Нил Стивенсон - Барочный цикл. Книга 6. Золото Соломона
— Если память мне не изменяет, тот же герб нарисован на дверце экипажа, в котором мы сейчас едем.
— Доктор Уотерхауз, я не могу долее молчать, покуда вы клевещете на свою память, ибо, воистину, она феноменальна, и я не удивляюсь, что Королевское общество приняло вас в столь юные лета! Ваш отчёт точен до последней мелочи; мой покойный батюшка, да будет ему земля пухом, имел честь, в точности как вы говорите, служить графу Эпсомскому, а мы с братьями, будучи о ту пору в учениках, и впрямь не раз сопровождали его в Эпсом.
Мистер Тредер обещал, что они будут в Лондоне на следующий день, однако весть о десяти тысячах фунтов сбила все планы. Он оказался в положении паука, которому в сеть залетела очень большая муха. То есть новость была хорошая, но требовала лихорадочных метаний. В итоге они застряли под Оксфордом на два дня. Опять-таки Даниель мог укатить в Лондон, однако не отступил от решения ехать с мистером Тредером до конца. Поэтому он оставил мистера Тредера латать свою местную паутину, рвущуюся от чрезмерной нагрузки, и махнул в Оксфорд — возобновить дружбу или (как уж получится) вражду с университетскими учёными.
30 января, в субботу, выехали поздно. Даниель с утра долго искал наёмный экипаж, чтобы вернуться из Оксфорда в Вудсток, а потом колесил по лесу, разыскивая караван мистера Тредера. Разглядев вереницу повозок у домика на опушке, Даниель понял, что приехал слишком рано (у лошадей ещё были надеты на морды мешки с овсом), поэтому велел кучеру выгрузить сундуки, чтобы люди мистера Тредера поставили их на телегу, а сам вылезать не стал. Он попросил высадить его чуть дальше, намереваясь размять ноги перед долгой поездкой.
В лесу было неплохо. Весна порывалась прийти рано, и, хотя деревья стояли голые, остролист и плющ добавляли немного зелени. Зато развезло — иные лужи преодолел бы не каждый альбатрос. Дорога огибала пригорок, за которым располагался дом, так что Даниель при первой возможности свернул на охотничью тропу и двинулся вверх. Выбравшись на вершину холма, он с некоторым разочарованием обнаружил здание там, где и ожидал. Уже несколько десятилетий ему не случалось испытать то щекочущее волнение, которое чувствуешь, заплутав в незнакомом месте. Даниель начал спускаться. Вот так получилось, что он подошёл к дому сзади и кое-что увидел через окно.
Полированные ящики внесли в дом и открыли. В них оказались весы с чашками из золота, чтобы постоянная чистка не нарушала их точности. Стол застелили вышитым зелёным сукном. Один из помощников мистера Тредера по счёту брал монеты из сундука и передавал товарищам, которые взвешивали их по одной и раскладывали в три столбика, причём у каждого центральный столбик рос быстрее соседних. Когда стопка монет становилась до опасного высокой, её уносили, пересчитывали и складывали в несгораемый ящик. По крайней мере такое впечатление составил Даниель, глядя старческими глазами сквозь древнее пузырчатое стекло.
Тут он вспомнил предупреждение Уилла в «Голове сарацина» и со всей отчётливостью понял: никто не поверит, что он заглянул в окно без всякого умысла. Стало так стыдно, как если бы он и в самом деле подсматривал — верх самобичевания, которому пуритан учат сызмальства, как цыганских детей натаскивают глотать огонь. Даниель крадучись двинулся через лес к дороге, словно браконьер, наткнувшийся на стоянку егерей, и вернулся к повозкам, когда на них уже грузили ящики с деньгами.
Дальнейший путь лежал через оживлённые речные порты на берегу Темзы. Во многих сегодня был ярмарочный день, что сильно замедляло движение. К вечеру добрались только до Виндзора. Мистеру Тредеру было на руку задержаться в этих краях, кишащих графьями и прочей знатью. Даниель выразил намерение дойти пешком до близлежащего города Слау, где было много гостиниц, в том числе одна-две относительно новых, где он надеялся сыскать приличный ночлег. Мистер Тредер счёл такой план безумным и отпустил Даниеля не раньше, чем тот в присутствии нескольких свидетелей снял с него всякую ответственность. Однако не успел Даниель как следует отойти прочь, как его узнал и окликнул местный дворянин, член Королевского общества. Он настоял, чтобы Даниель остановился на ночь в его имении под Итоном. Мистер Тредер, видевший всю сцену, нашёл крайне странным, чтобы не сказать подозрительным, что Даниеля вот так отличают в толпе только из-за особенностей его умственного склада.
На следующий день, в воскресенье 31 января 1714 года, Даниель не позавтракал, потому что еду не готовили. Хозяин дома дал слугам выходной. Вместо завтрака отправились в роскошную церковь между Виндзором и Лондоном. Именно такую церковь непременно поджёг бы Дрейк во время гражданской войны. Хуже того, чем дольше Даниель смотрел, тем больше укреплялся в мысли, что Дрейк её таки поджёг, причём у него, Даниеля, на глазах. Впрочем, пустое; как сказал бы мистер Тредер, дело прошлое. Церковь венчал новый изящный свод. Зад Даниеля, как и зады наиболее знатных прихожан, подпирали великолепнейшие резные скамьи, предоставляемые за годовую плату, размер которой страшно было даже вообразить.
По всему это была такая Развысокая церковь, где священник должен служить в пышном облачении. Может, так оно и было, но только не сегодня. Настоятель вышел в дерюге, склонив голову и стиснув побелевшие пальцы у подбородка, под скорбную музыку органа, играемую на язычковых регистрах и вторящую голодному урчанию в желудках у прихожан.
Вся сцена была исполнена донорманнской мрачности. Даниель почти ждал, что сейчас сквозь витражное окно вломятся викинги и начнут насиловать дам. Он был совершенно убеждён, что у королевы Анны новое обострение болезни или что французы высадили в устье Темзы сотню ирландских полков. Лишь когда первая часть службы закончилась и священник смог излить свою душу в проповеди, стало ясно, что весь этот траур, и вретище, и заламывание рук — из-за события, которое Даниель наблюдал, удобно сидя на отцовских плечах, шесть с половиной десятилетий тому назад.
— Для меня эти люди всё равно что индусы! — воскликнул Даниель, запрыгивая в карету несколькими часами позже — едва отзвучала заключительная молитва.
Отсутствие завтрака привело его в сильнейшее нерасположение духа, и он не сомневался, что изрыгает пламя и мечет искры из глаз. Парик мистера Тредера должен был обратиться в нимб трескучего пламени, а дужки очков расплавленным металлом закапать с ушей. Однако тот лишь изумлённо заморгал. Затем седые брови, даже не опалённые, поползли вверх, что случалось всякий раз, как мистер Тредер испытывал желание улыбнуться.
Он испытывал такое желание, потому что сейчас, на исходе двухнедельного путешествия, голод и проповедь в Высокой церкви достигли того, что не удавалось самому мистеру Тредеру: явили истинное лицо Даниеля Уотерхауза.
— Я не видел индусов, доктор Уотерхауз, только добрых английских прихожан, выходящих не из языческой пагоды, а из церкви — англиканской церкви, на случай, если у вас возникли какие-нибудь сомнения.
— Вы знаете, что они делали?
— Да, сэр. Я тоже был в церкви, хотя, должен признаться, на менее дорогой скамье.
— Обличали злодейское убийство венценосного мученика, растерзанного мятежной толпой!
— Это подтверждает, что мы присутствовали на одной службе.
— Я там был, — заметил Даниель (имея в виду злодейское убийство), — и мне показалось, что всё происходило вполне законным чередом.
К тому времени он немного успокоился и уже не чувствовал, что извергает огонь. Последняя фраза была произнесена самым обычным тоном, однако на мистера Тредера она подействовала сильнее, чем если бы Даниель вопил и топал ногами. Разговор оборвался так же резко, как начался. В следующие два часа не прозвучало почти ни слова. Карета и замыкающие арьергард телеги въехали на Оксфорд-роуд и повернули к Сити мимо лугов и прудов. Мистер Тредер, сидевший лицом по ходу движения, смотрел в окно. Выражение тревоги на его лице сменилось задумчивостью, затем скорбью. Даниель отлично знал эту последовательность: так предписано обращаться с нераскаянным грешником. Скорбь должна была вскоре перейти в решимость, после чего следовало ждать последней попытки обратить его на путь истинный.
Даниель сидел лицом против хода движения и смотрел, как дорога исчезает под колёсами багажной телеги, в которой, он знал, едут денежные ящики мистера Тредера. Это подсказало столь необходимый повод сменить тему.
— Мистер Тредер, как мне вас вознаградить?
— М-мм… доктор Уотерхауз?… Э?
— Вы не только везли меня в своей карете, но и определяли на ночлег, а также развлекали и просвещали в течение двух недель. Я у вас в долгу.
— Нет, нет, отнюдь. Я крайне щепетилен в делах. Если бы я желал вознаграждения, то предупредил бы вас задолго до отъезда из Тавистока и не преминул бы получить всё сполна. А так я не могу взять с вас ни пенни.
