Владимир Свержин - Трехглавый орел
– Ну и что же? – хмыкнул я. – Она приведет нас в поселок людоедов. Не думаю, чтоб там нас ждали с распростертыми объятиями. Во всяком случае, их радость по поводу появления гостей будет весьма своеобразной.
– Это они вам сами сказали? – насмешливо посмотрел на меня Калиостро.
– А что тут говорить? – поддержал меня Ржевский. – В кои-то веки обед сам придет.
– Пустое, – отмахнулся великий магистр, – мало ли что наговорят на людей. Государь, – он повернулся к Пугачеву, – в полумиле отсюда находится довольно благоустроенный поселок, где местные жители вполне радушно смогут нас принять.
– Ты че мелешь, лекарь?! – непонимающе буркнул атаман. – Они же людей жрут!
– Нет смысла спорить о разности культурных традиций, – вздохнул Калиостро. – Но я вам гарантирую, что нас они не тронут.
– А коли таки слопать захотят?
– Что ж, тогда пусть первым буду я.
– А одного-то, поди, на всех не хватит, – вздохнул Ржевский.
Внезапно джунгли вокруг нас огласились каким-то шипением, клацаньем и щелканьем, и из-за деревьев, подобно сказочным то ли гномам, то ли эльфам, стали появляться раскрашенные смуглокожие крепыши с копьями, дубинами и луками в руках. С эльфами их роднила безбородость, а с гномами – квадратное телосложение и внешняя угрюмость.
– А вот и проводники прибыли, – усмехнулся Ржевский, вскидывая пистолеты. – Боялись, что граф дорогу не найдет.
Наша коробка сомкнула строй, готовясь к обороне. Однако дистанция, разделявшая нас и количество собравшихся едоков, оставляла разве что шанс превратиться в корм для туземцев после хорошей драки. Что ж, и на том спасибо.Уж очень не хотелось-дожидаться в каком-нибудь грязном загоне, времени очередного ужина. Но, похоже, удивленные нашим появлением дикари все еще вд решались нападать. Один из них, покрытый какими-то насечками и татуировками с ног до головы, подобно японскому якудзе, вышел вперед и угрожающе зашипел на разные лады, застрекотал, да и вообще начал издавать такие звуки, которым и названия-то в обыденной жизни не было. Я почувствовал, как раскаляется от перегрева система «Мастерлинг», пытаясь перевести в словесную форму знаковую речь аборигенов. «Большая рыба... мужчина... мужчина... мужчина... мужчина... не человек... ходить...» Пока я пытался понять, что говорит неизвестный оратор, Калиостро вышел вперед, раздвинув шеренгу матросов, и что-то зашипел в ответ местному говоруну. Но как-то беззлобно, по-доброму. Они вновь обменялись шипением и присвистами, затем Калиостро вытянул вперед руку ладонью вверх, и тут началось такое!..
Я едва не поседел от пережитого кошмара. Джунгли зашипели. Но это не были звуки слышанной нами дотоле речи аборигенов, это было самое что ни на есть настоящее змеиное шипение. А вслед за этим сверху, снизу, с боков, откуда-то из-под земли, с веток деревьев, лиан, из-под корней поползли змеи. Змеи разной длины и окраски, большие и малые, ядовитые и питоны в неисчислимом количестве. Мы все замерли, как кролики на съезде удавов, но гады ползучие, похоже, попросту не замечали людей. Они окружили нас кольцом и устроили какую-то дикую вакханалию, какую-то бесовскую пляску, свиваясь и развиваясь, переплетаясь друг с другом и повисая на ветвях, наподобие праздничной гирлянды. Только огромный, более чем трехъярдовый бушмейстер, копьеголовый, как все бушмейстеры, с россыпью темных пятен по светло-коричневой с розовым отливом чешуе, обвился вокруг ног Калиостро, мягко, будто лаская, поднялся по его телу на плечи и замер в блаженном покое, положив голову на ладонь Калиостро.
Оглушенные увиденным туземцы один за другим бросались ниц, словно встретив живого бога. Впрочем, мы все тоже были близки к этому состоянию, и от скоропалительного падения на землю нас, пожалуй, удерживало лишь количество кишащих едва ли не под ногами змей. Давешний оратор, оторвав нос от земли, что-то быстро зашелестел, опасаясь, ч, п однако, поднять глаза на великого магистра.
– Господа, этот джентльмен спрашивает, не угодно ли будет нам посетить, я так понял, мое святилище, чтобы верховный жрец его народа мог оказать гостям подобающие почести.
– От-тчего не пройти, – выдавил Пугачев, окончательно трезвея и нащупывая рукой затылок, чтобы почесать его. – Только ты, лекарь, товось, аспидов с дороги прибери. Не ровен час, раздавим кого.
– Капитан, ты не поверишь, но, похоже, мы побеждаем! – Лис стоял на палубе «Князя Святослава» рядом с командовавшим боем Алексеем Орловым-Чесменским, наблюдая, что называется, во все глаза: свои и мои.
