Владимир Свержин - Внутренняя линия

— Стало быть, и я драконьего племени? — В глазах молодого воеводы блеснул огонь.

— Тебе о том и думать негоже, — резко оборвал его отец. — Когда хочешь, иное послушай: тот же вещун толковал, что род наш к святому Георгию восходит. Вот об этом и думай.

— Как же так, батюшка? Как такое случиться может, чтоб единым разом и дракон, и драконоборец?

— Может. Ты верь слову моему. А ежели суждено тебе будет — и сам обо всем проведаешь.

А сейчас выслушай, сынок, волю мою. Когда помру, тело в землю не кладите. Положите в крипте — в святой земле под церковью, а в руки мне дайте те писания, что Мефодий со слов моих на бумагу перекладывает.

— К чему это, батюшка?

— Не спорь, раз говорю — значит, надо!

— А тело? Долго ли оно без погребения надлежащего пролежит?

— Верно глаголешь — недолго. Но чует мое сердце — едва я преставлюсь, придет сюда человек из чужой земли. Один или четверо их будет — того не ведаю. И в каком обличье — тоже знать не могу. Только захотят они схоронить меня.

— Не волнуйся отец, — рука Дмитрия крепко сжала эфес сабли, — не выдам.

— Клинком против них не отмашешься. Все одно, что солнцу метлой грозить. То не простые люди. И потому как скажут они, так и делай. Обещаешь мне?

— Перед святыми образами клянусь! На книге Божьей и на булате ратном!

— Вот и славно. Теперь и уходить можно. Доведу повесть мою до конца — и в путь.

Виконт сидел за столом в ампирном будуаре, ставшем вчера его кабинетом, и внимательно разглядывал арматюру — старинный щит, украшенный лавровым венком, изящно обвивавшим живописно сложенные за щитом мечи, копья, боевые трубы. После великой победы над императором Наполеоном обычай украшать стены, двери, мебель подобными образчиками военно-декоративного искусства был в моде у европейской аристократии.

Мастер-краснодеревщик, из-под резца которого вышел этот резной оружейный склад, потрудился на славу: утонченный вкус и четкость линий радовали взор. Но мысли доктора Деладоннеля были далеко, очень далеко.

— Джокер-3, прошу вас обратить внимание, — звучал в голове оперативника приятный, но требовательный женский голос, — профессор Дехтерев — настоящий фанат своего дела. Он вышел из небогатой семьи, проложил себе путь в науку собственным умом и огромным трудолюбием, и потому искренне считает, что всякий пролетарий, благодаря свершившейся в России социальной революции, готов завтра же идти той же дорогой, что и он. Профессора не стоит пробовать вербовать, взывая к ностальгическим чувствам по старым временам. Он человек науки и уверен, что будущее всегда лучше прошлого, а настоящее имеет невеликую цену.

— Может, какие-то слабости? Увлечения?

— У него довольно много увлечений. Любит кошек, собирает почтовые марки. Но он — русский интеллигент, порода нигде больше в мире не встречающаяся. Для профессора Дехтерева нет ничего выше того, что он считает истинным. Богатство, слава, власть, даже сама жизнь имеют цену лишь тогда, когда они совместимы с этим его пониманием истины. Так что нет смысла ни пытаться его подкупить, ни пробовать запугать.

— Тяжелый случай.

Высокая дверь с закрашенной белой краской летящей Никой приоткрылась, и в будуар мягкой неслышной походкой вошел Фен Бо.

— Вас хочет видеть товарищ Орлинский.

Виконт поднялся из-за стола:

— Передайте ему, что я сейчас занят. Мне надо повидаться с профессором по известному делу. Часа примерно через два я буду рад увидеться…

Фен Бо продолжал улыбаться, но, кажется, пропустил мимо ушей все, сказанное подопечным.

— Товарищ Орлинский велел не задерживаться.

— Я и не буду задерживаться. Как только окончу дела…

Виконт почувствовал, как железные пальцы ординарца смыкаются чуть повыше локтя. Раньше, чем успел понять, что происходит, Нильс Кристенсен перехватил запястье противника, и с разворотом перешел на болевой прием. Не тут-то было! Моментально Фен Бо осел, крутанулся на месте, подхватывая доктора под колени. Джокер–3, не сопротивляясь, отпустил захваченную руку и обрушил удар на плечи у основания шеи китайца. Неуловимым движением тот повернулся, сбрасывая удар, и отскочил в сторону.

— Это школа Чжоу И, — обескураженно произнес Фен Бо. — Никто в Европе не знает об этой школе.

Красноармеец ощупал подопечного взглядом, точно сканируя.

