Малахольный экстрасенс. Дилогия (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович
— Миша!
Тамара вскочила с табурета и, обежав стол, обняла меня. Для этого мне пришлось встать. Уткнувшись лицом в мою рубашку, Тома всхлипнула.
— Но, но! — сказал я, осторожно отстранившись. — Радоваться нужно, а не плакать.
— Ты не представляешь, что сделал! — шмыгнула она носом. — Маша в будущем году школу заканчивает, одни пятерки у нее, а я ночами не сплю, все думаю, а как дальше-то быть? Кто ее, такую, в институт примет? А сейчас… а сейчас… — и Тома заревела.
— Так! — сказал я. — Прекращаем разводить сырость. Быстро за стол! Выпьем за здоровье будущей студентки!
Тома послушно вернулась к своему табурету. Я плеснул в свою рюмку самогонки, мы чокнулись и выпили.
— Что-то ты, Мурашка, стал частить, — недовольно сказала жена. — Раньше водкой не увлекался.
— Ну, так случай какой! — возразил я. Вот ведь, зараза! Не в водке дело. Не понравилось, что я с Томой обнимался, тут же по фамилии назвала. Не люблю я, когда так. В паспорте моя фамилия оканчивается на «о» — Мурашко, но Галя, когда злится, говорит «а».
— Отстань от него! — вступилась Тома. — Тебе не ругать его, а гордиться нужно. Муж-то экстрасенс!
— А я знала? — насупилась Галя. — Мне про молнию ничего не сказал. Только здесь услышала.
— Ну, и что? — пожала Тома плечами. — О другом подумай. Миша теперь, как Чумак и Кашпировский. А они деньги возами гребут. Кстати, — она посмотрела на меня. — Сколько я должна?
— Нисколько, — покрутил головой я. — С друзей денег не беру. И с других не буду.
— Малохольный! — фыркнула Галя. — Деньги ему не нужны! А у самого три рубля в кармане. Видишь какой? — повернулась она к соседке.
— Правильно делает, — не согласилась Тома. — Начнет сразу брать, да еще цену заломит, люди не поверят. Подумают: еще один жулик. Много их сейчас развелось, к нам тоже приходили… — она вздохнула. — А вот убедятся, что помогает…
— Сколько бы ты дала? — заинтересовалась жена.
— Все, что у меня есть, — решительно сказала соседка. — Да еще в долги бы влезла. Ты не представляешь, что для меня значит исцеление Маши.
— Вот! — Галя обличительно ткнула в меня пальцем.
— Так! — я хлопнул ладонью по столу. — Разговоры о деньгах прекращаем — не за что их пока платить. Тома! — посмотрел я на соседку. — У тебя есть знакомые, у которых дети болеют ДЦП?
— Конечно, — кивнула она.
— Сообщи, что есть экстрасенс, который может помочь. Бесплатно. («Малохольный!» — тихо пробурчала жена.) Отбери тех, у кого ситуация схожая. С олигофренией не возьмусь. Там мозг поражен, воздействовать на него чревато, — чуть не сказал: «стремно».
— Сделаю! — кивнула соседка.
— Телефон наш ты знаешь. А теперь — все, — я встал.
— Погоди! — Тамара, выскочив из-за стола, подбежала к шкафчику. Покопавшись в нем, вытащила две бутылки водки. — Денег не берешь, так хоть это… Я не пью, но за водку, сам знаешь, многое можно решить. Машу, к примеру, куда-то отвезти. Теперь не понадобится.
Я хотел отказаться, но опоздал. Подскочила Галя и, забрав бутылки, сунула их в пакет. Мы попрощались и ушли. К Маше заглядывать я не стал — по лицу соседки было видно, что она рвется к дочери.
— Хоть что-то! — сказала Галя дома, выставив на стол бутылки из пакета. — Дурак ты, Мурашка! Есть у нее деньги, родители помогают. Сама слышала. Могла и заплатить.
— Заткнись, а! — попросил я.
