Иван Евграшин - Стальной Лев Революции. Начало
— Действительно хорошо, Карл Иосифович. Настолько хорошо, что сейчас попробую встать.
После моих слов, врач замахал руками и практически заверещал, что мне вставать нельзя, необходим полный покой, как минимум в течение нескольких дней и диетическое питание. Выслушав его, я совершенно неожиданно для себя рявкнул на доктора.
— Тихо, товарищ Дымкович! Работать Вы за меня будете?
После этих слов доктор как скис и уже не пытался противоречить, когда я начал вставать, только по-собачьи преданно смотрел в глаза и вздыхал. После того, как я поднялся на ноги и двинулся в сторону маленькой двери, доктор, аккуратно поддерживая меня под руку, пошел рядом.
Идя в уборную, про себя я думал: «Откуда же я его знаю, этого Дымковича?»
— Спасибо, Карл Иосифович. Дальше я справлюсь сам.
Я зашел в туалетную комнату, затворил дверь и двинулся к раковине, умываться.
Удивили меня явно бронзовые краны, которые были установлены на умывальнике. Сосредоточившись на их рассматривании, я открыл воду и уже собирался снять пенсне, для того чтобы умыться, но тут мой взгляд попал на зеркало.
Из зеркала на меня смотрел самый натуральный Лев Троцкий, такой, каким я его по фотографиям времен Гражданской войны запомнил. Несколько портила вид повязка на голове, но, несомненно, это был Лев Давидович.
Я закричал.
Потом ощупал себя, бросился к двери, передумал, бросился назад к зеркалу. Снова, увидев там Троцкого, опять вскрикнул, но уже тише.
«Черт возьми, это что же произошло? Я — Троцкий?»
Сознание не желало принимать этот факт. Я просто не верил своим глазам.
Зажмурившись, я сильно ущипнул себя за руку, после чего опять открыл глаза. Лев Давидович никуда не исчез и смотрел на меня из зеркала.
Я поднял правую руку, Троцкий в зеркале поднял левую. Я показал язык, потом скорчил рожу, потом повернулся боком. Тот, в зеркале, зеркально повторил все те же движения.
«Или я сошел с ума или все это действительно так и есть», — думал я.
Увлекшись историей, я начал много читать не только документальной или публицистической литературы, но и художественной тоже. Одним из жанров, который увлек меня, была альтернативная история. Там всегда кто-то, в какое-то время и куда-то попадал. Особенно часто упоминалось о различных механизмах-машинах, которые позволяли переслать человека или его сознание в прошлое. У меня такой машины времени вроде бы не было. Или была?
Я прислушался к своим ощущениям, Троцкий явно был частью меня и все те мысли, которые бродили на периферии мозга, были его мыслями. Именно он и подсказал мне имя доктора.
«Охренеть», — подумал я, после чего грязно выругался.
— И что же теперь делать? — спросил я свое, точнее Троцкого, отражение в зеркале. Отражение недоуменно развело руками и промолчало.
Все это время в уборную ломился доктор Дымкович. Дверь сам он открыть не смог, хотя и достаточно долго пытался, видимо слыша мои метания и вскрики, поэтому позвал кого-то еще, и через некоторое время дверь начали высаживать.
Я подошел и открыл замок. За дверью стояли Глазман, Блюмкин, доктор Дымкович, два латыша из моей охраны. Еще один ковырялся в замке, пытаясь его открыть.
Когда я открыл дверь, все встревожено уставились на меня. Потом одновременно бросились ко мне, что-то выкрикивая при этом. Однако первым, как это ни странно, успел доктор, который, обеспокоено закудахтав, бросился ко мне и начал подхватывать.
Поняв, что я не падаю, Карл Иосифович начал меня обеспокоенно ощупывать, заглядывая в глаза.
— Доктор, все в порядке, успокойтесь. Здесь и так места мало, а Вы меня с таким напором вообще раздавите.
После этих слов, Дымкович убрал руки и обеспокоено смотрел на меня, не решаясь уйти.
— Конечно, я выйду, но, Лев Давидович, я очень за Вас опасаюсь.
— Я сам за себя опасаюсь, доктор, — ответил я ему, покосившись в зеркало. — Так какое, Вы говорите, сегодня число?
— Четвертое декабря, Лев Давидович. Вы разве не помните? — доктор подозрительно посмотрел на меня.
— Помню, Карл Иосифович. Просто хочу себя проверить. Год, какой? Восемнадцатый? — спросил я наугад.
— Конечно, — подозрительность доктора, если и не исчезла, то разбавилась опять вернувшимся беспокойством.
