ЭТНОС. Часть вторая — ’Догма’ - Павел Сергеевич Иевлев
— Что такое, колбаса? Который час?
— Полтретьего. Мне почему-то страшно!
— Приснилось что-то?
— Не знаю. Не помню. Но страшно не во сне, а сейчас.
За окном ярко светит луна, я вижу, что дочка одета и очень напугана.
— Успокойся, милая, никому не дам тебя обидеть.
Интуиции Нагмы я вполне доверяю, поэтому сразу оделся и прицепил пистолет. В коридоре тихо поскрёбся в комнату Лирании, она открыла почти сразу.
— Что-то случилось? — стоит в одном белье, но глаза уже как прицелы. Натаскал её Слон. В её кровати сопит Ония, а она ко всему готова.
— Не уверен, но не исключаю.
— Принято, сейчас оденусь.
Димку пришлось будить, он человек гражданский.
— Собери своих и вниз.
— Что такое, блин?
— Быстро.
Ну, хоть спорить не стал.
— Пап, — дёргает меня за рукав Нагма, а у самой лицо белое, как бумага, — что-то уже здесь.
Я осторожно, прикрываясь стеной, выглядываю в окно. Луна серебрит дорожку на воде бухточки, Луна освещает наш маленький пляжик, Луна кидает резкие тени деревьев на дорожку в саду. Одна из этих теней чернее, чем должна быть. И она движется.
— Будьте готовы бежать, — командую я. — Через заднюю дверь. Не к городу, там открытое место, а в сторону гор. Дим, веди их к маминой могиле, и дальше наверх, там оторвётесь.
Говорю тем командным голосом, с которым не спорят. Сын кивает и бросается собирать детей. Я спускаюсь на первый этаж и выхожу на крыльцо. Рука на кобуре.
— Кто ты, и что тебе надо?
Пришедший делает шаг вперёд, и меня охватывает ощущение совершенно иррационального ужаса и омерзения. От него как будто невыносимо смердит — не то падалью, не то гнилым лежалым говном, но это не запах, который воспринимается носом, просто мой мозг так переводит ощущение, воспринимаемое каким-то другим органом чувств, существования которого я в себе даже не подозревал. Рука сама выдёргивает оружие.
— Ещё шаг, и я стреляю, — сдерживаюсь каким-то запредельным усилием.
Надо дать время детям. Как можно больше времени.
Фигура делает этот шаг, потом ещё и ещё — я держусь. Некто в чёрном глухом балахоне. Или нечто.
— Что тебе нужно, уёбище ты ночное? — спрашиваю я безнадёжно, уже догадываясь, что ответа не будет, что сейчас придётся стрелять, и отчего-то я уверен, что толку от этого будет немного.
Поэтому тяну время. Ещё шаг или два, это секунды, которые исчезают у меня и появляются у детей. Оно приближается медленно, не идёт, а как будто плывёт над дорожкой, и ощущение… — «вайб», вспомнил я Нагмино слово, — от него такое, что сердце моё начинает давать пропуски. Значит, пора — пока я ещё могу нажать на курок.
«Бах!» — первый выстрел не мой.
Где-то сзади-сверху грохнула винтовка. 338 Lapua Magnum. Специальный снайперский, 8,6×70. Значит, Лирка не ушла со всеми. Для неё это выстрел в упор, чёрный силуэт дёргается от попадания, на секунду застывает и возобновляет движение. «Бах!» «Бах!» — если винтовочные ему нипочём, то от пистолета тем более толку мало, но я открываю огонь, целясь под срез капюшона. Он уже достаточно близко, чтобы дульные вспышки осветили лицо, но они почему-то не освещают.
Я меняю магазин, роняя пустой на землю, трижды тяжело бьёт винтовка. Прошло всего несколько секунд. РПГ бы сюда. Почему у меня нет РПГ? На базе их полно…
Силуэт застывает и как бы задумывается. Ну, давай, что же ты? Вали отсюда! Чёрт с тобой, потом убью. Когда РПГ под рукой будет. Я теперь даже срать без РПГ не пойду!
Вспыхивают фары, взвывает двигатель, верещат тормоза, раздаётся гулкий удар — и вместо инфернальной фигуры, сотканной из тьмы и ужаса, на дорожке стоит мятый чёрный пикап.
— Вы охерели тут совсем? — раздаётся знакомый голос. — Мне что, больше заняться, сука, нечем? Что тупишь, папаша? Хватай своё белобрысое чучело и в машину бегом! Я его вышвырнула недалеко и ненадолго! Он же вернётся, сука! И, сука, быстро! И, будет, сука, злой!
* * *
— Ты уверена, что остальным ничего не угрожает?
— Уверена, сука, как в своей заднице. Заткнись. Ему нужна девочка.
— Что это вообще такое?
— Это, сука, нахрен, Чёрный. И в душе не ебу, что они такое. Сука.
— А можно поменьше сук? — я прижимаю к себе сидящую на коленях Нагму, в кабине тесно, машина мчится в туманном ничто дороги, Аннушка привычно перекрикивает рёв мотора.
— В жопу иди, сука! Ненавижу!
— Меня? — удивился я.
— Тебя, себя, Чёрных, всех. И особенно того рыжего долбоёба, который меня в этот блудняк втравил. В следующий раз уебу ему с ноги по яйцам. Чтобы не плодил проблемы по всему Мультиверсуму.
— Эй, я хорошая! — возмущается Нагма.
— Все мы тут офигенные. Убивать пора.
— Куда мы едем?
— Не куда, а откуда. Драпаем от неприятностей. Ваших неприятностей, которые с какого-то хрена стали моими. Сука. Сука. Сука. Кастрирую Калеба нахрен! Ржавыми маникюрными ножницами!
Туманное марево дороги моргнуло, по глазам врезало полуденным солнцем, автомобиль подпрыгнул, пошёл юзом, но Аннушка легко поймала его поворотом руля. Мотор взвыл, и пикап помчался по пыльному пустому шоссе.
— Что этому Чёрному от нас надо?
— Этим. Их много. И если одного завалить, то просто придёт следующий.
— А его можно завалить?
— Я не пробовала, но брешут, что да. Они крепкие, но можно. Только без толку. Это же не люди.
— А что?
— А хрен пойми что. Типа судебных приставов, но от законов природы.
— И что мы нарушили?
— Нарушил-то Калеб, рыжее хуепутало, а она — его нарушение, — Аннушка бесцеремонно ткнула пальцем в Нагму. Чёрные устраняют нарушения.
— Все?
— Нет, только те, которые угрожают целостности Мультиверсума.
— Эй, я никому не угрожаю! — сопит обиженно Нагма.
— Да пофиг, — отмахивается девушка за рулём, — кто-то их натравил, сука, известное дело. Сами они, говорят, слишком тугие. Выпердыши Ушедших. Но если их грамотно навести, то хрен отстанут.
— И кто же это у нас такой грамотный?
— Да какая, сука, разница? Держитесь!
Машина завизжала тормозами, клюнула носом, заюзила и снова провалилась с дороги на Дорогу.
— Чего ты туда-сюда прыгаешь? — удивился я.
— Ты ещё
