Алексей Шепелёв - За гранью
Одну остановку подземный поезд пролетел за какие-то три минуты, но, когда он вышел из метро, уже наступили ранние зимние сумерки. За долгие годы (в последний раз на могиле Павла Ирмантас Мартинович был аж шесть лет назад) район здорово изменился, но Головинское шоссе Ирмантас Мартинович узнал сразу. Что ж, хоть что-то он сегодня успеет. Купив у цветочного ларька шестерку темно-синих гвоздик, адмирал торопливо зашагал в сторону кладбища.
Аура у кладбища была на редкость паршивая, похоже, блудили здесь порой неспокойные. В прошлые разы он также ощущал какую-то особую неприятность этого места, но тогда она всё же была выражена намного слабее. Адмирал пожалел, что оставил в гостинице перстень, заключенная в нем сила сейчас бы очень пригодилась. Но, еще с конца четырнадцатого века, с событий, совпавших с убийством Кейстута, у Хранителей его рода появилось четкое правило: архив, меч и перстень не должны быть вместе. Либо одно, либо другое. Сейчас при нём была часть архива, поэтому перстень он с собою не взял. Кражи Гаяускас не боялся: перстень всегда настроен на Хранителя, и он запросто мог найти его в чужих руках хоть во Владивостоке. Но вот идти на кладбище, где обосновались неупокоенные, без защиты, да еще и с архивом, казалось довольно рискованным делом. В какой-то момент ему захотелось даже вернуться назад, но не сделать вообще ничего за день было уже просто недостойно. С Пашкой они вместе штурмовали крепость Кенигсберга, что бы он ответил, если бы узнал, что его боевой друг повернул назад, испугавшись мертвяков.
Хотя, о том, сколь опасными могут быть мертвяки, Пашка не имел ни малейшего представления.
С этими мыслями Ирмантас Мартинович прошел в главные ворота и двинулся вглубь территории кладбища. Зимние сумерки коротки, и, хотя дорога от метро до входа заняла никак не больше десяти минут, уже окончательно стемнело, и Гаяускасу хотелось побыстрее покинуть это место. Однако сразу сориентироваться не удалось, и только поплутав по аллеям, он, наконец, нашел нужное надгробие: "Герой Советского Союза, Полковник Павел Иванович Левашов 1908—1960". Могила была совершенно занесена снегом, видимо, ее минимум с осени никто не навещал.
Адмирал не стал разгребать сугроб вокруг цветника, он просто положил свой букет прямо на снег, рядом с гранитным надгробием, и вздохнул. Эх, Пашка, Пашка. Как все-таки быстро летит время. Давно ли они планировали взаимодействие пехоты и катеров, чтобы с наименьшими потерями вышибить гитлеровцев из прибрежных укреплений? Пашке было тогда тридцать пять. А теперь вот уже тридцать с лишним лет прошло, как его друг спит под этим камнем вечным сном…
И вдруг Ирмантаса Мартиновича словно что-то толкнуло. Резко обернувшись, он увидел, как к могиле со стороны аллеи подходит человек. И почувствовал, что никакой это не человек, а тот самый… Другой мертвяк перекрыл адмиралу путь между могилами в другую сторону. И вообще, только теперь он ощутил, как его буквально давит темная сила. Зачем, зачем он снял перстень… Не четырнадцатый ведь сейчас век на дворе.
Теперь надо было спешить. Прислонив дипломат к надгробью, он торопливо стал читать заклятье. Успел. Глянул на нежить. Те спокойно стояли чуть поодаль, перекрывая в обе стороны выход с дорожки, уверенные в том, что он никуда не денется. Отлично, раз так, то надо использовать шанс. Сосредоточившись, Ирмантас Мартинович начал шептать охранное заклинание, взывая к Предкам. Конечно, любое охранное заклинание можно взломать, вопрос только в том, кто этим будет заниматься. Хотелось бы, чтобы у хозяина неспокойных сил на это не хватило.
Закончив колдовство, адмирал вдруг почувствовал прилив сил и давно забытый азарт. Обложили, значит? Думаете, что победили? Ну что же, посмотрите, как сражаются русские моряки… Наверх вы, товарищи, все по местам… И он решительно двинулся в направлении аллеи.
— Ну что, чуг, надоело прятаться? — Ирмантасу Мартиновичу казалось, что он видит пустые глаза заступившего ему дорогу мертвяка. И еще удивило, почему неспокойный назвал его чугом, о таком ругательстве читать ему не приходилось.
— Прятаться? Да я и не собирался.
— А что же ты собирался делать?
— Пройти.
— Ну, попробуй, чуг.
— Пробую.