— Лев Давидович, Вы получили сильнейший удар, у Вас опаснейшая травма, как минимум — очень сильное сотрясение мозга. Это было три с половиной часа назад. Несмотря на все это, Вы уже встали и ходите. Это странно. Это первый случай в моей практике и не только моей. Я не слышал, чтобы после таких травм так быстро вставали. Вы, судя по всему, через час бегать начнете. Я не знаю, что делать, Лев Давидович. Не может такого быть, чтобы Вы не нуждались в помощи, но, судя по симптомам, Вы в ней не нуждаетесь, — доктор выжидательно смотрел на меня, явно желая услышать ответ.
— Кто за меня работать будет, товарищ Дымкович? Революция не ждет, враги не дремлют. Контрреволюция наступает по всем фронтам, а Вы говорите — покой. Вот закончим дела, тогда и отдохнем, — сказал я. Ответ мне подсказал Лев Давидович.
— Вот теперь, я вижу, что с вами, Лев Давидович, действительно все в порядке, — доктор явно немного успокоился после моих слов, видимо подумав, что, раз уж Троцкий начал говорить лозунгами, значит с ним все в порядке.
— Все хорошо, товарищи, — обратился я к взволнованным подчиненным. — Не надо беспокоиться. Я сейчас выйду.
После этих слов, я прикрыл дверь и подошел к унитазу. После того как я облегчился, добавился еще один факт к тому, что я действительно нахожусь в теле Льва Троцкого. К умывальнику я подошел, удивленно покачивая головой. Умылся.
Выходя из уборной, обратился к собравшимся и напряженно ожидающим меня подчиненным.
— Все хорошо, товарищи, можете быть свободны.
Народ начал выходить из купе, а я обратился к своему секретарю.
— Миша, задержись.
Глазман остался и, дождавшись, когда все выйдут, закрыл дверь.
— Слушаю Вас, Лев Давидович?
— Миша, мне сейчас надо немного отдохнуть. Распорядись меня не беспокоить два часа. Разбудишь меня в четверть четвертого. Сейчас четверть второго, — я немного задумался. — Собери через два с половиной часа утреннее совещание снова. Пусть готовятся начать сначала. Я плохо помню доклады. Все понял? — Последовал утвердительный ответ. — Тогда выполняй. Можешь быть свободным.
После того как секретарь вышел, я прилег на диван и тут меня накрыло.
В течение последующих двух часов я пытался осознать происходящее, но получалось слабо. Я и так чуть было не сорвался в присутствии кучи людей. Если бы не подсказка той части Троцкого, которая, несомненно, была во мне, неизвестно, чем бы все закончилось. Примерно через час я более или менее успокоился и начал раздумывать о происходящем с другой точки зрения. Я припомнил множество прочитанных мною книг по альтернативной истории и грустно усмехнулся.
Авторы этих произведений, так или иначе, пытались попасть в другое время. Попасть сами, чтобы там они ни писали. Хотя бы с помощью своих произведений. Изменить ту реальность, в которой они живут. Кто-то спасал мир, кто-то Россию, но мысль у всех была одна. Слишком кроваво начался для России двадцатый век и слишком бестолково он для нее закончился. Вот и писали авторы свои книги, кто-то лучше, кто-то похуже, с желанием спасти хотя бы одного ребенка, один дом от сожжения, одну семью от убийства, изнасилования, надругательства. Хотели использовать свои знания не для абстрактного «Блага Человечества», а для того, чтобы дед с Великой Отечественной вернулся, а еще лучше вообще бы на нее не ходил. Придумывали различные пути, случайности, приборы или инопланетян, но при этом все равно оставались там, в своем времени. Они придумывали, а я здесь и сейчас, если это конечно не сон. Всего один удар по голове и ты в восемнадцатом году.
После этой мысли я невесело рассмеялся, но, как говорил один мой знакомый, пришла пора определяться. Выбор был, в принципе невелик. Вариант первый — быстро все закончить, благо знаю, где браунинг лежит. Вариант второй — надо работать. Иначе, зачем я столько читал и думал?
«Раз уж я здесь, да еще и являюсь видным большевиком, Председателем Реввоенсовета, соратником Ленина, членом ЦК и так далее и тому подобное, то почему бы мне не попытаться что-то поменять в этой истории?»
Тем более что я давно уже был за красных, а все происходящее не противоречило моим убеждениям.
Обдумывание не заняло много времени. Так как стреляться мне совсем не хотелось, был выбран вариант — работать.
После того как я принял решение, стало много легче. Тем более что я не один. Часть Льва Троцкого, которая была во мне, исправно подсказывала что-то, соответствующее обстановке. А мои знания, да еще помноженные на его знания и опыт — это Сила, которая может горы свернуть.
