Владимир Свержин - Чего стоит Париж?
Спустя несколько минут, я вновь находился в кабинете мадам Екатерины, пристыжено глядя на небесный свод столешницы, поддерживаемой мускулистыми резными атлантами.
– Так что же вызвало ваш гнев, мой дорогой Анри? Что означает сей не приличествующий вашему титулу нелепый скандал? – Государыня возложила персты на стол, сведя в молитвенном жесте кончики пальцев, демонстрируя готовность слушать буйного родственничка.
– Мадам, – чуть подпуская слезы в голос, начал я. – Все дело в том, что вчера утром состоялась дуэль, во время которой мой верный соратник шевалье Маноэль де Батц насмерть поразил коронеля Анжуйской гвардии Его Величества Луи де Беранже.
Темные глаза королевы-матери блеснули хорошо скрываемой радостью. Но лишь на миг, на очень короткий миг.
– Какая досада! Генрих так любил этого достойного дворянина.
– Признаться, я мало знал его, Ваше Величество, на также успел привязаться к нему, – в тон ей не замедлил произнести я.
– В замке Аврез ла Форе? – точно невзначай бросила моя августейшая собеседница, показывая свою осведомленность.
– Именно там, Ваше Величество, – с бесхитростной искренностью сознался я. – Луи желал нашего союза. Моего и короля Генриха. И потому помог мне спастись из Парижа.
Конечно, это была наглая ложь. Но дю Гуа она уже ничем повредить не могла. А с другой стороны, ведь своим бездействием Луи действительно помог нам бежать из столицы. Значит – не совсем ложь.
– Кроме того, – продолжал я, преданно глядя на Черную Вдову, – он сообщил, что, невзирая на грязное обвинение в цареубийстве, которому я был подвергнут за глаза, вы, мадам, не поверив подлой клевете, сами провели расследование и нашли виновным в смерти вашего сына и моего дорогого друга Карла испанского наемника барона де Ретюньи.
– Испанского наемника, – повторила за мной королева. – Конечно, испанского наемника.
– Я тоже так считал. Ваше Величество. Но вчера один почтенный человек из свиты его высокопреосвященства папского нунция заявил, что смерть государя Карла IX – дело рук самого дю Гуа! Наверняка так же думает и кардинал Солертини и, вероятно, его святейшество Пий V. Я растерян, Ваше Величество! Я не ведаю, где искать правду!
Екатерина Медичи, пристально глядя на меня, молча кивнула. Наверняка ей казалось, будто она понимает, что означает мое деланное простодушие. Несомненно, у меня имелись свидетельства, возможно, письменные и, возможно, не только названных мной людей в том, что, кроме основной версии о моей причастности к убийству Карла Валуа, имелись еще другие. Причем одна из них, та, в которой смерть короля приписывается фавориту его младшего брата, очень просто может стать официальной версией католической Церкви. В таком случае, стоит ли дальше вести ту странную игру, в которую по-прежнему играл королевский двор Франции и король Наварры? Что теперь выгоднее: признать убийцей Ретюньи, за которым стоит Церковь? Меня – возможного союзника в войне с Лигой и гаранта, пусть шаткого, но все же мира с гугенотами? Или же дю Гуа, за которым еще совсем недавно стоял Генрих III, но сейчас нет никого?
– Дю Гуа, – медленно произнесла вдовствующая королева. – Честно говоря, этот авантюрист никогда мне не нравился.
– Ну что вы! Он был такой обаятельный… – Я умолк, наткнувшись на ледяной взгляд темных глаз государыни. – Впрочем, вероятно, вы правы. Под изысканным покровом зачастую скрывается самое черное коварство. Что бы все мы делали без вашей мудрой проницательности! Но тогда выходит, что шевалье де Батц на поединке чести сразил тайного врага государства! Возможно, также испанского наемника!
– Вероятно, Ретюньи не был подкуплен испанцами.
– Я тоже не верю в это. Ваше Величество! Наверняка несчастный умер от дизентерии.
– Вы правы, мой дорогой, – не спуская с меня пристального взгляда, промолвила достойная наследница рода Медичи. – Несомненно, вы правы.
– Но тогда выходит, что Мано был направлен самим провидением, чтобы покарать убийцу? Разумно ли властью земной судить исполнителя власти небесной!
– Анри, вы еще так молоды. А потому не знаете, что, хотя скорпионы, посаженные в сосуд, и убивают друг друга, последний выживший не является вашим другом, невзирая на то что предохранил вас от опасности, таившейся в каждом из его собратьев. Его также следует раздавить.
– Мадам, – удивленно произнес я, поднимая брови. Аллегория Черной Вдовы была более чем прозрачна. – Мано – верный человек, и он не раз спасал меня в трудную минуту!
