Завещание фараона - Ольга Митюгина
— Это все? — глухо спросил Мена.
— Вот, — голос командира стражи чуть дрогнул, — еще. Я не сразу заметил. Он лежал у самой воды и уже намок… Я подобрал. Кажется, это головной покров царицы.
Воин протянул Мена извлеченную из-за пояса белую ткань:
— Наверное, похитители стянули с головы Агниппы золотой обруч, вот покрывало и соскользнуло в волны… и его выбросило на берег. Мы мобилизовали весь оставшийся в Пирее флот, прочесывали море всю ночь и весь следующий день, задержали несколько финикийских кораблей. Но…
Мена уже не слушал. Он смотрел на головной покров — и сердце его плакало. Агниппу, его милую царицу, золотоволосое чудо Атрида — похитили. Руки непроизвольно смяли тонкую ткань. Если бы он мог не узнать это покрывало! Но он сам дарил его Агниппе… Да и конь. Белый скакун, на котором он сам бежал из Египта и которого подарил своей приемной дочери в день ее свадьбы с Агамемноном.
— Что прикажешь, Мена? — спросил начальник стражи.
— Свежую лошадь, — устало ответил старик, тяжело поднимаясь. — Я скачу в порт и отправляюсь к царю. Нет времени ждать его возвращения.
— А что должны делать мы?
— Беречь царевича.
С этими словами старый египтянин покинул дворец.
Он мчался в Пирей, погоняя коня, — и понимал, что сделать ничего уже практически нельзя. Ни одно судно, выйди оно сейчас из Афин, не догонит корабль, который отплыл семь дней назад, — даже если знать наверняка, что тот идет в Пер-Амун, а не в какой-нибудь другой порт Та-Кем. Да, финикийцы еще в море, но всего день-полтора — и они достигнут Египта!
Что можно успеть за полтора дня?
Но, если он велит не щадить гребцов и идти на всех трех рядах весел, да еще и под парусом… Есть шанс, что он перехватит эллинский флот в открытом море всего через пять-шесть часов!
И тогда? Что тогда?
Атрид тоже прикажет идти, выжимая из людей и кораблей все до последнего… и тогда они достигнут Врат Египта, Пер-Амуна, через два-три дня.
О боги!
Поздно. Слишком поздно.
Агниппу уже увезут в глубь страны.
А они? Что будут иметь они? Выжатых досуха людей, которые не смогут поднять меч, поскольку два-три дня гребли не переставая, не пределе сил?
О да, Нефертити будет в восторге — ее люди захватят самого великого Атрида!
Хоть эллинские триеры и не знают себе равных на море, все же финикийцы выигрывают слишком много времени.
Так думал Мена, скача как безумный к Пирею. Так думал, садясь на корабль и отдавая приказ немедленно идти на соединение с флотом Агамемнона. Безумная надежда на то, что финикийцев что-то задержало в пути, и царю удастся перехватить их в море, еще теплилась в груди советника.
Его триера полетела в сторону Персии.
Люди на веслах менялись через каждый час, свежий ветер пел в туго натянутом парусе. Корабль мчался, словно стремительная чайка над волнами. Пена кипела у его бортов.
Над морем сгустилась ночь, и Мена приказал зажечь факелы на мачте и вдоль бортов. Сам он не спал, стоя на носу в трепещущем свете фонаря, и вглядывался в темный простор.
Судя по созвездиям, было около двух часов пополуночи, когда он разглядел впереди огни греческого флота — триеры шли не спеша, ровным походным строем, направляясь в Элладу.
Возглавлял их царский корабль.
Мена велел подать сигнал остановки для важного сообщения — и триера Агамемнона встала с его триерой бок о бок. Перекинули трап — и вскоре советник вошел в каюту властелина Эллады.
Тут горели светильники: царь еще не спал. На столе была разложена карта Эолии: видимо, Агамемнон что-то обдумывал, но, увидев вошедшего Мена, побледнел и резко поднялся.
— Ты вернулся? Что случилось? — напряженно спросил он.
— Сядь, о царь, — хмуро сказал Мена. — Я с дурными вестями.
Не ходя вокруг да около, египтянин рассказал о произошедшем.
Атрид не просто побледнел, он стал настолько белым, что Мена подумал, не крикнуть ли врача.
Советник молча поднялся и налил воды из кувшина, стоявшего на шкафчике у изголовья постели, в золотой бокал.
Протянул Агамемнону.
Тот просто не заметил. Он смотрел перед собой, и пальцы его все сильней сжимали край столешницы.
Он тоже все понял.
Понял, что ему не суждено больше встретить на земле любимой женщины.
Но человеческое сердце упрямо. В самых безнадежных ситуациях оно способно обманывать себя, утешаясь огоньком призрачной надежды.
«Быть может, еще не все потеряно!» — сам себе сказал Атрид, и это вернуло ему силы.
Он вскочил с безумно вспыхнувшими глазами.
— Мена! Я поворачиваю флот! Мы должны их догнать!
Мена поставил кубок обратно на шкафчик.
— О царь…
— Должны!..
— Атрид… Они выигрывают слишком много времени. Послушай…
— Нет!.. — Агамемнон начал расхаживать туда-сюда по каюте. — Молчи. Не смей мне возражать. — Руки его дрожали.
— Но…
— Я ничего не хочу слышать!
— Агик… Ты же сам все прекрасно…
— Понимаю, да? Нет, не понимаю! Я не желаю понимать, что всего месяца два назад я еще мог видеть ее, говорить с ней, ласкать… а теперь она погибнет?! Разве у нее нет мужа, который может защитить ее? Клянусь всеми богами Олимпа, что…
