Дарья Конoненко - Ответ большевику Дыбенко
– Ворон, говоришь? И шо тот Ворон?
Кума уронила все, что было у нее в руках – казанок, ложки, миску, хорошо, что хоть миска железная была.
– Гнат, ты чего?
– А до кого же мне еще? Ну головы рубит, ну и что? Насчет хромого – сбежал сюда пожрать, от кого – по ситуации. Он вообще–то кашевар, стреляет погано, видит так же, как стреляет. Безобидная тварючка. В пьяном виде спит, рук не распускает.
Крысюк зевнул. Стемнело окончательно, а керосинка у кумы на днях разбилась. Да и зачем лампу без дела жечь? Махновец стащил сапоги, влез на печку и отключился почти сразу же. Ему снился Троцкий, продающий кровянку.
Утро выдалось препоганым – Лось проснулся от того, что кто–то меряет его веревочкой в длину. Хозяйская дочка, если точнее. И ее фразочка «якраз под капусту» радости не добавила. Да, ребенок маленький, шестилетний. Но кто ж из нее вырастет? Насколько бывший студент понимал, ребенку поручили что–то сделать с курами. С двора доносились вопли «стоять, контра!» Кажется, на обед планировался куриный супчик или что–то в этом роде. Нога болела. Даже в спокойном состоянии. Крысюк, зараза, куда–то ушел, и явно не за пряниками. Если верить хозяйской дочке, то вышеупомянутый махновец обещал оторвать Терентьеву все органы размножения, пожарить и накормить этой поджаркой бывшего владельца. Причем милый ребенок свободно употребил трехэтажный матерный загиб про отрывание. Неудачливый прогрессор закрыл глаза. Он бы душу продал за упаковку анальгина. Да и кушать хочется. А никого нету. Паук под потолком не в счет. А еда тут точно есть, или хоть вчера была. Гречка очень даже. Только вот еда на кухне, вода тоже на кухне, а добраться туда как? В голову прогрессору полезли воспоминания – как он в детстве читал «Мизери». А теперь сам в похожем положении. Даже хуже.
Бывший студент попытался не паниковать и стал разглядывать обстановку. Пол деревянный, выскобленный, половички там с синенькой каймой. На стенке фотография висит – солдат какой–то средних лет возле пушки, руку на ствол положил. Наверное, муж хозяйки. Кто ж в него гранату бросил?
А жратоньки хочется.
Лось аккуратно, стараясь не шевелить ногой лишний раз, сполз с лавки на пол. А вот на четвереньки встать – уже проблема. А кухня, оказывается, далековато. И зачем было слезать? Перед носом у студента пробежал маленький серенький мышонок. Не отвлекаемся, ползем. Примерно через неизвестно сколько очень медленного передвижения по полу, дверь приблизилась на расстояние вытянутой руки. Еще чуть–чуть – и можно будет перекусить. Если б еще нога не болела…
Хозяйка хаты при виде такой картины поспешно поставила ведро воды на пол и отволокла прогрессора на лавку. На повязке проступила кровь. Лось, из уважения к женскому полу, попытался не материться. Получилось плохо. Да и тряпка для новой перевязки была подозрительно серой. Как бы гангрену не заполучить. Хорошо еще, что она в рану никакой гадости не пихает, вроде лука сырого, мелко нарезанного. А в самогонке хоть спирт есть. А у хозяйки очень красивая задница, Дженнифер Лопес бы обзавидовалась. Да еще и готовить умеет. И, кажется, вдова. С ребенком, правда, но вдова.
Прогрессор икнул после обеда вчерашней гречкой с салом, и ужаснулся своим мыслям. Еще этого не хватало! Тут непонятно что на улице творится, а он про личную жизнь думает. Оружия в хате нет, к примеру. А хата небедная. Если ее еще никто не спалил, то значит она что–то такое делает, что выгодно всем воюющим сторонам. Шпионаж в стиле Мата Хари? Нет, фигура у нее замечательная, но это слишком рискованно. Тогда что?
Во дворе кто–то разговаривал с хозяйкой. Все. Приехали! Хотя – люди добрые и недобрые, да она самогонщица! Бывший студент дорого бы дал за возможность увидеть покупателя.
– Анна Петровна, а кто это был?
– Бандит.
– Нет, это понятно, а кто? Зеленый? Или еще какой–нибудь?
– А я знаю? Заплатил вот, – кума показала горе–прогрессору обрывок золотой цепочки и три золотых коронки.
Митеньку тошнило за сараем уже пять минут. Уже насухую. Головы на плетне были очень даже настоящими. Наткнулся Ворон на продотряд, вот и украсил тын. А нечего у людей зерно отбирать! Да и голову срубить – то легкая смерть, ой легкая.
