Марина Алиева - Жанна дАрк из рода Валуа
– В крайнем случае, господа, – шептал он, косясь на прогуливающегося по залу внимательного епископа Лангрского, – если здесь решат обойтись полумерами, мы можем действовать самостоятельно! Тайно отправим в Монтеро несколько отрядов и устроим засады на дороге, возле замка и у Ионнского моста – там есть удобное место. Не получится у одних, получится у других, но убить Бургундца следует незамедлительно!
Сторонники де Жиака тоже кивали и тоже косились по сторонам осторожными короткими взглядами, выдававшими их с головой.
– Если эти господа затеют какие-нибудь глупости, я не возьмусь ни за какие переговоры, – сказал Жан Бретонский, поймав за руку проходившего мимо епископа Лангрского и указывая на группу возле де Жиака. – Ваша светлость должны знать, что английский король терпимо относится ко всем нашим предложениям только до тех пор, пока во Франции существует мощная оппозиция в лице герцога Бургундского. Любое её устранение вызовет ответные меры, которые вся Европа признает законными
– Господи, помоги мне, – перекрестился епископ со вздохом, – в какие странные времена приходится жить. Прежние короли не шли воевать из-за того, что оскорбленный рыцарь смывал с себя оскорбление кровью оскорбителя, кем бы последний ни был.
– Тогда, пускай ваш де Жиак посылает открытый вызов! – прошипел герцог. – Боюсь, правда, что он не будет принят…
– Он не будет послан, – с мягкой улыбкой перебил епископ. – Такой вызов только официально подтвердит то, что до сих пор считалось слухами. А мы не можем подкреплять бесчестье преданных нам людей, как не должны создавать и герцогу Бургундскому славу победителя во всём.
– В таком случае, не создавайте ему и славы мученика его убийством. Сейчас, как никогда, герцога следует беречь, иначе, повторяю, никаких переговоров с Англией не будет.
– Я понял вас, ваша светлость, – наклонил голову епископ. – Если желаете знать моё мнение, то, полагаю, нам даже переговоры следует начать именно с герцогом Жаном, а не с королем Генри…
– И это будет очень разумно, – поджав губы, вставил Жан Бретонский.
– Но, к сожалению, моё мнение здесь мало что решает, – закончил епископ и с поклоном отошёл.
Кружа по залу, он подобрался, наконец, к Рене Анжуйскому, которого до сих пор старательно обходил, и, делая вид, будто показывает ему новые доспехи дофина, заказанные мадам Иоландой и выставленные в зале, тихо прошептал:
– Приготовься, мой мальчик. Сегодня в этом зале должно произойти интереснейшее событие, которое, как мне кажется, достойно места в Истории…
Шаг на сутки назад
Рене прибыл в Бурже буквально накануне.
И городок, и замок показались ему похожими на разворошенный улей, или на военный лагерь, готовящийся к выступлению. Повсюду он замечал настоящие походные шатры, оснащённые, как и положено, арсеналом и походной же кузней; сложенные кострища с подвешенными над ними огромными котлами, в которых уже что-то варилось, и вертелами с уже готовящейся дичью. Отряды, приведённые из Дангедока, Прованса и Гаскони обустраивались деловито и решительно. Всадники с лошадьми терпеливо дожидались своей очереди к местным кузнецам, еле успевавшим сновать от адского пламени своих жаровен к наковальням. Их вспотевшие подмастерья, высунув языки, подтачивали и чистили мечи и кинжалы, а жёны сноровисто приторговывали всевозможной снедью из домашних кладовых. Те, что помоложе, зазывно подмигивали пришлым солдатам, радуясь неожиданному разнообразию, ворвавшемуся в их заведённую раз и навсегда провинциальную жизнь. Их мало заботили политические расчёты герцогов и дофина, и английский король, подобно мифическому дракону, полыхало гнём где-то за лесами, за горами. Но доехав до замка, Рене всё же ощутил разлитый в воздухе всеобщий напряжённый азарт, и сам, ни разу ещё не бывавший в бою, вдруг страстно захотел какого-нибудь сражения, трепета перед боем, ощущения, что рука не держит меч, а заканчивается им, и упоительного, наверняка ни с чем не сравнимого понимания, что рядом с тобой, или против тебя сама смерть!
Мадам Иоланда встретила сына с озабоченно сдерживаемой радостью. Скупо расцеловала и проводила в отведённые ему покои, сетуя, что замок стал похож на постоялый двор, и даже собственного сына она вынуждена размещать, как попало.