– Ах, Анри, Анри. Ремесло государя – суровое ремесло. Абсолютно верны лишь те, кто уже мертвы. Они уже не имеют возможности изменить. У остальных такой шанс еще есть. И многие воспользуются им, лишь только представится маломальская возможность. Вы ведь играете в шахматы, Анри? Стало быть, знаете. Игрок, который не дорожит фигурами, – проигрывает. И игрок, который слишком дорожит фигурами, тоже проигрывает. Выигрывает только тот, кто знает, когда надлежит двигать фигуры, а когда – жертвовать ими. Шахматы очень полезная игра для любого правителя.
– Я знаю, мадам. И неплохо играю в нее.
– «Неплохо», мой дорогой, это не то слово. Играть можно либо превосходно, либо никак. Все остальное – жалкие потуги. И не забывайте, люди вокруг вас куда хуже, чем резные фигуры. Ибо они всегда имеют свое мнение о том, зачем они живут на этом свете.
– Смею полагать, сударыня, что я недурственный игрок. А в будущем, благодаря вашим мудрым урокам, обрету должную сноровку и опыт. Но в той партии, о которой нынче идет речь, шевалье де Батц – фигура еще не сыгранная, И если он все еще жив, на что мне искренне хочется надеяться, я намереваюсь во что бы то ни стало вывести его из-под удара.
– Мой дорогой, – прикрывая веками насмешливые глаза, ласково промолвила мадам Екатерина. – Горячность и запальчивость губили многих хороших игроков. Но давайте рассуждать, как люди, судьбою предназначенные властвовать, а не как тщеславные вояки, у которых весь мозг без остатка мог бы разместиться в яблоке их шпаги. Вы – король Наварры и вождь гугенотов. Вы прекрасно играли, и вчерашняя коронация яркое подтверждение тому, что пусть шаткий, но мир между французами-католиками и французами-гугенотами возможен. Я думаю, кардиналу де Гизу и папскому нунцию было также неуютно в соборе рядом с вами, как и вам рядом с ними. Но теперь дело сделано, и даже Господь не может объявить бывшее небывшим. И какой же ход вы сделаете сегодня? Может быть, король Наварры спешит развить достигнутый им успех? Королева сделала паузу, точно всерьез интересуясь моим мнением по этому поводу. Я молчал в ожидании ее дальнейших слов.
– Сегодня ради невесть куда пропавшего шевалье, заметьте, не убитого, не казненного – невесть куда пропавшего, вы готовы бросить на смерть тысячи подданных, как своих, так и моего сына? Готовы ввергнуть королевство в нищету и разорение? Ни одна, пусть даже самая ценная фигура не стоит целой партии!
Я, устыдившись, вновь уставился на Господа в окружении ангелов, разрабатывающего план сотворения Земли, с укором взирающего на спорящих с живописного плафона высокого потолка. Безусловно, Екатерина Медичи не могла призвать меня сюда лишь для того, чтобы сделать внушение разбушевавшемуся зятю и преподать ему урок игры в гранд-шахматы. Я ждал продолжения, ради которого и устраивался весь августейший нагоняй.
– Честно говоря, – прервала молчание вдовствующая королева, – когда мне сообщили, что ваш шевалье исчез из тюрьмы, я решила, что это ваша очередная шалость. – Она погрозила мне пальцем, должно быть, напоминая про набег на Сен-Поль. – Признаться, Анри, я и сейчас так думаю. Но вы утверждаете, что не ведаете, где мсье де Батц. – Государыня впилась в меня пристальным взором, вероятно, надеясь, что я дам слабину и сознаюсь в организации побега.
– Я готов присягнуть в этом, Ваше Величество, – высокопарно заявил я, ни на йоту не отступая от истины.
– Что ж, может быть, и так. Однако король также не имеет отношения к исчезновению вашего дворянина. Он исчез вчера ближе к вечеру, а у Генриха просто-напросто не было времени заниматься этим делом. Полагаю, ваш лейтенант объявится сам, Надо лишь выждать время. Вероятно, господин де Батц попросту умнее, чем я думала, и он не пожелал компрометировать своего государя. В таком случае ловкость и сообразительность этого шевалье делают честь и…
Я думаю, мне удастся убедить моего сына даровать мсье Маноэлю высочайшее помилование в честь коронации и памятуя о той роли, которую сей дворянин сыграл по Божьей воле. – Она замолчала, давая мне время выразить свою благодарность, что я и не замедлил сделать в самых изысканных выражениях, пришедших мне на ум.
– Но, Генрих, – прерывая поток славословий, встревожено промолвила королева. – Нельзя забывать, что в наших руках судьба не одного человека, а целых королевств. Вы еще очень молоды. И вы, и мой сын сегодня вспылили и наговорили друг другу много грубых и глупых слов. Но между людьми мудрыми слова, сказанные в запальчивости, забываются так же быстро, как и произносятся. И, надеюсь, что тот союз, который наметился меж нами, теперь не может быть сокрушен какими-то глупыми никчемными обвинениями… В той игре, мой мальчик, которую вам выпало играть по рождению, каждый ход рушит чьи-то судьбы. Это неминуемо. Я понимаю вас, но учитесь смирять свой гнев. Порою жертва фигуры дает вам немалое преимущество.
