Игорь Денисенко - Завершение проекта Повелитель
— Вниз Опраксин! Всем вниз, в подвал! Это буря! — закричал Андрей, сухим надтреснутым голосом. Стараясь перекричать завывания усиливающегося ветра. И бросился бежать сам, догоняя по пятам Опраксина. Скользнул по железной лесенке с крыши в подъезд. Заскрипел песок под ногами, обутыми в тяжелые армейские ботинки. Ботинки гулко затопали по лестничному маршу. А буря дыхнула в окна жаркими пыльными клубами. В носу и горле запершило. Поэтому, прикрывая рот рукой, полковник выскочил на улицу и махнул рукой, приказывая часовым сниматься с поста. На улице шел дождь из песка. Таким жестоким и неиссякаемым потоком, словно намеревался засыпать город совсем. Словно кто-то большой все сыпал и сыпал из бездонного ведра этот песок. Неистовый ветер хлестал песчаным дождем по облупленным стенам домов.
Часовые с радостью нырнули вслед за полковником в подвал. Дверь подвала тут же подперли обрезками ржавых труб и для надежности заложили мешками с землей. В сыром и темном подвале гудело как в улье. Кое-где горели свечи, освещая землистые призрачные лица, придавая им зловещее выражение всеобщей безысходности. Надо ли говорить, что люди были недовольны. Более того, не видя цели, к которой они так долго и мучительно шли, потеряв веру в некое предназначение, и, пожалуй, самое главное, оказавшись в безвыходном положении в этом подвале, который поначалу казался им прохладным и спасительным местом, в этом богом забытом городе. Люди стали роптать. Недовольство положением, в котором они оказались, страх перед незримыми опасностями и ближайшим будущим не предвещал ничего хорошего. Андрей чувствовал, что назревает бунт. Ощущал это каждой клеткой своего тела по косым взглядам, по недомолвкам в разговорах, по небрежным докладам подчиненных. Нет. Его пока слушались, ему подчинялись. Ведь он был потомственным полковником. И прошел вместе со всеми долгие четыре года пути, и сражался вместе со всеми, и пережил все тяготы и лишения, что свалились на них. Но это не он вел их, не он командовал и отдавал приказы, не он заботился о подразделении. Не под его руководством были уничтожены сотни и сотни оборотней и псевдо-людей, не он был победителем в этих сражениях. А его отец. Без вести пропавший полковник Виктор Андреевич Сивуч. Не было у Андрея того непререкаемого авторитета, которым обладал отец, той воли к победе, и непоколебимой уверенности в своей правоте. И подчиненные это чувствовали, ощущали его нерешительность, растерянность. И страх, а вместе со страхом и недовольство нарастало с каждым днем, с каждым часом, и каждой минутой проведенной в этом гиблом месте. Андрей, пригнув голову, чтобы не задеть бетонную балку перекрытия, прошел к своему лежаку, что располагался посередине подвального помещения у западной стороны фундамента. Автоматически перешагнул чьи-то вытянутые ноги, и запоздало отметил про себя, что боец не подтянул их, не подобрался в присутствии командира. Что было уже верхом непочтительности и неуважения. 'Надо было дать ему в ухо, — подумал Андрей. — Отец так бы и поступил. Хотя сомнительно, чтобы перед отцом кто-то на подобное решился. Отец всегда знал, что делать и делал, что знал.' Поймав себя на мысли, что думает об отце в прошедшем времени, Андрею стало еще горше на душе и безрадостней. От невеселых мыслей его отвлекли только звуки, что доносились снаружи. Снаружи свирепствовал ветер. Он врывался в подвал через маленькие отдушины у поверхности земли, бросая в них пыль и песок. Он выл, словно стая волков, в проводах уцелевших линий. Скрипел распахнутыми настежь дверями и окнами, срывал листы шифера со старых домов, и бросал их на землю, рушил уже из без того обветшалые постройки. Какие-то стены не выдерживали порывов ветра и опадали. Через маленькие окошки подвала доносился приглушенный звук разрушений. Вот земля дрогнула, и, перекрывая шум ветра, раздался такой грохот, словно что-то взорвалось. Андрей, да и все в подвале напряглись. Неужели, это древнее страшное оружие? Но они не знали, что это в квартале от них рухнул купол спортивного комплекса 'Олимпиец', венчавший крытый стадион. Тысячи тонн железных балок и ферм сгнивших, съеденных ржавчиной за долгие годы в период дождей, обрушились вниз, увлекая за собой колонны и стены. Некогда ажурное и, как казалось, воздушное строение, словно почувствовало тяжесть бренной жизни, смирилось с неизбежным, и под натиском ветра прекратило свое существование. Пыль поднятую от развалин, тут же сдул ветер. Она смешалась с песком, и ее понесло все дальше и дальше. Вдоль проспекта Вернадского до самой реки Мазутки. По дороге облако пыли обмыло накренившийся на бетонном шпиле вертолет, который развернуло ветром как флюгер, на бетонном шпиле. Ветер опять попытался сорвать вертолет с места но не смог. Листы железа на брюхе разошлись, и вертолет еще глубже нанизался на шпиль и осел. Теперь от крыши здания до днища вертолета можно было дотянуться руками, если привстать на цыпочки.
