Между Сциллой и Харибдой (СИ) - Зеленин Сергей

Теряя терпение, спрашиваю у неё как-то раз:

– Вы с Фёдором жениться собираетесь, в конце-то концов? Первичную ячейку общества – семью создавать, как завещал нам Карл Маркс, детей рожать – новое поколение строителей коммунизма?

Та, носик задрав:

– Мы с Фридрихом решили посвятить наши жизни педологии! А брак и дети – этому будут помехой.

Вот такие пироги с котятами!

– Нюрка то опять на сносях, – как-то за обедом сказал Отец Фёдор, – вот прям беда с этой бабой…

Мысли мои далеко отсюда и, чисто, чтоб поддержать разговор с названным родителем, вяло интересуюсь:

– Это какая-такая «Нюрка», отец и, объясни мне: что за «беда» нам – что она «опять на сносях»?

– Солдатка Нюрка Никитина…

Не донеся до рта уже набранную ложку, снова опускаю её в тарелку со щами:

– «Никитина», говоришь?

– Она самая. Баба – ничего плохого не могу сказать: лицом и фигурой ладная, работящая, хозяйственная – но вот «на передок» слаба! Артём то ейный ещё в пятнадцатом где-то в Галиции сгинул (крестится), оставив её с дитём. Погоревала она с год, да и пустилась во все тяжкие: что ни год – то рожает ребёнка и, причём – сама не знает от кого. Последний, так вообще – лицом на какого-то монгола похож…

И помолчав, с крайне озадаченным видом недоумённо чешет-перебирает бороду:

– Спрашивается: где дура-баба умудрилась монгола себе найти?

– Не иначе, как «спящие гены» проснулись…, - решил я сумничать, пред тем как продолжить трапезу.

Глаза ширше блюдца под чай:

– «Спящие Гены»?!

– Со времён «трёхсотлетнего» монголо-болгарского ига, спящие.

Вкратце и «на пальцах», объясняю шо цэ такэ.

Иерей, с крайне уважительным видом перед моей учёностью, протянул:

– Аааа… Вот, оно что оказывается… Так, что? Так можно и арапа какого-нибудь родить?

– «Арапа»? – глаза в потолок, – в смысле – негро-американца? Не исключено, отец! Ибо, как доподлинно выяснили британские учёные – всё человечество родом из Африки.

Тот, неподдельно возмутился:

– Вот, нехристи гадливые!

– Не то слово… Ну здесь сильно постараться надо, чтоб те гены пробудить.

Призадумавшись, Отец Фёдор:

– Не… В нашем Ульяновске таких «старательных» не сыщешь. Да и «монгола» ей заделали – не иначе, как по пьяни.

– Вполне вероятно, бать! Но это уже будет называться «трансмутация» – влияние алкоголя на изменение наследственного вещества.

Чтоб не обострять, перевожу стрелки:

– Это сколько ж, на данный момент у неё «спиногрызов»?

– Ой, погоди – сейчас подчитаю…, - загибая пальцы, – Сашка (да ты его знаешь!), Дашка, Наташка… Дальше, по-моему, Сёмка – паскудник эдакий, и…

– Поди, умерло в младенчестве много?

С крайне озадаченным видом:

– Да, в том то и дело, что – нет, ни одного! Другие бабы носятся как квочка над яйцом: дышать на дитё боятся – оберегая от каждого сквозняка… А те – квелые и до года в большинстве не доживают. А эти байстрюки носятся чуть ли не круглый год босиком, едят – кто что подаст и, ни какая лихоманка их не берёт. Удивительно – чудеса да и только!

Что-то такое вспоминается…

Клим рассказывал как-то, что всю выловленную рыбную «мелочь» отдаёт какой-то «дуре», у которой между ног – «как будто проходной двор». Ещё тогда заподозрил: может, часть «байстрюков» – его? Иначе от чего вдруг такая щедрость?

Допив чай, встаю:

– Пойду-ка посижу «у себя», отец…

Понимающе на меня глядя:

– К Софье Николаевне разве не пойдёшь?

– Ммм… Сегодня пожалуй нет.

Спустя несколько дней, одним прекраснейшим вечерком захожу в гости к Фридриху Залкиндту и застав у него несколько смущённо-покрасневшую Катю Олейникову с помятым подолом, радостно вопию:

– О, как хорошо, что вы сегодня вместе – не придётся по одному вылавливать!

