Физрук-4: назад в СССР - Валерий Александрович Гуров
— А ты по карманам своим смотрел? — спросил я.
— По карманам? — переспросил Русик, и тут же принялся лихорадочно шарить по своей куртке. — Что это? — растерянно пробормотал он, вынимая записную книжку и кассету. — Откуда!
— От верблюда! — злорадно передразнил его я. — Когда ты вцепился в Кривошеину, она смекнула, что близка к провалу, вот и сунула улики тебе в карман.
— Зачем же она тогда пошла на встречу с этим Керном? — спросила Вершкова.
— А кто ее знает? — пожал я плечами. — Может, не хотела, чтобы ей пришили шпионаж. Так-то она будет отвечать только по уголовке.
— А за что? — тут же заинтересовалась любознательная модельерша.
— Много будешь знать, скоро состаришься, — откликнулся я, вспомнив труп с перерезанным горлом.
Маша надула губки и промолчала.
— Друзья, вы даже не понимаете, из какой ямы вы меня вытащили, — растроганно пробормотал Цыпкин. — Да я перед вами в неоплатном долгу…
— Ну почему, — сказал я. — Развезешь нас по домам и будем в расчете.
— Конечно-конечно! — проговорил он. — Отвезу, куда скажете!
И он бросился к выходу из аэровокзала. Мы поспешили за ним, а то мало ли, еще сядет в задумчивости за руль и укатит, чтобы поскорее начать разбирать Илгины каракули. Я почти угадал. Когда мы с Вершковой добежали до его автомобильчика, все еще припаркованного у входа, тот уже рычал движком, вот-вот готовый тронуться. Я буквально засунул Машуню на заднее сиденье, а сам уселся рядом. Русик тут же дал по газам. Я заметил, что не смотря на всю свою ученую рассеянность, водилой он был прекрасным. Дорогу видел, всегда точно перестраивался из ряда в ряд, если ширина дороги и разметка позволяла. Так что вскоре мы уже покинули территорию аэропорта, а через двадцать минут въехали во двор временного обиталища Вершковой.
— Мы завтра поедем на ВДНХ? — спросила она.
— Обязательно, — пообещал я. — Когда за тобой заехать?
— К двенадцати часам.
— Договорились.
Маша открыла дверь и сказала, обращаясь к нашему водителю:
— Большое спасибо, Руслан Федорович!
— Не за что! — отмахнулся тот. — Вам спасибо!
Она выбралась из салона и побрела к подъезду.
— Тебе куда? — спросил меня доцент.
Я назвал адрес, и мы поехали. Пока выезжали на МКАД, я успел мысленно перебрать события двух своих московских дней, удивляясь, насколько круто все повернулось. Даже в Литейске, по-моему, такого не случалось. Ох, как же хочется вернуться к нормальной жизни, заниматься со школярами, готовиться к спартакиаде, втянуться в эпопею с новым фильмом. Его, конечно, и без меня снимут. Теперь все в руках Карла и Жени Красильниковой. Кстати, надо посетить организацию, которая занимается отбором фильмов на конкурс, и узнать, как обстоят дела с нашими «Алькой и тремя мушкетерами…»?
Вот завтра бы и заехать… Как это Рунге называл?.. Кажется, Всесоюзная комиссия по работе с кинолюбителями при правлении Союза кинематографистов СССР… Ага, надо бы раздобыть телефончик секретарита этого самого правления и выяснить, к кому там следует обратиться?.. Мысли об этом были сущим бальзамом, после всей этой детективной чехарды, в которой я жил последние месяцы. Не подозревал, что я настолько привязан к ровному течению жизни. А может все дело в контрасте?.. Если бы жизнь текла без приключений, не тосковал бы я по ним?
Глава 4
Для того, чтобы пройти через проходную, ведущую во двор элитного дома, мне снова пришлось предъявить паспорт. Хотя днем тот же самый старикан уже изучил мои документы. Наконец-то он выдернул свой дурацкий штырь из вертушки. Я прошел через двор, вошел в подъезд и поднялся на нужный этаж. Открыл дверь своим ключом.
В квартире гэбэшницы было тихо. Видать, все еще на службе. Я разделся, отыскал в холодильнике жрачку, поужинал и пошел в «свою» комнату. Там я включил телевизор. По первой программе показывали фильм о великой стройке тридцатых годов. Как я понял — строили Магнитогорский комбинат.
Я досмотрел его до конца, а когда началась программа «Время», вернулась хозяйка квартиры. Поднявшись из кресла, я вышел ее встречать. С первого взгляда стало понятно, что Телегина немного не в духе. Я галантно помог ей снять сапоги и пальто. Ольга Михайловна благодарно кивнула, вымученно улыбнулась и поволокла авоську, набитую снедью, на кухню. Я вернулся к телевизору. Послушал о рекордных надоях и происках американской военщины, подумывая о том, что не пора ли на боковую? Вдруг в проеме двери появилась хозяйка.
— Вы ужинали? — спросила она.
— Да, перекусил, когда пришел, — признался я.
— Ну тогда выпьете со мною, — то ли предложила, то ли мягко приказала майорша.
Отказывать даме я не стал. Мы отправились на кухню и, увидев накрытый стол, я понял, что давешний перекус мой был слишком легким. Похоже, Телегина получила сегодня не только нагоняй от начальства за провал операции, но и — продзаказ в спецраспределителе. На столе красовались кружочки сервелата, ломтики ветчины, бутерброды с маслом и красной икрой, сыр и в центре бутылочка коньяка пять звездочек. Кроме всего этого имелась вареная картошечка — видимо купленная в кулинарии, помидоры и соленые огурчики.
Если Ольга Михайловна собиралась поплакаться в жилетку, то при таком меню я не против предоставить в ее распоряжение свою. Я уселся за стол, мысленно потирая ладони. Хозяйка положила мне на тарелку всего понемногу. Ну а я, на правах мужчины, открыл бутылочку.
После первой рюмашки глаза моей сотрапезницы немного потеплели. Я понял, что ее слегка отпустило. Она приоободрилась, а в глазах появился блеск. Вопросов я Оле — а после второй мы перешли на «ты» — не задавал, понятно, что она человек, связанный государственной и служебной тайной. Если сочтет возможным, сама расскажет.
Не сочла. Ну и ладно… Разговор наш непринужденно крутился в основном вокруг международной обстановки, в которой я мало смыслил. Исламские революционеры в Иране взяли в заложники американцев, подконтрольная ЦРУ «Солидарность» мутит воду в Польше, наши конвои в Афганистане подвергаются нападениям моджахедов, которые вооружены американским оружием и действуют по указке американских же советников. Куда ни сунь нос, даже в этом времени, всюду обнаружишь свиное рыло дяди Сэма. Это меня как раз не удивляло. Я не мог сказать своей собеседнице о том, что и полвека спустя будет все тоже самое.