В. Бирюк - Не-Русь
«На полках по углам стояли кувшины, бутыли и фляжки зеленого и синего стекла, резные серебряные кубки, позолоченные чарки всякой работы: венецейской, турецкой, черкесской, зашедшие в светлицу Бульбы всякими путями, через третьи и четвертые руки, что было весьма обыкновенно в те удалые времена».
Я почему про посуду вспомнил — на том самом месте, где сегодня из меня чуть Ункаса не сделали, стол накрыт. В смысле: дастархан. Вятшие победу празднуют: полотно расстелили, вокруг — кто на попонах, кто на плащах. Во главе стола — Боголюбский на седле по-турецки сидит. Рядом — его сын с братом, муромский и рязанский князья по разные стороны. И наш… тверской князь Володша.
Я, было, к нему — доложиться тишком, но… Боголюбский чарку уже принял, но «орлиности» своей не потерял — углядел.
— А, смоленский боярич. Так ты, Володша, смоленских привечаешь? Пути-дороги показываешь? Что, отроче, батюшка послал глянуть — как заново Волжский Верх жечь?
Как-то мне такой наезд… Я ж в бою нехудо бился! При встрече — доложился. Опять же — Ану, подарочек мой… Или — наезд не на меня?
Володша только ртом — ап-ап. Цвет морды лица… «зацвела под окошком… недозрелая вишня…». Хотя ближе — «ягода-малина…».
Так кого же князь Андрей гнёт-пригибает?
Мне ни — клячей, ни — хомутом на ней — быть неинтересно. Деваться некуда, лезем «поперёд батьки в пекло». С обострением.
— А что, надо? В смысле: заново жечь. А? Господин светлый князь Андрей Юрьевич? Войны-то, усобицы — вроде нет. Великий Князь Киевский Ростислав Мстиславович правит умно да мирно. Отчего перевелись у нас на Святой Руси усобицы, настали благодать и в человецах благорастворение. Светлый князь Роман Ростиславович в Смоленске перед Рождеством так княжьим прыщам и проповедовал. Или соврал он?
Андрей по обычаю своему, столкнувшись с наглостью, нынче — в моём лице, ещё сильнее выпрямил спину, откинул голову и посмотрел полуприщуренным взглядом. От этого государева взора даже и видавшие виды люди, храбрые воеводы и витязи былинные — с лица бледнели и на коленки упадали.
Но нынче взгляд орлиный втуне пропал: я как раз на тряпице перед Володшей славное рёбрышко баранье углядел. И спёр. Извиняюсь, но очень кушать хочется. У меня после общения с любимыми женщинами всегда так: остро желаю жрать и жить.
— Дерзят твои недоросли, Володша. Страха не имеют, вежества не знают. Распустил молодь свою, не приглядываешь.
Володша продолжал делать два своих основных дела — наливаться багровым и глотать воздух. А я, высматривая место, где бы удобнее этого барана, в смысле — рёбрышко, укусить, приостановился и уточнил:
— Неправду говоришь князь Андрей. Я — не его недоросль, я — сам по себе недоросль. Просто иду с хоругвью тверского боярича Лазаря. Кстати, ты вели князю Володше Лазарю шапку боярскую выдать. И эту… «милость княжескую».
— Это который Лазарь?
— Это который — «петух с лошадиным хвостом». Который третьего дня на совете первым говорил. Про которого ты сказал, что у него голова светлая. Парень дрался яро. Ворогов кучу положил, аж саблю сломал. Его хоругвь первой пробила строй поганой мордвы и обратила их бегство. Что есть безусловное геройство и об славе божьей — истинное радение.
Я, наконец-то, вцепился зубами в баранину. Но глаза поднял. Над моей головой пронеслось несколько внимательных взглядов Андрея и его слуг. Включая скромно сидевшего в общем ряду Маноху.
— Как придёт — так и… и посмотрю.
Володша… «мышей не ловит». Мой вопрос — к Андрею, к «светлому» князю, а тверской князь — «подручный». Пока старший своего мнения не выскажет, хотя бы не переадресует запрос — младшему надлежит ждать. Что за, факеншит, бестолочь! Основ делопроизводства с субординацией не разумеет!
То, что я субординацию нарушаю — так мне можно! Я ж — внесистемный. В смысле — зарубежный. Придурок лысый смоленский — взять нечего. «Они там все такие! Это ж все знают!». Поэтому продолжу:
— Это, княже Володша Василькович — вряд ли. В смысле — вряд ли придёт. Раненый лежит. Ногу перебило. Лазарь первым из войска спустился с обрыва. Вот прямо сюда, на это место, где мы нынче пьём-закусываем. Подвергся нападению группы хорошо вооружённых противников. Проявил недюжинное мастерство и редкостную храбрость. Нанёс существенный ущерб в живой силе и… э-э… в воинском духе. Щедро пролил кровь свою. За Русь Святую, за князей славных, за Пресвятую Царицу Небесную. Так бы и прирезали славного витязя. Хорошо — я успел сверзиться в последний момент.
