А женитьба… Женитьба не самоцель. А вдруг, я ещё не встретил ту единственную, которая станет и женой, и другом, и товарищем по борьбе? А вдруг я и не нагулялся совсем?
— Балабол ты, Саня, — усмехнулась бабушка. — То корабль истории, а то вдруг не нагулялся. Если у тебя работы так много, то нечего и гулять. Это знаешь, удел праздных и пустых людей. Ну и потом, если девке голову заморочил, негоже отказываться, а то, как говорится, поматросил и бросил, да? Так что ты давай, посерьёзнее. А мне бы ещё и внуков перед смертью хотелось бы.
— Увидишь, — убеждённо заявил я. — И внуков, и правнуков. Обязательно увидишь, ведь всё у нас ещё впереди.
— Ну что, Александр Петрович, с какой стороны за дело будем браться? — спросил Ананьин.
Он стоял перед моим столом, заваленным бумагами. Кабинет был небольшим, зато персональным, без десятка коллег и начальников. Ничего особенного в нём не было, только самое необходимое — стол, стулья, сейф и портрет Дзержинского на стене.
— Присаживайтесь, Илья Михеевич, разговор у нас длинный будет, — чуть улыбнулся я и показал на стул. — Как вы знаете, курировать вас буду лично я. Обо всех деталях, подробностях, слухах, соображениях и вообще обо всём, будете докладывать мне. Это понятно?
— Да, — деловито кивнул он и, притянув стул, уселся перед моим столом.
— Дело намечается довольно крупное, поэтому требовать я с вас буду по-взрослому. Иными словами, три шкуры спущу, а может и больше. Сеть подпольных производителей мы будем закрывать, но, помимо этого, мне нужно знать, куда и откуда идут все финансовые потоки, кто выделяет фонды и так далее. Мы будем предотвращать хищение, а вы будете действовать, как обычно — наедете, припугнёте и потребуете долю, понятно?
Ананьин кисло улыбнулся.
— Понятно…
— Хорошо. Давайте начнём с отчёта о полученных данных. Готовы?
— Всегда готов, — подтвердил он. — Для вас — всё, что душе угодно…
В кабинет вошла Закирова. Молча подошла к приставному столику и села напротив Ананьина.
— Вот и хорошо, — подмигнул я и протянул к себе бежевую картонную папку. — Хорошо, Илья Михеевич. Очень хорошо.
Я взял ручку и уверенно написал на ней: «Операция 'АНАНАС».
— Почему Ананас? — спросил Ананьин.
— Потом скажу, — усмехнулся я. — Когда время придёт.
25. Будущее не определено
А я иду шагаю по Москве…
Мелодия вертелась и кружилась в голове, и я даже принялся её насвистывать. На сердце было легко и радостно и, поддаваясь всеобщему оптимизму, пронизавшему воздух, мне хотелось верить в светлое будущее. Наш олимпийский Мишка ещё не обрёл зловещую улыбку и не стал символом дурацких музеев коммунизма по всему миру.
Ещё не пришли свобода и вседозволенность, а заодно разнузданность, бандитизм и унижение. Ещё народы братского союза не начали учить отпрысков ненавидеть своих «угнетателей» и «колонизаторов».
Ещё транспаранты и революционные лозунги украшали фасады домов, ещё казалось, что всё хорошо и останется таким навсегда. И мне хотелось, сливаясь с толпой прохожих, радостно вышагивающих по олимпийской Москве, верить, что действительно всё у нас хорошо, а будет ещё лучше.
Если кто-нибудь знал бы то, что знал я, он решил бы, что я, возможно, не в своём уме. Но это было не так. Всё я осознавал и всё понимал и даже ломал голову над тем, чтобы попытаться исправить не только настоящее, но и будущее.
И у меня даже уже начал намечаться небольшой, размытый и до конца не ясный, но, всё-таки план действий. И уже Миша понимал, что мне известны сведения о будущем далеко превосходящие лишь информацию о совершённых преступлениях.
Но сейчас я просто радовался жизни. Шагал по Новому Арбату, бывшему ещё проспектом Калинина, и наслаждался молодостью, остротой чувств, погодой и красотой Москвы. Мелодии в голове менялись, но настроение оставалось неизменным.
Вихрем яростным время мчится,
Над судьбой легендарной твоей,
Молодой оставайся столица.
Нет дороже тебя и родней.
И в бою, и в труде я знаю,
Ты всегда нам как мать верна,
Дорогая моя столица,
Золотая моя Москва!
Перейдя мост, я вышел к гостинице «Украина». Прошёл вдоль здания и, завернув за угол, направился во двор. Мало кто обращал внимание, но два крыла с обратной стороны были не частью гостиничного комплекса, а обыкновенными жилыми зданиями.
У среднего подъезда правого крыла стоял «МАЗ» с коричневым морским контейнером. Дверь в торце контейнера была открыта и несколько крепких грузчиков вытаскивали из него узлы, коробки и мешки. Они заносили всё это добро в подъезд, у открытой двери которого стоял немолодой водитель в широкой твидовой кепке и курил беломорину.
— Давайте шибче, ребята, — призывал он вялых на вид грузчиков. — Время жмёт. Не валандайтесь.
Но грузчики торопиться не собирались и иронично, перемежая слова «служебными» частями речи, предлагали ему присоединиться к разгрузке и ускорить