На берегу бухты, подобно мертвому киту, выставив из воды истерзанный правый борт и поросшую водорослями подводную часть ниже ватерлинии, лежал линейный корабль «Рюрик». По правую руку от «Святослава» матросы баграми и абордажными саблями срывали горящие снасти, стараясь не дать расползтись пожару. Но пушки уже не стреляли, и уносимый ветром пороховой дым становился все реже, позволяя видеть над бастионом развевающееся белое знамя. Испанский флаг уже исчез, лишь обломок флагштока огрызком кости торчал над стеной, напоминая о былом величии. На самой же куртине сбилась в кучу толпа абсолютно голых бородачей с саблями в руках, радостно приветствующих российский флагман. Один из них и размахивал тем самым белым флагом, который мы наблюдали.
– Это кто?.. Это что?.. – спросил я, дивясь подобному новшеству в ритуале сдачи крепостей. – Это в смысле того, что с них больше нечего взять?
– Капитан, ну ты и впрямь валенок какой-то. Это же казаки. А голые, потому что в одежде плавать неудобно. Не веришь, сам попробуй.
– А откуда они там взялись?
– Как это – откуда? Как говорили у нас в совке: завелись. Ты же понимаешь, когда пушки палить начали, им на этих лоханках стало невыразимо грустно, и от той тоски они начали бросаться в воду. Без одёжи. Но с саблями в зубах. А потом, выбравшись на берег, покумекали да и решили зайти спросить у хозяев, с чего, собственно говоря, такой кипиш. Ну а поскольку с этой стороны все были заняты, то братэлы подошли со стороны острова.
– Без штурмовых лестниц?
– Нет, с пожарными машинами! Конечно, без лестниц. Откуда в эскадре штурмовые лестницы? На коралях веревок набрали, пару пальм завалили, в общем, зашли на стены. А перед собой, исключительно для увещевания свихнувшихся по жаре испанцев, погнали монахов из местной миссии. Как видишь, с Божьей помощью обо всем договорились. О, вон и хозяин ласковый плывет. – Он показал пальцем на разукрашенную парусную лодку, отваливающую от пирса. Уж и не знаю, откуда она взялась, честно говоря, мне было не до того. Я увидел ладонь своего напарника, перемотанную окровавленной тряпкой, и у меня тоскливо сжалось сердце. Мне отчего-то вспомнилось веселье Лиса в вечер появления адмирала Джонса в лагере под Митавой. Да уж, что и говорить, повеселились изрядно.
– Ну а с караваном что?
– Ты знаешь, тоже как-то с Божьей помощью. Сначала из бухты удалось выйти одному из фрегатов, и они устроили каперам похохотать, а потом на горизонте показалось с десяток вымпелов наших отставших транспортников. Очевидно, нападавшие приняли их за подкрепление, потому как деру дали, шо наскипидаренные. Хотя, если серьезно, потери колоссальные. Ладно, об этом потом, давай-ка лучше поглядим на акт приемки сдачи объекта.
Разукрашенная лодка причалила к борту «Святослава», и на палубу поднялся высокий кабальеро в парадной испанской форме, с торчащими черными усами на смертельно бледном лице.
– Я хочу видеть Джонс Пол Джонса, – на ломаном французском произнес он. – Я дон Эстебан Ферейро Гомес граф де Кампоферрато, комендант Санта-Анны.
– Здесь нет адмирала Джонса, – с нескрываемым удивлением ответил ему граф Орлов-Чесменский.
– А кто же тогда командует эскадрой? – бледнея, кажется, еще больше, едва не задыхаясь, проговорил испанец. – Кому я должен сдать свою шпагу?
– Какого черта! К чему мне ваша шпага? Я граф Орлов. И я хотел бы знать, отчего вдруг вам пришло в голову открывать по нам огонь?..
– Нет, капитан, ну ты понял, как эта сука Пол Джонс нас подставил. Ладно, родной, продержись еще чуток, я сейчас быстренько найду, шо в этом гадюшнике может еще передвигаться своим ходом, и по-быстрому рулю к тебе.
– Не спеши. Тут Калиостро в раж вошел. Туземцы от него в немом восторге. Если что, я свистну.
Там, где кончались джунгли, и то, что называлось тропой, шло в горы, аборигены внезапно перешли с бесшумного крадущегося шага на приплясывание, оглашая округу ритмичным подвыванием: «Оу-оу-оу! Оу-оу-у!» Калиостро с бушмейсте-ром на плечах, несомый на руках четверкой наиболее крепких дикарей, кидал на нас извиняющиеся взгляды, словно стараясь дать нам понять, что подобный способ передвижения ему и самому малоприятен.
Вверху между валунов и живописных складок застывшей лавы виднелся вход в небольшую пещеру. Те четверо, что несли великого магистра, в своих завываниях перейдя почти на шепот, поднесли его сиятельство к темному провалу и, трепетно поставив его на скальную твердь, опрометью бросились вниз, увлекая за собой все остальное племя. Замерев у самой кромки леса за нашими спинами, они, очевидно, ожидали чего-то по меньшей мере ужасного.