***
Ночь прошла тревожно. Не спал я. Лишь смежил веки и расслабил тело. Привязавшись на всякий случай к стволу дерева, на случай если отключусь, предался размышлениям. А если честно, то старался не думать ни о чем. Мысли мне надоели. Кроме тревоги за своих, других чувств не было. Что-либо сделать и помочь я им пока не мог, а значит, и переживать понапрасну не стоит. Может и вздремнул бы немного, но тела моего постоянно домогались комары, лезли под одежду и в уши. А в голову лезли дурные мысли. А что? А если? А как? Ответов на них не было. Меж тем лес и болото наполнились ночной жизнью. Камыши шуршали. Ветки в лесу хрустели. Кто-то кричал и перекликался на разные голоса. Среди разнообразия звуков я привычно различил совиное уханье, бесконечный стрекот сверчков, хрюканье свиньи, тявканье лисицы. Были и другие звуки…Был громкий ужасающий рев, словно что-то необъятных размеров заявляет о себе. Как не странно, этот звук меня не напугал. Не было в этом крике ни угрозы, ни злобы, ни ненависти. Словно великан зевнул. Поэтому, хоть крик и наводил на определенные размышления, но угрозы и опасения не внушал. Опасность исходила от другого…Тихого шуршания камыша в безветренную ночь. Именно после тихого, но продолжительного шуршания, раздался режущий уши визг поросенка. А тот, кто на него напал, не издал ни звука. И я отметил про себя, что это шуршание и есть главная угроза. Сразу вспомнилась пара гадов толщиной с дерево, что встретились нам в лесу. Они? Если тут их гнездо. Плохо. Ну, да бог не выдаст, змей не съест! Патроны у меня еще есть. Мало, но есть….
Лишь стало светать, я отправился в путь. Болото оказалось не таким уж непроходимым. Состояло оно из множества небольших луж разделенных камышом и островками, на которых росли чахлые березы и пихты. От едкого запаха пихт было горько во рту. Пихтовая горечь ощутима оседала на небе. Тьфу! Я сплюнул и посмотрел на свое отражение в воде. Борода лопатой, спутанные волосы до плеч. Бороду я обкромсал ножом как мог. Вышло клочками, но лучше не получалось. Волосы собрал на затылке и стянул веревочкой в хвост. Осунулся и похудел я основательно за этот месяц…По рассказам Льва Николаевича, месяц прошел. Значит, действует Мухин раствор, раз в подвале месяц продержался. Теперь бы день простоять и ночь продержаться. Камыши, камыши. Ты идешь, он шуршит. Ты стоишь, он шуршит. А вокруг ни души. Вот, блин, уже в рифму заговорил. Кажется, я поэт…К полудню поднялся ветер. Камыш качался и шумел, словно в танце. Это плохо. На слух надеется стало нельзя. Оставалось звериное чутье и ощущение опасности. Поход по болоту вышел скучным и однообразным. Вытягиваешь сначала одну ногу из топи, потом другую. Окунаешься периодически глубже, чем по колено, но это так…для разнообразия. Может и не окунался бы, если бы периодически не терял след, оставшийся от обоза.
В одной из мелких луж увидел диво. Здоровая такая белая птица с большим клювом как у Хаймовича и мешком под ним. Да не под Хаймовичем, под клювом. Как называется птица, не помню, но где-то в книжках встречал. Этот мешок у неё рыбу складывать. Решил я её копьем слегка попробовать. Грех пропитание не пополнить. Еще на берегу сделал я себе копье из сосенки. Примотал вместо наконечника детский ножик Косого. Копье это использовал вместо посоха, глубину луж в болоте мерил. Подкрался я к птице метров на двадцать. А она словно спит. Прижалась к краю озерца у камыша, уставилась на свое отражение в воде и молчит. Но странное дело…Чем ближе я подходил к птице, тем больше мне хотелось бежать от неё без оглядки. Что-то было не так. Труслив, что ли стал? Ну, здоровая, кило пятнадцать будет. Но неужели, я с птицей не слажу. Внутреннее чутье не давало мне подойти ближе. Раздвинул камыш и в нерешительности уставился на птицу. Что-то с ней было здорово не так…Квелая какая-то. Хоть бы башкой повертела. Уставилась в воду и сидит. Может рыбу караулит? Спугнуть боится? А ладно…Была, не была. Ответил правую руку с копьем назад, примериваясь. Но ту из камыша на птицу бросилась лиса. Светло желтая шкурка мелькнула на солнце и пропала в глубине птичьей пасти. Нет! Ну, твою мать?! Все произошло так быстро, что я опешил. И лишь прощупав 'птичку' внутренним взором понял, что на поверхности не туловище а пасть, открывающаяся на добрых пол метра. При желании и я бы мог в неё нырнуть и скользнуть вниз по прячущейся в воде шее до самого тела, затаившегося в глубине. То-то птичка смотрелась как привязанная. Голова ли это была на поверхности ввиде птицы или только пасть, не разобрал. Но кидать в неё копье мне почему-то расхотелось. А ну сама вылезет? А мне патроны беречь надо.
