Русская война 1854. Книга пятая - Антон Дмитриевич Емельянов
В мое время это называли диффузором, но разреживатель, пожалуй, звучало понятнее. И ведь как ловко еще недавно самый обычный инженер наложил одну теорию на другую.
Мы еще немного поколдовали над устройством. Добавили дроссельные заслонки, чтобы регулировать поток воздуха, а вместе с ним и подачу топлива.
— Гениально, Григорий Дмитриевич, — инженер не мог найти себе места. — Даем больше воздуха, и он захватывает больше топлива. Даем меньше — меньше топлива. А я ведь все думал, как же попроще сделать, чтобы управлять этим процессом! Казалось, еще целую вечность голову ломать, а вы пришли и все сделали.
Генрих Антонович подозрительно засопел.
— Все сделали вы. Мои добавки, верно, улучшили ваше творение, но точно не переписали его на меня, — успокоил я инженера. Он ведь теперь у меня не только за идею работает, но и за процент от изобретений. — Тем более работа не закончена. Вы же понимаете, что, например, на старте двигателя или при маневрах нам нужно будет больше топлива в смеси. А на холостом ходу меньше. И завязывать все это только на поток воздуха было бы неправильно, так что нам еще точно есть что и куда тут улучшать.
— Но разве можно все такие показатели отслеживать и в моменте вносить изменения в работу? — инженер вроде бы и был рад новым горизонтам, но пока даже не представлял, как туда двигаться. Что ж, тут я могу помочь.
— Магнитное излучение, электричество, — напомнил я. — Представьте еще один игольчатый клапан прямо внутри вашей форсунки. Ставим внутри магнит, который может нашу иголку освобождать или стопорить. Подаем напряжение — он работает, топливо пошло. Отпустили — и нет его.
Я не очень много знал про инжекторы, но почти рабочий карбюратор пробудил полузабытые воспоминания. И вроде бы Генрих Антонович задумался, погружаясь и осознавая новую огромную задачу.
— Это будет интересно… — наконец, выдохнул он.
— Но сначала давайте соберем то, что есть, — я помог инженеру скрутить улучшенный карбюратор, потом еще полчаса мы помучились, соединяя его с прототипом турбины. И еще столько же ставили насос, чтобы подтягивать керосин из бочки, где Генрих Антонович собрал результаты работы своего перегонного куба.
Запуск… Мы несколько секунд смотрели, как ревет вырывающийся воздух и крутится винт. Закрепленный на платформе динамометр для оценки мощности двигателя в итоге не выдержал и хрустнул. Мы с Генрихом Антоновичем словно проснулись и молча бросились все выключать. И в этот самый момент услышали крики Митьки. Оказывается, он уже какое-то время пытался предупредить меня о приближении крупного отряда военных во главе с самим Кирьяковым, но из-за шума турбины мы ничего не слышали.
Ну и не страшно, главное, мы успели.
— Генрих Антонович, сможете новые такие с нуля собрать? — я внимательно посмотрел на инженера, дождался кивка и продолжил. — Тогда эту турбину и куб прикажите перенести на «Адмирала Лазарева», постараюсь и сам поработать с ними в столице. А потом сравним, что у кого вышло. А пока… Надо пойти… Поговорить.
Я накинул снятый в процессе работы мундир. Сбил с плеча металлическую стружку, а потом вышел на улицу навстречу холодному вечернему ветру. После жара мастерских, после доброго дела — так приятно. Несколько минут я стоял и жмурился, ловя потоки морского воздуха, и тот, словно осознав, что его не боятся, начал теплеть и успокаиваться.
— А вот и вы, Григорий Дмитриевич, — с главной улицы на территорию мастерских первым вышел Кирьяков.
Генерал придерживал шляпу, чтобы ту не сдуло, и немного наклонялся вперед. Рядом с ним, пожимая плечами — мол, ничего личного, но приказ есть приказ — шагал Зубатов. Вот еще одна причина, почему мне бы хотелось видеть рядом Дубельта, а не его. Леонтий Васильевич, конечно, тоже выполнил бы приказ, но кто бы его тут смог отдать генералу третьего отделения? Точно не Кирьяков и даже не Михаил Дмитриевич, занявший место Меншикова.
— Вы по какому вопросу?
— По слову царя пришел заковать вас за невыполнение приказа и проследить, чтобы в столицу вы были отправлены именно таким образом.
Следующие за Кирьяковым офицеры начали переглядываться. Я вот, если честно, до конца так и не изучил свои дворянские права, но что-то мне подсказывало, что такой приказ существенно выходит за их рамки.
— Что ж, прошу показать приказ, — я не двигался с места, ожидая развития ситуации.
К моему удивлению, Кирьяков ни капли не удивился и действительно вытащил бумагу с соответствующими распоряжениями.
— Подпись Михаила Дмитриевича вижу, — я оценил, кто именно решил поучить меня жизни. — А вот подписи Александра Николаевича нет. Тогда прошу извинить. По приказу царя я арестован и должен явиться в столицу, и пока этого не сделаю, любые другие указания выполнять не намерен.
— Григорий Дмитриевич, я ведь знаю, что вы заступались за меня после Альмы, — неожиданно миролюбиво ответил Кирьяков. — Я знаю про ваши заслуги, но… У меня приказ от генерала, и он написан на бумаге с печатью. А вашего, прошу прощения, я не вижу. Так что давайте договоримся по-хорошему.
Я не ответил, а просто продолжил стоять.
— Поручик Доманов, арестуйте полковника Щербачева, — генерал все-таки пошел до конца, а я не тронулся с места.
Сопротивляться я не собирался: не для того я сюда прилетел и не для того ждал. А вот проверить, что окажется для местных важнее, закон или боевое братство, хотелось. Мы не были друзьями ни с кем, кто стоял сейчас рядом с Кирьяковым. Они не вызвались пойти к берегам Турции ни со мной, ни с подкреплением Корнилова, но… Мы все равно проливали вместе кровь, мы видели друг друга на передовой. Имеет ли это значение?
— Полковник Щербачев не оказывает сопротивления, и он сам следует в столицу, — поручик Доманов отвел взгляд. — Не вижу возможности выполнить приказ, генерал. Готов отправиться на гауптвахту за несообразительность и нерасторопность.
— Поручик Толстой, — Кирьяков кивнул еще одному боевому офицеру, стоящему рядом. Артиллерийские погоны, короткие усики и бакенбарды совсем не выдавали в молодом франте будущего писателя. — Вы-то сможете выполнить приказ?
— Никак нет, — тот вытянулся во фрунт. — Полковник уже делает то,