Переглянувшись встревожено, те:

– Зачем «вылавливать», Серафим? Случилось что?!

– Нормальные хозяева сперва – хотя бы чаем гостя угощают, и лишь потом расспрашивают.

Кладу на стол свёрток и, у тех окончательно от сердца отлегло:

– А с меня, как с «непрошенного гостя» – вкусности к чаю!

Пока Катя бегала на общую кухню вскипятить на примусе чайник, рассматриваю жилищные условия главного и единственного ульяновского педолога:

– Мда… Маловата комнатёнка.

Да и мебелишка, сказать по правде – может вызвать лишь предсмертную тоску, а не немедленную эрекцию в присутствии особы противоположного пола.

«Интересно, где любовью они занимаются? На этом шатком сооружении, – невольно всплыл вопрос, – на полу, на столу или вообще – стоя? Если он её «стояком» шпилит, то конечно понятно – откуда дети?!».

Возможно, начинать мне надо было с улучшения его жилищных условий, а не с…

Фридрих со мной согласился, но лишь отчасти:

– Зато своя отдельная комната! А не угол за фанерной перегородкой, какой мне светил – останься я в Москве.

– Согласен! Чтоб преодолеть трудности, – философски замечаю я, – надо регулярно и постоянно убеждать себя, что могло быть ещё хуже.

Наконец после довольно-таки затянувшегося чаепития и неспешного разговора про – как местные, так и международные новости, кладу на стол довольно-таки заляпанную и пыльную тетрадочку:

– Как в первый раз после выздоровления в Нижнем был, купил на барахолке у одного «бывшего»… Да засунул по запарке в чулан и вот только теперь вспомнил! Прочитал и подумал: а вдруг вы заинтересуетесь, мои друзья-педологи.

– Что это?

С некой учёной напыщенностью, как ментор такой:

– Возможно «это» перевернёт вашу «науку о детях» с ног на голову.

Переглядываются с крайне заинтригованным видом:

– Обоснуй, Серафим?

Встав, даю круг по комнате, затем сажусь снова:

– Знаете, какое самое слабое место в вашей педологии – ставящее на ней большой, чёрный и жирный «Андреевский» крест?

Напряглись оба:

– И какое же?

– В ней предполагается иметь дело уже со сравнительно взрослыми детьми – с уже сформировавшимися характерами… А что говорит на этот счёт нам народная мудрость?

– И что же?

– «Учи дитё пока оно поперёк лавки лежит: когда вдоль уляжется – учить уже поздно». Короче, друзья мои, воспитание нового – коммунистического человека, должно начинаться с самого рождения! Точнее: с самих родов его родной матери – ибо кроме неё, родить больше никто не способен «и, ныне и присно и во веки веков»… АМИНЬ!!!

Сдуваю пыль с тетрадки и, с предельной осторожностью раскрыв – аки священные скрижали:

– И вот вам полная методология как это сделать – вплоть до чертежей игрушек.

Первым взял тетрадку Фридрих и лишь прочитав первую страницу, от изумления чуть её не выронил. Этим воспользовалась Катя, выхватив тетрадку и сперва уткнувшись в неё, в свою очередь буквально тут же ойкнула:

– Как им не жалко было бедных малышей?!

Предельно строго:

– «Жалко» у пчёлки на жопке, товарищ Олейникова! Если прочтёте эту брошюрку целиком, то поймёте: родительская «жалость» – убивает малышей гораздо чаще, чем суровость закаливания и воспитания.

К тому времени главный ульяновский педолог отошёл от культурологического шока и вопросил:

– Кто такие эти «Никитины», Серафим?

– Без понятия! Ясно одно: какие-то ныне неизвестные – ещё дореволюционные, педагоги-новаторы. Так как про них ничего не слышно – должно быть с ними и с их детьми – случилось что-то нехорошее. Вполне могли и в психушку упечь царские сатрапы – при старом зверском старом режиме, то!

Поднимаюсь из-за стола:

– Ладно, засиделся что-то я у вас – пора и честь знать… Оставляю эту «методичку» у вас: почитайте, подумайте – а там, если появятся какие-то соображения – найдите меня. Поговорим ещё, глядишь – и до чего-нибудь договоримся!