Валерий Елманов - Царская невеста
— Для полноты картины и вынесения, так сказать, окончательного приговора, девушку лучше всего было бы поместить на обследование в приличный стационар, — осторожно заметил он после долгого, не менее получаса, общения с Машей наедине. — Тогда бы я поручился за свои слова. А пока это всего лишь наиболее вероятный прикид, тем более что случай совершенно нетипичный, — оговорился он и продолжил: — У вашей артистки, молодой человек, не просто шок от молнии. — И выжидающе уставился на меня.
— Ну и что ему сказать? Правду? Тогда он и мне порекомендует полежать в стационаре.
— Она еще и ударилась в падении, — промямлил я и зачем-то добавил: — Больно.
— В смысле — сильно? — уточнил он.
Я с облегчением кивнул.
— Хитро ударилась, — вздохнул приземистый коренастый бородач в докторском халате и сочувственно улыбнулся.
Может, улыбка была, что называется, профессиональной, но мне она показалась искренней.
— Очень хитро, — повторил он, задумчиво поглаживая небольшую округлую бородку. — Такое ощущение, что ее мозг как-то внезапно растерял всю приобретенную информацию, то ли напрочь ее позабыв, то ли…
— А каковы шансы, что она снова все вспомнит? — поинтересовался я.
— А тут я ничем порадовать не могу — еще раз повторюсь, что нужно всестороннее обследование, — твердо сказал Сергей Николаевич. — У меня ваш случай — первый за всю многолетнюю практику. Пока можно констатировать лишь одно: полное стирание памяти. Я, конечно, в технике не спец, но могу сравнить с компьютером, когда вы форматируете у него жесткий диск. Теперь у нее в голове пустота, но у меня такое ощущение, что туда можно закладывать по новой все что угодно… — И развел руками. — Пока все.
Звания его я так и не увидел — мешал накинутый на плечи белый халат, да и не до того мне было, но, будь моя воля, я бы возвел его в ранг генерала. Нет, даже маршала. За непревзойденное мастерство и талант. Он угадал все, включая сравнение. Маша и впрямь училась на удивление быстро, особенно поначалу, заглатывая за день-два то, на что обычному ребенку нужно не меньше года. Когда Валерка через полторы недели нашел для меня уединенное местечко — один из его приятелей уезжал в отпуск к морю и просил приглядеть за дачей, — ей было уже семь лет. Не меньше.
Только временами, крайне редко, да и то лишь на несколько секунд, в ней просыпалось что-то от той прежней, но почти сразу безмятежно засыпало. Впервые я это заметил, когда мы подходили к трамваю, чтобы ехать на вокзал, а оттуда на дачу.
— Ух, яка колымага велика! — простодушно восхитилась она, тыча пальцем в трамвай. — Дак из железа вся. Нешто такую лошади увезут?
У меня перехватило дыхание. Я беззвучно шевелил губами, стараясь глотнуть воздух, и лихорадочно размышляя в поисках ответа: «Радоваться мне этому пробуждению или…»
Но Маша тут же нахмурилась, о чем-то напряженно размышляя, а затем вновь обратилась ко мне и прощебетала:
— Костя, а что такое колымага?
Это только один из примеров. Впрочем, случались эти «включения» настолько редко — не чаще двух-трех раз в месяц, впоследствии и того реже, а спустя год вообще прекратились, — что можно было не обращать на них внимания. Да и не до того мне — я ведь… учительствовал. Получалось не ахти, но, на мое счастье, в школе, где я преподавал, числилась всего одна-единственная ученица, притом гениальная, так что особых проблем, невзирая на полное неумение, я не испытывал.
Начальные классы Маша прошла за неделю. Когда же мы спустя месяц возвращались с дачи, княжна щелкала квадратные уравнения, как орешки. Дальше я с нею не пошел. Во-первых, сам плохо знал, а во-вторых, не имело смысла забивать прелестную головку моей девочки всякими глупостями из учебников алгебры и начала анализа, тригонометрией и прочей белибердой, которая обычному человеку туго дается и через год после окончания школы вылетает из головы. Совсем. За абсолютной ненадобностью.
Так же я поступил и с остальными точными науками — и физика, и химия только за седьмой и кое-что из восьмого класса. То есть она имела обо всем общее представление, а что касается конкретики — никаких формул. Причина та же — за ненадобностью.
Иное дело — гуманитарные предметы. Литература и география, зоология и ботаника — это да. Это ей сгодится. Как принято говорить — для общего интеллектуального развития. Тем более что учебники Маша не читала — перелистывала, но при этом запоминала все.
