Мы, Мигель Мартинес - Влад Тарханов
На глазах не самой доверчивой медсестры выпил порошок аспирина. Она оставила еще один такой же. но советовала с ним не частить, после чего покинула квартиру. Через пару минут засобирался и Борис. Ну вот оно, счастье! Смогу теперь обдумать всё, и более детально!
Как только захлопнулась за братом дверь (он пообещал, что к вечеру привезёт супчик от Раечки, вот уж чего мне бы хотелось избежать, ибо супчики у жены Бореньки настолько диетические, что плавает в воде кусок капусты — это уже хорошо), я откинулся на подушку, и решил, что смогу сосредоточиться на своих проблемах. Но нихрена у меня не получилось.
«Ну, здравствуй, Миша» — раздался в голове какой-то знакомый ироничный голос. «Здравствуй, шизуха!» — понеслось в ответ. Вот чего мне не хватает к полному комплекту попаданца, так это симптомов шизофрении, блин. «Обижаешь» — действительно обиженным тоном отзеркалилось. «Ты кто такой, только не говори, что конь в пальто, не поверю» -продолжаю диалог. Как говориться, самое лучшее средство от шизофрении — держать себя от неё подальше. «Нету у меня тут пальто, да и коня нету». — голос бубнит, да, от его тарабамканья даже аспирин не спасает. «И всё-таки?» У меня есть одна идея, интересно, прав я или нет. «Я -Михаил Кольцов, он же Мойша Фридман, что, не узнал? Себя не узнал?». «Ну, голос вроде похож, только больно надутый, как у индюка». «Сам ты индюк, гамбургский». «А почему гамбургский?» — стало даже интересно. «Вот» А против индюка не возражаешь, значит ты и есть индюк». «Да, Миша, слышал я, что ты провокатор знатный. Но не знал, насколько». «Настолько!» — буркнул голос и обиделся, замолчал. «Что, так и будем в молчанку играть?» -спросил и даже зевнул, пусть знает, что я ему не так. «Ладно, я чего тут, понимаешь, я тут чуток посмотрел, что со мной стать должно, в общем, мне это не понравилось». «Можешь мне это даже не рассказывать, мне тоже не нравиться». «Вот видишь, тут проблема одна нарисовалась. Ты парень толковый, но не писатель. Стиль у тебя на крепкую двоечку. Бэздарь. Проще говоря. Тебя расколют сразу же, только из отпуска по болезни выйдешь». «Есть у меня такие опасения». «Вот-вот, поэтому я решил, что тебя надо подстраховать. Когда будет надо что-то там написать, в общем, буду включаться. Но только при этом деле. Писать, когда, ну, или подсказать что, если потребуется. У тебя с языками как? Немецким, или идиш? Вот именно. Тут без меня никак. А вот в разговорах будешь выкручиваться сам. А то я тут уже на расстрел, чувствую, наговорил». «Согласен, общая работа на моё благо — объединяет!». «Слышишь, Миша, я тут у тебя в матрице кнопочку одну нашёл, интересную» — как-то слишком спокойно сообщил мне голос Кольцова. «И что там за кнопочка?» — спросил, не ожидая подвоха. «Чёрная такая, она активизирует твой собственный мозг, в общем, всю информацию, что ты когда-то даже мельком видел, сможешь вспомнить и применить». «Только не жми её, Миша, НЕ НАДО!» — не знаю, чего это я так испугался, и чего стал на этого себя самого орать, но тут услышал спокойное: «Поздно, Миша, поздно, процесс пошёл!». Я даже выругаться не успел, как почувствовал, что мозг вскипает, подобно чайнику, и спасительная тьма поглотила нас обоих!
Глава четвертая. Разговор по душам
Москва. Больница имени Медсантруд.
26 января 1932 года
Очнулся я на этот раз так, как положено порядочному попаданцу: в больнице. Палата была просторная, потолки высокие, в ней кроме меня находилась медицинская сестра, которая встрепенулась, как только я пошевелился чуток, что-то простонал. Она наклонилась, потрогала лоб, потом поднесла к губам поилку, опытная, сразу поняла, что мне нужно, думаю, мой хрип она не смогла разобрать.
— Больной, лежите, не нервничайте, вам нервничать нельзя. Попейте водички. Сейчас будет обход профессора. Потерпите.
— Где я?
— Это больница Медсантруд, вас сюда направил Яков Гиляриевич. Говорят, вы несколько раз сознание теряли.
— Яков…
— Профессор Этингер, он консультант Лечесанупра, вам повезло, Яков Гиляриевич вернулся девятнадцатого из Берлина. Он известнейший невропатолог. Вы не переживайте, он обязательно поставит вас на ноги!
Я вспомнил, этот профессор был Московской величиной — я видел его у Чичерина, он лечил многих членов правительства. Но я его встречал точно у Георгия Васильевича. Вскоре раздался шум в больничном коридоре, через несколько минут в палату даже не вошёл, а вошествовал профессор во главе свиты врачей калибром помельче. Круглолицый, совершенно лысый, с приятными чертами лица Яков Гиляревич напоминал мне чем-то Колобка из одноименной сказки, у него даже речь была колобковская, обтекаемая: и вашим, ин нашим, а по сути сам себе.
— Ну-с, молодой человек, как себя чувствуете? — он говорил очень чётко, чуть громче обычного, скорее всего для того, чтобы быть всеми услышанным.
— С тех пор, как очнулся, чувствую себя, чувствую… одним словом…
— Да, Михаил Ефимович, раз пытаетесь пошутить, то всё не так плохо, как могло бы показаться с первого взгляда.
— Скажите, профессор, что со мной такое? — задаю наивный вопрос, я-то знаю, что со мной было: мозг просто не выдержал того количества информации, что на него свалилось, вот и сработали предохранители, и вырубил тело, чтобы иметь возможность ее, информацию, переварить.
— Молодой человек, вы теряли за эти несколько дней сознание дважды, по всей видимости, у вас был удар. Если говорить медицинским языком, вы ведь имели некоторое отношение к нашему искусству, так вот, у вас случилось нарушение мозгового кровообращения.
— Инсульт?
— Ну, это не столь популярный термин, у нас было принято говорить апоплексический удар, или просто удар, скорее всего, ишемического типа. Но сначала я хотел осмотреть бы вас.
Ну что же, понятно, почему я оказался у Этингера под крылом: второй раз потерял сознание, меня кто-то нашёл, неужели опять Боря? Вызвал скорую, а поскольку пациенты Дома на Набережной прикреплены к Лечебно-санаторному управлению Кремля, то, определили меня под наблюдение невропатолога. А что? Вполне себе логично. Последующие примерно десять минут меня трусили и осматривали, меряли давление, светили в глаза, простукивали молоточком, выясняя рефлексы, в общем, врачи отрывались, как хотели. Чувствовать себя подопытным кроликом не самая приятная штука, но пока что приходилось терпеть. Для меня было главное — дать себе возможности окончательно освоиться в собственном уже теле, максимальная социализация, как принято говорить в том времени, что еще не наступило.