Вот, и себя похвалил. А баранина дрянь — переварена. С утра, что ли в котёл вкинули?
— Придёт — погляжу.
Володша — дурак и не лечится. В льноводстве это называется «межеумок». Я, как опытный ныне льновод, могу точно сказать. Повторять собственное утверждение без модификации аргументации — глупость. Попытка надавить голосом, статусом… Бедненький. Я уже объяснял — у меня к вятшим — пиетета нет. Наоборот: как вижу корзно — так рука к оберегу тянется. Хоть какому, но — потяжелее. А уж после проблем с его нурманами…
А ведь это, возможно, причина: после игр Эрика, ныне покойного, с Лазарем — выдать тому боярскую шапку… не кошерно. Причём — в обе стороны.
«Кто нурманам попку подставляет — тому князь шапку надевает». Или: «кто нурманам не даёт — тому князь мозги е. ёт». Учитывая наше исконно-посконное филологическо-интеллектуальное богатство… Не только частушки — былины сложат.
«О! Ты гей еси, добрый молодец? Держишь путь куда, спотыкаешься? То ли попку стер, то ли в стельку пьян? Из каких краев к нам сподобился?».
Из княжеской баньки. Где набродь всякая… краёв не видит.
Сам дурак: нефиг своих гридней распускать-потворствовать.
Войско вернётся в Тверь, и Володше придётся «нагибать» Лазаря. В прямом и переносном смысле — чтобы сохранить авторитет своей дружины у земских. Чтобы никто не пытался «выше головы прыгнуть» — не исполнить слово княжеское, не уважить слуг его верных…
«Не судите о господах по слугам их» — верно.
Но — потом. Когда слуг уже засудили.
Баранина — так себе. Поэтому «перцу добавим» — в беседу.
— Дозволь слово молвить, славный князь Андрей Юрьевич. Князь наш Володша Василькович, видать, сильно притомился в нынешнем бою. Видать, великое множество басурман да поганых порубил он. В поте лица своего. От чего и говорит не подумавши. Боярич Лазарь лежит ныне с перебитой ногой. Как же он придёт? Это тебе, Володша, впору к раненому герою сходить, награду вручить, воинов славных словом добрым поддержать. Хоругвь дралась яростно. Не раненых — один только и есть. Для боя гожих трое осталось всего. Из двадцати. Парни за честь твою княжескую животов своих не пожалели. А тебе жаль задницу свою поднять да полверсты прогуляться?
Сорвался. Психанул. С князьями так… а учитывая некоторые известные обстоятельства насчёт задницы… и циркулирующие насчёт самого Володши гипотезы… Сразу рубить будут или как?
Всё княжьё и рты по-раскрывало. Так нельзя! Не по вежеству! Да за такое…!
Андрей чуть наклонился вперёд и впился в меня взглядом.
В тот раз я впервые увидел знаменитый «иссушающий» взгляд Боголюбского. Князь наклонился вперёд всем своим, хоть и невеликим, но крепким широким телом с видимой асимметрией плеч — правое больше и выше левого. Неестественно, из-за больных позвонков шеи, откинул назад голову и распахнул свои «бабушкины» чёрные глаза. «Узенькие татарские щёлочки» — верно. Обычно. Но в мгновения особенного внимания, особого вглядывания в нечто близкое — глаза у князя Андрея распахивались… «по-гречески». Не тёмно-карие как у большинства половцев, не светлые, как обычно у славян, но иссиня-чёрные. Очень глубокого бархатного оттенка. Неожиданно большие, круглые. Совершенно неуместные, противоестественные на этом скуластом, чуть татарском лице с простенькой русской бородой по кругу.
В Европе и в Святой Руси чёрные глаза считаются признаком чертовщины, колдовства, сглаза. «Чёрный зрак». Как в Китае — светлые. Но кроме цвета, размера, формы было ещё и выражение лица, отсутствие мимики, моргания. «Гипнотизирующий взгляд змеи». «Бандерлоги! Хорошо ли вам видно?». Чувство, что тебя туда, в бесконечную чёрную пропасть, втягивает. Выпивает и иссушает. Раздевает, выжимает, выкручивает. Душу и мысли. Все.
Позже, от сподвижников князя Андрея, услыхал я, что такое чувство — не моё личное, но общее. Крепкие смелые мужи, бояре и воеводы выходили от князя, держась за сердце, вытирая со лба пот хладный. «Лучше лишний раз в атаку сходить, чем с Бешеным Китайцем в гляделки играть».
Андрей о своём свойстве этом знал и использовал. Инстинктивно подбирая декорации — богатое, чёрное с золотом убранство княжьих палат в Боголюбове, полутьма с недостаточным, пляшущим освещением, беседа — с глазу на глаз… На моё счастье, в тот раз обстановка была… полевая. Довольно светлый вечер, множество народа, кусок баранины во рту… А позже — я уже знал и был готов.