– Здесь немного тесно, – констатировала герцогиня, открывая дверь в небольшую, но дорого обставленную комнату. – Что поделать, лучшие покои пришлось отдать Бурбону и герцогу Бретонскому – у меня на них большие планы… Зато из этого окна тебе будет прекрасно виден каждый въезжающий и выезжающий, а это, поверь мне, на сегодняшний день солидное преимущество перед другими…
Рене такому приёму не удивился. Её светлость и в прежние времена не отличалась материнской мягкотелостью. Тем более глупо было ждать от неё чего-либо подобного теперь, когда в государственном масштабе требовалось что-то решать и действовать. Поэтому, едва сняв двухцветную по последней моде, щегольскую шляпу, молодой человек первым делом достал из подшитого внутрь рукава кармана письмо герцога Лотарингского с безусловным согласием на брак его дочери Изабеллы и Рене, и, с лёгким поклоном, протянул его матери.
Герцогиня на письмо еле взглянула – ничего другого она в любом случае не ждала – и сразу спросила:
– А что на словах?
– Многое.
– Тогда отложим разговор.
Она подошла к окну и бросила короткий взгляд во внутренний дворик.
Там бесконечно сновали туда-сюда чьи-то слуги, конюхи и оруженосцы. Переносились, целыми вязанками, простые мечи и деревянные, окованные медью «экю», чинились сёдла и подправлялись гнутые доспехи. Для лошадей, не поместившихся в конюшне, спешно сколачивали на заднем дворе новый навес с яслями, но монотонный стук долетал сюда, и во всем этом грохочущем, хохочущем, лязгающем и неутомимо шевелящемся мужском месиве молочным домотканым пятном выделялась прикрытая чепцом голова сердитой толстой прачки с красными руками и огромной корзиной, которую весело щипали со всех сторон, не давая подобраться к чёрному ходу…
– В замке появилось слишком много ушей, – сказала герцогиня, с неудовольствием отворачиваясь, – и я не уверена, что все они искренне нам преданы… Одним требуется одно, другим – другое, а третьи озабочены только собственными интересами, и всё это нужно как-то увязать в единое целое, не наделав глупостей. А самая большая глупость сейчас – это раскрывать кому бы то ни было свои собственные планы… Вечером, после службы, приходи в сад за часовней, там и поговорим. Его светлость де Бар тоже придёт… Только не вздумай рассыпаться в благодарностях – он это оговорил особо. Лучше будь готов выполнять все его пожелания – нам здесь очень нужны люди, на которых можно положиться. И приготовься рассказать нам обо всём, что делается в Лотарингии…
Она покосилась на возившегося у входа с вещами Жана де Дьёмуара – оруженосца Рене, и, с нажимом, повторила:
– Обо всём… Ты понял?
Ещё бы не понять!
Рене кивнул и низко поклонился уходящей матери.
– Еду я велю принести тебе сюда, – обернулась она в дверях. – И постарайся до вечера ни с кем пока не говорить. К Шарлю тоже не ходи. Он все ещё не пришёл в себя и выглядит довольно жалко. Нельзя, чтобы став королём, в один прекрасный день, он вспомнил бы вдруг, что ты его таким видел. Будет достаточно, если я просто передам от тебя выражения глубокого участия.
Рене ещё раз поклонился. А когда дверь за её светлостью закрылась, приказал Дьёмуару приготовить ему на вечер одежду, позвать каких-нибудь слуг с горячей водой и, сняв с себя только оружие, блаженно рухнул на кровать.
Рассказать обо всём… Извольте, он и сам не против. Вопрос в том, КАК именно рассказать? Беспристрастно выложить всё, что ему велел Карл Лотарингский, или воспользоваться, наконец, приобретёнными знаниями и сместить акценты так, как нужно…
Ох, знать бы ещё, как нужно.
И нужно ли рассказывать о том, что Жанна уверовала?..
Матушка в очередной раз мудро подстраховалась, посоветовав ему ни с кем не говорить до неё. Или опасалась, что кто-то сумеет хитро разговорить Рене прежде времени, или хотела именно беспристрастного изложения фактов. И молодой человек мог бы с лёгкостью предоставить её светлости самой во всем разбираться и решать, насколько приемлем план герцога Карла, не тяготись он обострившимся возле оврага чувством ответственности за Жанну, да ещё и внезапно возникшим интересом к девочке из Домреми.
Кстати, эту загадку он едва не решил, придумав, как ему казалось, отличный план. Но стоило Рене заикнуться о том, что не худо взять с собой к матушке ещё и отца Мигеля, как герцог Лотарингский замахал руками.
– Ни в коем случае! Я не хочу ссориться с герцогиней из-за того, что её духовник сунул нос в тайные бумаги приората и помешался. Возникнет нужда – она сама за ним пришлёт, а ты пока поезжай, не трать время попусту…