В бывшей экономии немцев–колонистов кипела жизнь – хлопцы расслаблялись после удачного налета на продотряд. Самогонка лилась широкой реченькой – столы на улице, колбасы и сала завались! Ворон, в отличие от своих людей, был трезвым и злым. Впрочем, злым он был аж с войны с японцем – два сына у крестьянина было. Ни один не пришел, и могил у них тоже не было. Снаряд в батарею попал.
Эсер, заглянувший в гости вместе со своими людьми, тоже злился. Все слухи оказались преувеличенными. Пятьдесят человек, сабли да винтовки. И Климов со своим клятым аккордеоном. Дюже противно у него выходит. И никакого пулемета. И как с таким войском выделять землю коммунистам? Да еще и Крысюк масла в огонь подлил – Терентьев командир умный, у него теперь пулемет есть, положит усех в пять минут.
Ситуация была распрекрасная – командиры трезвые, хлопцы пьяные, немец Штосс, который в четырнадцатом году малость тронулся – когда мобилизацию объявили, подпалил себе хату и ломанулся в степь, на полицейских охотился, коноплю курит и другим отсыпает.
Ну хоть гимназиста тошнить перестало. Студент Крысюка трясет. А тому уже без
разницы, пока не проспится, то хоть ты его на куски режь, ничего не скажет.
– А где все наши? – вид у Крысюка был потрепанный.
Махновец аккуратно поставил кружку самогона на землю, развел руками.
– Я не понял, где все наши? – Паша уже догадывался, но верилось с трудом. Ну живые сильные люди, ну не могут же их…
– В раю сметану едят, – Крысюк был пьянее, чем казалось.
Паша аккуратно взял пулеметчика за воротник, вздернул на ноги.
– А автоматы тоже? – прошипел студент.
Крысюк кивнул. Паша разжал руки. Хуже ситуации придумать было просто нельзя.
– И Вадим тоже?
– Хто? – Крысюк мало что соображал, но никакого Вадима он не знал.
– Ну Лось, звали его так.
– Живой был. Недавно. Вчера точно, – Крысюк, изрядно шатаясь, все же увел с ближайшего стола еще одну кружку самогона, ткнул в руки Паше, разлив при этом половину ему на шинель.
– За помин души.
Паша машинально заглотил самогон. Он не хотел. Действительно не хотел. Он же не знал, что так будет. Поверил художественной литературе.
Угробил безобидного человека, который только монстров компьютерных убивал.
Студент потянулся за ближайшей закуской. Закуской оказалась чесночина. Тьху, дрянь какая. Паша понуро оглядел довольную пьяную толпу. Вот за этих он должен сражаться? Вот за этих, которые другого развлечения, кроме мордобоя, не видят? За этих разносчиков блох, вшей и другой мерзости? Он застрял во времени, где даже нет радио приличного! Вот за этих садистов? Продотрядовец глядел куда–то еще не выклеванным глазом. Хотя был один выход из ситуации. Радикальный. И раньше Паша о нем не задумывался. А сейчас – да почему нет? И наган есть, и сарай стоит.
Паша полюбовался на мирно спящего под столом Крысюка и направился к сараю.
Тощая свинья с надеждой на еду посмотрела на входящего и заверещала. Громко, противно, самозабвенно.
– Тебе девок мало? – Палий. Как ни странно, трезвый. Лыбится. Тупой звериной радостью.
– Уйди.
– Телихенция страдает? Телихенцию тошнит? Ты ще поплачь по бедным коммунистам.
– Ублюдок.
– Да.
Паша слегка удивился. Что б это значило?
– Застрелись, раз ты такое нежное. Увидел мертвяков, уже жить не можешь.
– Мне, – прогрессор икнул, – продотрядовцы до задницы.
Палий замолчал. Подошел к свинье, почесал ее за ухом.
– И зачем все это? Красные уничтожили отряд Якименко, вы, возможно, сможете за них отомстить, но все равно не сможете победить красных.
Махновец продолжал чесать блаженно хрюкающую свинью.
– Хорошая тут самогонка, кто б говорил. До нее еще б кровянки. Вот был на свете
один офицерик. Маленький, сопливенький, с биноклем. Он точно так же говорил. А
потом застрелился. И спортил мне личную жизнь.
Паша прикинул, как именно покойный офицерик мог это делать и покраснел до ушей.
– И вместо того, чтоб завалить сестру милосердия на сеновале, я как дурак, копал ему могилу.
– И к чему это?
Махновец не ответил, просто сунул под нос бывшему студенту его же наган.
– А с какой стати ты мне указываешь? – Паше ситуация категорически не нравилась. Палий не вызывал у него никаких положительных эмоций. Во–первых, у него были и блохи, и вши. Во–вторых, он обладал патологической живучестью. С переломанными ребрами по селу шастать – это не каждому дано. В третьих, долговязый махновец был у командира отряда кем–то вроде адъютанта.