Жена зло скривилась, но промолчала. Повернувшись, ушла из кухни. Вскоре зашумела вода в ванной. Я глянул на часы — почти десять вечера, а Гале рано вставать. Это мне спешить некуда: зачеты у студентов принял, а маячить на кафедре смысла нет. В работе преподавателя есть свои плюсы. Отпуск два летних месяца, да еще занятия со студентами три раза в неделю. Это у меня, у новенького. Другие преподаватели почти каждый день на работе. За свои «часы» они глотку перегрызут — от этого размер зарплаты зависит. Это мне дали, что самим не гоже, да еще в разгар дня. Сами бьются, чтоб с утра. Отчитал свое — и день свободен…
Подумав, я сорвал пробку-бескозырку с одной из бутылок и набулькал полный стакан. Надо отметить первый день моего пребывания в новом мире и первые успехи. Заодно повод не ложиться в постель к жене — Галя не любит запах перегара. Переночую на диване, так лучше. Я привычно выдохнул и влил водку в горло. Крякнув, зажевал корочкой, вытащенной из хлебницы. С почином тебя, Мурашко! И с возвращением…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Глава 3
Разбудил меня звонок. Громкий и пронзительный, он ударил по голове словно обухом. Кого принесло, мать его перетак! Я вскочил с дивана, выбежал в прихожую и только там понял: телефон! Стационарный. В той жизни я от него отказался: зачем, если есть мобильный? Сейчас сотовой связи нет. Проводной телефон считается за счастье: многие ждут своей очереди годами. Нам повезло, что рядом с домом построили АТС…
— Алло! — рявкнул я, сняв трубку.
— Михаил Иванович? — спросил женский голос. — Я правильно попала?
— Смотря какой Михаил вам нужен, — буркнул я.
— Тот, который экстрасенс, — уточнила собеседница.
— Типа он, — не стал скромничать я.
— Ваш номер мне дала Тамара Синицкая, — обрадованно заговорила женщина. — Говорит: излечили от ДЦП ее дочь.
— Было, — я зевнул.
— Разбудила? — стушевалась женщина. — Извините. На часах десять, подумала, что уже можно. Мне перезвонить?
— Не стоит, — отказался я. — Все равно встал. Что у вас?
— ДЦП у сына.
Кто бы сомневался…
— Сколько лет мальчику?
— Семь.
— Тамара говорила, за какие случаи я берусь?
— Да. У нас будет посложнее, хотя олигофрении нет.
— Хорошо. Как вас зовут?
— Янина Станиславовна. Можно без отчества, я еще не старая.
— Диктуйте адрес…
— Можете взять такси, — сказала она, закончив. — Оплачу.
— Такси еще поймать надо… — вздохнул я. — Вы куда-то спешите?
— Нет, — смутилась она. — Просто…
Подгорает. Услыхала от Тамары и забила копытом.
— Буду после двенадцати, — сказал я и повесил трубку.
М-да, с транспортом нужно решать. Если дела пойдут, заманаюсь на троллейбусе ездить. Купить машину? Денег нет, прав — тоже. В той жизни я сел за руль после сорока лет. Денег не хватало, да и нужды в машине не имелось — в Минске хорошо развит общественный транспорт. Но потом сошлись с Инной, а у нее оказалась дача, унаследованная от родителей. Десять остановок на электричке и еще четыре километра пешком… После первого сезона я поскреб в затылке и записался на курсы водителей. Получив права, купил машину — «жигули», «шестерку». Обошлась в полторы тысячи долларов — больше на тот момент не имелось. Перед продажей машину нафуфлили, чтобы сбыть лоху, вроде меня. «Шестерка» больше ремонтировалась, чем ездила, но все равно стало лучше, чем электричкой добираться. Через год я это угребище продал, и купил «опель». В этот раз деньги были: повезло с одной халтуркой…
С такси здесь засада — машин мало как в парках, так и в частной собственности. Купить автомобиль для советского человека — счастье, второе по значимости событие после квартиры. Над своими авто трясутся. В той жизни я снимал комнату у рабочей семьи. Они долго ждали своей очереди на «москвич». Наконец свершилось, и хозяин под вечер пригнал «четыреста двенадцатый». Ночевать остался в машине: вдруг кто-то нехороший угонит его «ласточку» или, упаси Боже, открутит и утащит колеса? Новые-то не достать. Назавтра хозяин попросил меня помочь поставить гараж — стальной, сборный. С местом он договорился — за забором гаражного кооператива, где стояли такие же бидоны. Мы крутили гайки до ночи — хозяину помогали еще двое знакомых. Справились, обладатель «москвича» был счастлив.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Конкуренции за пассажиров здесь нет, таксисты и «бомбилы» ведут себя нагло. Это не в моем времени: хочешь «убер», хочешь «яндекс» или чисто белорусский: «семь, семь, восемь, восемь, мы вас за бухлом подбросим!»[9] Ладно, подумаем. Я вернулся в зал, собрал и сунул в ящик дивана постель, затем не спеша и с чувством проделал армейский комплекс утренней зарядки — научили на офицерских сборах. Молодое, сильное тело легко приседало, наклонялось, отжималось от пола. Шик, блеск, красота! Только ради этого стоило возвращаться. В той жизни к пятидесяти у меня отросло брюхо, достать в наклоне кончиками пальцев пол стало невозможно. Здесь же — запросто, да еще ладошками.