На исходе лета - Уильям Хорвуд
Да! Сияющее среди Камней солнце, ветерок над сверкающей травой, папоротником и буйно разросшимся вереском — это могло придать кроту веры! Когда же Карадок обозрел холмы и горы на севере и западе, он ахнул от удивления, различив на горизонте далекие Шибод и Триффан. Карадок буквально задохнулся от удивительного чувства, что сегодня — в этот день и час? — рядом с ним находится величайшая на земле сила, трепетное обещание жизни и смерти, света и тьмы, что если кроту суждено познать Безмолвие — а это и есть высочайшее стремление последователей Камня, — то ему нельзя дрогнуть, с какой бы задачей ни пришлось столкнуться. Да!
И Карадок двинулся вперед, чтобы прикоснуться к самому большому из Камней, но, добравшись до него, отпрянул в страхе и сомнении, озираясь по сторонам, словно на него надвинулись угрожающие тени. Рядом не было ничего, кроме света, опасность явно померещилась ему. Но Карадок опустился на землю перед Камнем и решил пока не прикасаться к нему.
— Еще не время, — пробормотал он, сам не зная почему, и принял смиренную позу. — Нет, еще не время. Но думаю, скоро оно настанет. Нынче утром у меня такое ощущение, будто в нужный момент я пойму, что нужно делать.
Он замолчал и низко опустил рыльце; его сотрясала дрожь, хотя день стоял теплый.
— Я испугался, вот что, — сказал Карадок себе. — Мне просто хочется, чтобы кто-то был рядом. Крот не может вечно жить один.
Потом он произнес молитву:
— Пришли сюда кротов, Камень, пришли кротов, которые кочуют, как и я, пришли их в Карадок. Пришли их когда-нибудь, чтобы они, как и я, увидели свет, чтобы я поделился с ними красотой Камня. Пусть те, кто поблизости, придут в Карадок, а те, кто блуждает у других систем, идут в свои системы. Пришли кротов в это место и оживи его снова. Сделай это, Камень, если такова твоя воля. И сделай так, чтобы я нашел себе подругу и познал радость увидеть своих кротят, бегающих и резвящихся среди Камней, потому что за всю свою жизнь я лишь раз слышал детский смех — свой собственный, когда был кротенком. Сделай это, если такова твоя воля!
Карадок молился, а солнце пригревало его, и, хотя сам он не видел этого, шерстка его засияла на солнце, как никогда раньше, а он ждал момента, чтобы прикоснуться к Камню.
❦
Пока Карадок ждет, мы должны идти дальше, в систему, название которой уже слышали раньше, но чьи заросшие травой тропинки и гордые Камни еще не посещали. Мы должны отправиться туда, чтобы засвидетельствовать начало жизни, посвященной Камню, начало жизни кротихи, которая в свое время будет поистине очень любима.
Если крот сможет выбрать день для посещения этого места, куда мы сейчас направляемся, пусть он выберет такой же июньский день, когда ярко сияет солнце и голубые колокольчики шелестят среди покрытой меловой пылью травы, а высоко вздымающиеся буки на холмах отбрасывают таинственные тени на древние Камни.
Это знаменитый Эйвбери, самая южная из систем, и его история такова и так огромна его святость, что не было бы ничего удивительного, выйди отсюда великий крот или кротиха.
Но теперь Эйвбери уже давно и жестоко страдает. Ибо сюда пришла чума, а потом вторглись грайки и убили большую часть взрослых последователей Камня, а молодняк совратили Словом, чтобы лишить души и достоинства.
Из всех летописей, описывающих вторжение грайков, мало найдется таких печальных, как посвященные Эйвбери, чьи молодые кротихи были принуждены жить с кротами Слова и рожать им детенышей, а радостные ритуалы, песни и танцы, исполняемые к смене времен года, подвергались издевательствам и насмешкам, и за их исполнение жестоко карали.
❦
Но там, в тоннелях, где господствовали грайки, жила одна старая кротиха, помнившая времена до чумы и до Слова, а значит, помнившая сами Камни, и в Эйвбери она осталась последней, кто прикасался к ним.
Ее звали Виолета. К тому июньскому утру, когда Крота Камня в отдаленном Данктоне привели к Камню, она была совсем старой, и ее время близилось к концу. Она избежала казни и Покаяния, притворившись тупой и ничего не соображающей, но те немногие, кто хорошо ее знал, понимали, что эта кротиха значительнее, чем кажется, хотя и не догадывались насколько.
Грайки оставили ей жизнь, потому что она была хорошей нянькой для их кротят, держала малышей в чистоте, а в свое время дарила гвардейцам здоровое, крепкое потомство. Но потом, когда Виолета состарилась, грайки, считая, что ее плодовитость исчерпана, позволили ей удалиться вместе с немногими оставшимися в живых убогими местными кротами и кротихами. С кем она спарилась, никто не знает, но Виолета зачала детенышей, и в тот цикл сезонов, когда мы посетили Эйвбери, принесла свой последний приплод.
Старая кротиха растила малышей в надежде, что среди них найдется один или одна, с кем можно будет поделиться вечными секретами Камня. Но тот, на кого она надеялась, — сын по имени Уоррен — объявил, что станет гвардейцем, и она не смогла доверить ему то, о чем следовало молчать. Виолета знала, что Слово часто использует сыновей против матерей, такова уж его подлая природа.
Кое-как кротиха пережила зимние дни, и вот пришла новая весна, та самая, когда Уоррен нашел себе пару и завел детенышей. Виолете, видевшей все хуже и хуже, позволили навестить их, и когда она пришла и ощупала кротят своими сморщенными лапами, то ощутила милость Камня и поняла, что среди выводка есть одна, на кого пал свет Камня. Самочка, хорошенькая и крепкая, вскоре проявившая свою натуру, столь близкую и понятную Виолете, поскольку давным-давно, еще до прихода грайков, когда кроты свободно бегали среди Эйвберийских Камней, в дни своего детства она сама была такой же.
Малышке дали имя Мистлтоу, но сразу же стали звать просто Мистл. Когда наступил май и Мистл начала говорить и познавать окружающий мир, Виолета попросила Уоррена позволить подрастающей кротихе покинуть родную нору и поселиться в старом жилище у бабки, чтобы помогать старухе, которой уже трудно добывать червей и прочищать летние тоннели.
И
