Зелье для Ее Величества. Заговор - Дмитрий Попов
Как известно, молчание — знак согласия, да и распивать чаи не входило в планы Ивана. Взобравшись в седло, подал короткую команду своему отряду и пустил коня рысью. Ему хотелось поскорее скрыться с глаз баронессы.
День был безоблачный, ветреный, деревья, раскрашенные багряными красками осени, шумели и красовались в лучах ещё греющего солнца, воздух был насыщен запахами осени. Живи и радуйся. И какое-то время Иван себе позволил просто ехать и наслаждаться ветром, солнцем и пейзажами.
Так доехали до деревни. Розинцев направил коня к дому старосты, тот оказался на месте, перетаскивал с телеги хворост в сарай.
— Ну здравствуй, Прокоп, опять судьба нам выдала встретиться, — блеснул витиеватостью речи Иван.
Мужик охнул, перекрестился, низко поклонился.
— Сызнова помощь твоя слугам государевым потребовалась. Сегодня мы у тебя на ночь остановимся, а завтра к подружке своей в лес нас отведёшь.
Староста побледнел и бухнулся на колени:
— Не губи, барин!
Розинцев наигранно удивился:
— А что такое, поругались, что ли?
Глаза Прокопа забегали по сторонам:
— Поди, думаю, злая она на меня, хотел ентово, как его, уехать отсель, кланялся в ножки барыне, просил отпустить, откупные сулил, да токмо она меня выпороть велела. Совсем залютовала с того самого времяни, как вы, стало быть, тута побыли.
— А с чего на тебя ведьме злиться? — у Ивана начала пропадать бравада и портиться настроение.
Глаза мужика снова забегали:
— Да как евона, ну, тадысь-то её почитай силком сволокли к проклятому озеру, вот она и злится небойсь, — сказал и чуть не заулыбался, довольный тем, как выкрутился.
Но даром, что ли, на Ивана столько кричали, да и памятуя, как Опричников прижал этого самого Прокопа, рявкнул:
— Я тебя, висельная морда, на каторге в кандалах сгною, коли врать мне будешь! Говори как на духу, что было!
Мужик снова охнул, закрестился:
— Прости меня, барин! Опосля, как вы, стало быть, уехали, наутро Емелька с людями своими заявился. Всю деревню вверх дном поставил, искал лекаревы снадобия всякие, злой был пуще чёрта, когда не нашёл. А потом и говорит, веди, мол, нас, Прокоп, к старухе ентой. В лес, стало быть. Ну куды деваться, повёл. Токмо сам в избу ейную соваться-то не стал. Емелька-то не с добром к ней шёл. А мне на кой лишнего видеть, я ведь енто, как его, куды меня не просют, туды и не лезу.
— Ближе к делу, — прервал его Розинцев.
— Ась? — не понял рассказчик.
— Говорю, рассказывай, что видал!
— А! Это да. Ну так вот, показал я им, стало быть, из кустов, куды идить надо, а сам ноги в руки — и ходу оттудова. Ещё не хватало, чтобы ведьма эта меня в мышь превратила. Бабы сказывают…
— Да на кой мне знать, что твои бабы сказывают! — прикрикнул на него Иван. — Ты рассказывай, что было!
— Аа, ну так и сказываю. Бегу, значит, это я в обратку, домой, стало быть, и сначала слышу, вроде бы как стрельнул кто, а опосля крики всякие. Ну я ещё сильнее припустил! А то ведь коли почует мой дух, догонит и…
— Цыц! С людьми Емелькиными что? Сколько их всего было, на пальцах показать сможешь?
Тот, закатив глаза кверху, стал шевелить губами и загибать пальцы. Показал шесть.
— Видал их потом?
— Токмо одного, Прошку, он вона в той избе живёт, — показал староста на дом, — но его тама не сыщешь, он как тогда из лесу-то вернулся, так умом-то и тронулся. А может, благодать на него сошла, хто знает.
— Отчего так?
— Да уж больно чегой-та испужалси, видать. Говорит, знахарка ента перебила их всех, он насилу убёг, говорит ещё, что леший ему попался и русалку видал. Ну так оно и немудрено, тут испокон веку рассказывают, что за Чёрной речкой бесовщина всякая творится. Вот сказывают…
— Да замолкни уже ты! — прикрикнул раздосадованный Иван, не надо было расспросы учинять при солдатах, которые тоже недалеко от крестьянина в верованиях ушли.
— Ты это, бабе своей скажи, чтобы на стол собрала. Повечеряем, а поутру, как светать начнёт, пойдём. На-ка вот за труды твои, — и вложил Прокопу в ладонь рубль серебром.
— Благодарствуйте, барин, — отвесил мужик земной поклон.
Когда староста ушёл в дом, обратился к солдатам:
— Ну вот что, соколики, знахарку я ту знаю, зла мы ей не хотим, так что и ей нам вредить незачем. А ещё помните, что дело справляем по повелению самой государыни императрицы, так что не робеть!
— Слушаемся, ваш бродь!
— Не подведёте коль, то и награда вам будет, — на том разговор и закончил.
***
Как стало светать, выступили. Над полем стелился туман, встающее за темнеющим впереди лесом солнце освещало небо багровыми красками. Люди зябко кутались в плащи.
Если бы кто сказал Ивану пару месяцев назад, что он во главе отряда гренадёров будет ехать в логово самой настоящей ведьмы, — покрутил бы пальцем у виска.
Добрались без приключений. Солнце к тому времени уже поднялось, было тепло и светло, лёгкий ветерок шуршал листвой, эхо множило и усиливало птичью трель.
— Тпруу, — остановил лошадь Прокоп. — Дале, барин, токмо пешими, конь там не пройдёт.
— Далеко идти?
— Не, вон тот валежник пройти — и в горку, а на горке её, стало быть, изба, — перекрестился мужик.
— Спешиться, — подал Иван команду.
— Токмо, барин, я дале не пойду, я лучше вас туточки подожду, — поклонился Прокоп.
— Ну тут — значит, тут. Евстафий со мной, остальным оставаться здесь, — скомандовал он солдатам, — коней в центр, сами в окружность — и смотреть в оба! Коли кто появится из лесу — на мушку его и задержать. Ясно?
— Так точно, ваше благородие!
— Если не вернусь, когда солнце будет вон над той сосной, тогда идите меня вызволять.
На том и пошёл. Заявляться к колдунье с таким отрядом не стоило, да и нужны они были для охраны зелья, если он его добудет.
Изба и вправду стояла на четырёх больших пнях, стены были из грубо отёсанных брёвен, крыша покрыта толстым слоем веток. Два маленьких подслеповатых окна довершали картину из русской сказки.
Иван немного помялся у лестницы, ведущей к двери, ну правда, не кричать же «избушка, избушка…». Пока он прикидывал, как лучше быть, дверь со скрипом приоткрылась и оттуда высунулась жуткая физиономия ведьмы.
Евстафий охнул и закрестился. Ведьма проскрипела:
— С