Несильный магический удар смел мертвяка с пути, проволок несколько метров по тропинке между могилами и швырнул на железное ограждение. Развернувшись, Гаяускас встретил этим же заклинанием второго метнувшегося к нему неспокойного. Тому пришлось еще хуже: он перелетел через низенькую ограду и завяз в разросшемся кустарнике. Адмирал рванулся в сторону аллеи и тут же почувствовал, как что-то огромное и жуткое тянется к нему под землей. Мощь этого нечто была несравнима с предыдущими противниками и, упреждая его атаку, Ирмантас Мартинович нанес свой удар, вложив в него все силы…
Что это бы ни было там, в глубине, удар по нему пришелся чувствительный и, минимум на некоторое время, оно перестало представлять опасность. Тяжело дыша, Гаяускас выбрался на аллею, где стоял еще один неспокойный. На магический удар сил у старика уже не оставалось, но в запасе у Хранителя был еще один способ ведения боя — Истинный Облик. Ирмантас Мартинович шагнул вперед, собираясь начать превращение — и словно уперся в прозрачную стену. Это означало конец — справиться с неспокойным из высших он сейчас не мог, разве что тот добровольно решит распасться на части на глазах адмирала. Но мертвяк, разумеется, распадаться не собирался. Он издевательски медленно поднимал руку, готовясь произнести убийственное заклинание. Заговорили они одновременно. В первый и последний раз в этом месте звучали одновременно слова на двух древних наречиях.
А потом на заснеженную аллею повалилось бездыханное тело.
По одну сторону от шоссе за бетонным забором расположилось кладбище. По другую, также за бетонным забором, находилась территория какого-то гаражного кооператива, где жизнь на ночь замирала. Жилья поблизости не было, некому было наблюдать, как во втором часу ночи у ворот кладбища кого-то поджидали трое мужчин. Падал снег, то и дело налетали порывы злого январского ветра, в ветвях деревьев иногда громко каркало кладбищенское воронье. Ожидающие, похоже, ничего этого не замечали. Неподвижность, с которой они застыли у ворот кладбища, выглядела какой-то неправдоподобной. Никто не топтался, не отворачивался от пронизывающего ветра, не сутулился, не поднимал воротник пальто… Даже сигареты никто не закурил.
И только когда по пустынному Головинскому шоссе к воротам подъехала «Волга», ожидающие подали признаки жизни, быстро перестроившись в шеренгу рядом с правой передней дверцей, из которой вылез высокий человек в офицерской шинели и меховой шапке.
— Товарищ майор, разрешите… — начал было один из ожидающих, но офицер перебил.
— Показывай, Викулов. Я что, приехал сюда среди ночи только ради разговора с тобой?
— Виноват, товарищ майор, — Викулов двинулся к калитке на кладбище, следом — майор. Остальные двое ожидавших шли сзади, очевидно, не желая лишний раз обращать на себя внимание грозного начальника.
— Чуг, товарищ майор, — на ходу объяснял Викулов. — Я его, суку, сразу засек, как он только к воротам подошел. Натуральный чуг, да еще и колдующий. Крепко ребят помял, ну да я его колпаком накрыл. Душу он, падла, ясень пень, спрятал, так душа его мне без надобности.
— Что он здесь делал? — нетерпеливо прервал таинственный майор.
— Да хрен его разберет, что делал, товарищ майор. У могилки чего-то шабуршился. Мож, похоронен у него здесь кто. На этом участке ведь могилы-то старые, шестидесятых годов, когда база была на консервации. Могли и чуга под плиту положить, никто бы и не почесался.
— Труп где? В сторожке? — офицер мотнул головой назад, на оставшийся за спиной приземистый барак кладбищенской конторы.
— Никак нет. Там это, сегодня долго больно ненадежные из новеньких крутились. Мы его на дальний участок вынесли и снегом забросали. С утра пораньше Эрдман труповозку обещал подогнать. Оформим как бомжа замерзшего, не впервой.
— Смотри, Викулов… Чтоб никто ничего не заподозрил. Мне тут МУР не нужен… А уж смежники и подавно…
— Все в лучшем виде оформим, товарищ майор, не беспокойтесь.
— Оформил уже один такой… в тридцать восьмом, — пробормотал майор. — К восемьдесят шестому только и отмылись.
Пару минут они шли по заснеженной аллее в молчании. Тишину нарушал только скрип снега под каблуками, да шум ветра в ветвях кладбищенских деревьев.
— Здесь направо, — наконец произнес Викулов.
Узкий проход между могилами уже замело свежим снегом, единственными следами от произошедшего несколько часов назад боя остались только поломанные ветки кустарника в нескольких шагах от могилы, к которой Викулов привел майора.