С английским языком сложностей тоже не было. Найденный в поселке репетитор — бывшая учительница, а ныне пенсионерка Аглая Васильевна — вообше млела, каждый день не уставая засыпать цветущую от удовольствия Машеньку комплиментами. С головы до ног.
Но она того заслуживала. Бывшие ученики Аглаи Васильевны за несколько лет в школе осваивали от силы половину того, что с легкостью одолела моя Машенька всего за три недели.
История — статья особая. Особенно времена Иоанна Грозного. Признаться, рассказывал я ей о них не без некоторой опаски — вдруг вспомнит, причем не малюсенький кусочек, крошечку, щепоточку, крупинку, а сразу все. И что тогда? Но обошлось. Единственный комментарий, который Маша отпустила в адрес царя, касался его жен.
— Я бы нипочем за такого злого дядьку замуж не вышла! Хоть режь!
Мне оставалось только усмехнуться и погладить ее по головке со словами: «Ну и правильно, умница ты моя».
Вот только ночью мне вдруг снова приснился тот злополучный пир, ее бледное лицо, натянутая улыбка и отчаянная мольба во взоре, устремленном на меня: «Помоги! Спаси!» Проснулся я в холодном поту и больше не заснул. Так и просидел до самого рассвета на маленькой кухоньке, нещадно смоля одну сигарету за другой из случайно найденной в столе пачки — тут уж не до отказа от пагубных привычек.
Но это — в смысле мои сны и ее «пробои» в памяти — было мелочью. Так сказать, некоторыми издержками производства, с лихвой окупаемыми общими достижениями. В целом процесс и впрямь протекал столь гладко, что мне подчас становилось страшно — уж очень долгий перерыв устроила судьба. Не иначе как она занята тем, что готовит мне не просто каверзу, но с супернаворотами. Однако шли дни, а я их так и не видел.
Одно время я всерьез решил, что будущая суперкаверза каким-то образом запрятана именно в ее гениальности. Но и тут промах. Почти сразу после нашего возвращения с дачи обратно к Валерке ее скорость усвоения резко пошла на убыль. В то время она уже попала в руки Валеркиной жены Алены для постижения еще одной стороны жизни. Пусть я был для нее и отцом, и старшим братом, но есть сугубо женские вопросы, в которых они некомпетентны. Именно Алена и заметила нам с Валеркой:
— Девочка очень умненькая, но гениальности я в ней что-то не замечаю.
И верно. Она могла выучить пяток не особо длинных стихотворений за вечер, а вот десяток уже не осиливала. Она… Словом, проверка установила точно — гений куда-то делся.
«От гениальности к нормализации, а куда потом, от обычного состояния?» — мрачно думал я, вновь нещадно смоля одну сигарету за другой.
Нет, куда именно — я знал, но ответ мне не нравился. Однако и здесь все мои опасения оказались напрасными — ниже она не опустилась, превратившись в совершенно обычную молодую красивую девушку.
К этому времени Андрей через своих знакомых состряпал для нее все необходимые документы — свидетельство о рождении, аттестат об окончании школы и паспорт на имя… Марии Андреевны Долгорукой. Если соглашаться на любой, обошлось бы гораздо дешевле, но я заявил, что это память о моих былых сражениях, достижениях, победах, удачах и вообще. Конечно, глупо, особенно с учетом, что она через два месяца все равно поменяла его в связи с замужеством и сменой фамилии. Да-да, прошу любить и жаловать — Мария Россошанская.
А моя захоронка под Нижним Новгородом пришлась как нельзя кстати. На паспорт и прочее у меня ухнулись последние деньги, вырученные мною от продажи тех двадцати семи золотых монет, выпоротых из ферязи и кафтана. Где-то недели за три до свадьбы я отправился к своему бывшему поместью. Нижегородский кремль продолжал величественно возвышаться над Окой и Волгой, но меня интересовал только отрезок одной из стен, указывающий направление моей за- хоронки. По счастью, башни Пороховая и Юрьевская, которая теперь называется Георгиевской, оказались на месте.
Повозиться пришлось изрядно. Если бы не Андрюхин миноискатель, думаю, промучился бы с поисками не одну неделю — расстояние оказалось совсем не то из-за капризов полноводной Волги, любящей намывать и подмывать берега, зато с остальным управился быстро. Вот только копать пришлось поглубже — вместо метра рыл чуть ли не два. Наверное, нанесло.
Зато клад оказался и впрямь бесценным. Полазив по каталогам, я установил, что некоторые из спрятанных мною монеток не просто раритеты, а чуть ли не единственные в мире, и цена их на международных аукционах зашкаливает за сотню тысяч, причем даже не долларов, а фунтов стерлингов. Кое-какие и вовсе уникальны — во всяком случае, в каталогах они вообще не значились.
