Позвони мне - Борис Михайлович Дмитриев
Я всё думаю: что означает намерение перестроить или улучшить полноценный памятник культуры? Почему никому не приходит в голову подрисовать в известной картине четвёртого богатыря? Или, предположим, подмалевать Сикстинской мадонне балалайку – пущай развлекается барышня. Но вот переиначить древний памятник архитектуры, чего-то там достроить для красоты или отпилить за ненадобностью, в Киеве считается очень хорошим тоном.
Памятники архитектуры, в особенности времен раннего христианства, были выполнены в таком экстремальном эстетическом режиме, что любое вмешательство, любое прикосновение к их художественной фактуре немедленно разрушает высочайшую гармонию этих гениальных творений. Надо хорошо понимать, что изуродованные памятники культуры отнюдь не безмолвствуют. Они, сделавшись нашим отражением, с лихвой возвращают свой срам и уродуют, необратимым образом деформируют духовный облик людей.
Вмешательство Петра Могилы в конструкцию великих храмов древнего Киева было настолько бесцеремонным и разрушительным, что я иногда задаюсь вопросом: неужели посетители Киевской Софии, без устали щелкающие затворами фотокамер, не подозревают, что перед ними не уникальный архитектурный шедевр времён Ярослава Мудрого, а его искажённая, глумливая пародия?
Со мною, конечно, кто-то не пожелает согласиться, но я утверждаю, что эти примитивные, абсолютно непластичные, с широкими, грубыми, балаганными гранями, формы куполов, венчающие нынешнюю Софию, никакой эстетической ценности не имеют. И весь соборный ансамбль в данном выражении существует дробно, откровенно неинтересно. Буквально любой его внешний элемент носит случайный, и как следствие, вульгарный характер. По едкому лермонтовскому замечанию, напоминает «помесь черкесского с нижегородским».
Поэтому, когда я стану говорить о Софии Киевской, я всё-таки буду иметь в виду тот подлинный, первозданный храм Божий, являвшийся действительно одним из чудес света, столпом нашей национальной культуры. Убеждён, пройдёт не очень много времени и Премудрость Божия отряхнёт со своих священных стен чужеродные облачения и предстанет пред миром во всём своём непорочном великолепии. Как только в общественном сознании возобладает исконная национальная идея, обязательно придёт понимание, что Украине негоже метаться между востоком и западом, а настал час продемонстрировать свою самодостаточность, своё христианское первородство. Вот тогда и восстанет София в своём первозданном облике.
Уже очень скоро заголосят умученного сердца февронские колокола, затрубят недремлющие вестовые волшебного града Китежа. И возвернётся на призывный звон благовеста из северных широт, и водворится в своём материнском лоне животворная благодать крещенской мистерии. А у моего народа будет ещё большая и благородная судьба.
Нынешняя София Киевская, по внешнему своему облику, не имеет никакого отношения к тому грандиозному храму, который был задуман и воздвигнут нашими предками на днепровских высотах во времена Ярослава Мудрого. Внешне тот, настоящий, памятник монументальным своим силуэтом приближался к египетским пирамидам. Начиная от охватывавшей его одноэтажной галереи, храм постепенно нарастал и возвышался с каждым новым ярусом своих куполов и закомар, ритмично устремляясь по наклонной к вершине центрального купола. Этим приёмом зодчие обеспечивали трёхмерность геометрического восприятия всего сооружения, чем в максимальной степени достигалось впечатление его цельности и грандиозности. Сегодняшняя София, вследствие позднейших надстроек, с любой точки просматривается плоскостно, практически в двух измерениях. В результате чего полностью уничтожается гениальный замысел древних зодчих, стремившихся достигнуть перспективной цельности восприятия Божьего храма.
Концептуально, внешняя эстетика Софии Киевской спроецировала на себя культуру скифского Приднепровья. Весь её внешний облик был предназначен не для демонстрации своей наружной красоты, что характерно для традиционных западноевропейских культовых сооружений, но для подчёркивания великой тайны, хранящейся в её заветных недрах. Так строили египетские пирамиды, так сооружались скифские курганы – как таинственные сокровищницы и стражи вселенских мистерий, обитающих внутри них. Крытая тяжёлым свинцовым листом, курганообразная София имела вид неприступного мавзолея, хранящего вечный покой его обитателей. Таким образом, каждому человеку, прежде, нежели он проникал в храм, внешним его обликом сообщалось колоссальное напряжение ожидаемого чуда, заключённого в его недрах.
Войдём и мы в храм Божий, внутренне повторяя удивительные слова из херувимской песни: «Всякое ныне, ныне житейское, отложим попечение, отложим попечение». Наверное, у всех это по-разному, меня же, однако, невероятно волнуют запахи старинных православных церквей. Эти запахи создавались на протяжении многих веков. Они вобрали в себя неисчислимые слёзы и радости неисчислимых прихожан, запахи венчальных свечей и погребальных каждений. Вдохнём в себя этот благодатный, ничем не истребимый запах священной Софии Киевской!
Когда, после сдержанных настроений внешнего облика храма, человек оказывался под его сводами, перед взором совершенно неожиданно открывалось непостижимо яркое по своей палитре и освещённости, набранное разноцветной смальтой изображение святых. Этот перепад тонов и настроений был настолько фантастически резок, что паломник, оказавшись под сводами собора, невольно испытывал потрясение огромной силы. Контраст между внешней монументальной сдержанностью памятника и внутренней его роскошью действовал неотразимо – он повергал человека в неописуемый восторг. Именно в этом состоял стержневой эстетический принцип воздействия древнерусского шедевра.
В те благословенные времена гениальные зодчие были ещё и мудрыми психологами, они начинали работать со зрителем уже на подступах к своим бессмертным творениям. Загодя готовили эмоциональный настрой, чтобы в решающий момент нанести сокрушительный удар, поразить в самое сердце. Ничего этого не знал, не понимал, не мог прочувствовать в чужой для себя культурологической среде неутомимый реформатор Петро Могила. Все работы по возрождению киевских святынь проводились наспех, второпях, руководствуясь заимствованными с римского запада требованиями внешней красивости. Так часто за красивой, размалёванной внешностью иного человека скрывается абсолютно пустая, бездарная личность.
О внутреннем убранстве многострадальной Софии Киевской – Премудрости Божией написана большая литература, в том числе и толковая. Я не стану описывать всё великолепие её благородных интерьеров, остановлюсь лишь на главной святыне, во имя которой, собственно говоря, и сооружался сей великолепный храм.
Вот не могу удержаться, чтобы не привести свидетельство духовного писателя девятнадцатого века Андрея Муравьёва, посетившего Софию: «Переступи порог и дохнёшь иной жизнью; пусть замкнутся за тобою медные врата западные, и за ними мир: иди всё к востоку, к той Нерушимой стене, которая осенила собою Церковь и Русь; и когда в алтаре соборном, на сводах горнего места, встретит тебя, с воздетыми к небу руками, Молитвенница земли Русской, которой ещё молился великий Ярославль, – тогда пади пред нею в безмолвном восторге, и выскажи своё сердце, если есть ещё слова в такие минуты!».
Центральной персоной Софии Киевской является мозаичное изображение Богоматери Оранты, расположенное над горним местом главного алтаря собора. С незапамятных времен это изображение именуется христианами Нерушимой стеной. Во всей искусствоведческой и религиозной литературе установившееся наименование трактуется как свидетельство нерушимости святого храма, прошедшего через вековые испытания и, соответственно, как порука нерушимости города Киева.