— Вам кое-что известно о нашей медицине, но вы никогда не были в Китае. И вообще, — не спуская с доктора настороженных глаз, проговорил Фен Бо, — вы здесь чужой. Совсем чужой.

— Я приехал из Дании, — как-то невпопад ответил Виконт, понимая, что для собеседника весь его камуфляж шит белыми нитками.

— Нет, — продолжая изучать странного лекаря, тихо произнес «ординарец». — Вы знаете, о чем я.

С полминуты они смотрели друг на друга, не столько пытаясь одержать победу в битве взглядов, сколько гадая: что теперь делать, как выйти из сложившейся нелепой ситуации.

— В многознании много печали. Умножающий знание — умножает скорбь, — процитировал Экклесиаста Виконт.

— Капли делают чашу из камня, но всякая чрезмерная капля не утоляет жажду, а таит горечь. — Фен Бо поклонился. — Хорошо, я дам немного времени завершить ваше дело.

— Что у вас там происходит, Джокер-3?

— У меня здесь о-о-чень странный китаец.

— Что в нем странного?

— Ну, к примеру, он безошибочно опознает школу Чжоу И, до создания которой еще лет двадцать.

— Действительно, странно. Погодите, я сейчас сообщу лорду Баренсу.

Виконт поклонился в ответ, и в этот момент в голове его зазвучал мягкий, почти ласковый голос лукавого царедворца, которым Джордж Баренс умел сообщать самые неприятные известия.

— Здравствуй, мой мальчик. Мне доложили, что у тебя контакт со Встречными?[33]

— Похоже на то, милорд.

— И, как я понял, в самый неподходящий момент.

— Да, я только-только смог нормально подойти к Дехтереву, и тут, на́ тебе…

— Я так и думал. А скажи мне, Крис, знаешь ли ты, почему я рекомендовал отправить на поиски лаборатории именно тебя?

— Потому что я похож на доктора Деладоннеля?

— Да, это тоже. Но главное другое. У тебя есть замечательный дар — вряд ли ты сам его осознаешь, но он присущ тебе так же, как ум и железная логика — Камдилу, а виртуозная находчивость — Лису.

— О чем вы, лорд Джордж?

— Ты попадаешь в волну, и тебя всегда несет в правильном направлении. Не берусь объяснить это с точки зрения здравого смысла, но я специально просматривал все отчеты о твоих выездах, и заявляю с полной уверенностью: это факт. Следовательно, мой дорогой, оставим до поры до времени выяснение природы Встречного. Действуй так, как получается. Главное, что лаборатория обнаружена. Если пожелаешь, можно возвращаться — мы пришлем оперативную группу, она сама разберется и с профессором, и с его изысканиями.

— Я думаю, стоит повременить. Хочу сам поговорить с Дехтеревым.

— Хорошо. Ты определяешь — быть или не быть.

Крис молча вышел в коридор.

Встречные очень редко, но попадались в разрабатываемых сопределах. Отношения с ними всякий раз складывались неоднозначно. Хуже всего, если задачи оперативных групп оказывались прямо противоположными. У Виконта не было сомнений, что ординарец — совсем не тот, за кого себя выдает. Крис не мог понять, кто Фен Бо на самом деле и что ему нужно, и теперь чувствовал, что идет по коридору, будто под прицелом. Китаец словно контролировал каждый его шаг.

«Неужели конкуренты тоже пронюхали о разработках психотронного оружия? — крутилось в голове оперативника. — Если да, то каковы их намерения? Необходимо все же вызывать группу. Вероятно, иного выхода нет. Быть может, они из мира, в котором Поднебесная империя, проскочив какую-нибудь очередную кровавую смену династий, стала глобальной мировой державой, подмяв под себя, ну, скажем, всю Азию. А если Встречные собираются, не мудрствуя лукаво, склонить чашу весов здесь в удобную для себя сторону, разрушив энергетический баланс в ближних сопределах? Скорее всего любезность Фен Бо вовсе не любезность: он просто использует меня как танк прорыва, как обезьяну, таскающую каштаны из огня!»

От этих мыслей было чертовски противно. Виконт остановился у широкой лестницы, спускающейся к просторному холлу: «Быть может, выйти из игры? Охрана на входе — ерунда, они и пикнуть не успеют. А дальше — вперед, Москва большая. Ближайшая камера перехода неподалеку». Виконт еще раз посмотрел на лестницу, на затоптанную, а некогда роскошную ковровую дорожку…

«Что там Баренс говорил насчет моей парадоксальной везучести? Раз пойду так, значит, именно так и надо». — Он уже вознамерился сделать шаг, но увидел быстро поднимавшегося по лестнице энкавэдэшника. Тот прошел мимо, кивнув доктору, и постучал в дверь профессорского кабинета: