Марина Алиева - Жанна дАрк из рода Валуа
– Не знаю.
– Так я скажу. Только две вещи – подчиниться или найти доводы в пользу противостояния Монмуту и возможности ему противостоять. И, как мне кажется, именно этих доводов и возможностей Жан Бургундский от меня и ждет. Он знает, что я не отмахнусь и помогу. А ещё, он наверняка догадывается о том, что с твоей матушкой меня связывает кое-что большее, чем только твоё воспитание. Правда, думает, скорей всего, что связано это с теологией и прочими премудростями, но для нас в нашей ситуации, это неважно.
– Так вы полагаете, что Бургундец ищет союза с дофином против Монмута? – догадался Рене. – И это теперь, когда сам же заставил его бежать?!
– Именно! – усмехнулся Карл. – И возможно, не так уж он и заставлял… Скорей всего наш дофин испугался слишком рано.
– Но зачем нужно было так нагло захватывать Париж?! Разве нельзя было просто договориться и оставить в живых и графа, и его сторонников, которые могли бы оказаться полезными?
– О, мальчик мой, не спеши. Здесь политика. С одной стороны, усыпить бдительность Монмута – дескать я верен договору. С другой, расправиться с давним врагом. И с третьей, показать дофину, кто в доме хозяин, хорошенько его напугать, подержать какое-то время в изоляции, а потом предложить союз на своих условиях, который тем вернее будет принят, чем сильнее испугается Шарль. Сам подумай, какую силу может он выставить теперь, когда нет графа Арманьякского и большинства его сторонников?! Только войска твоего старшего брата, собственную крошечную гвардию, и такие же крохи от тех, кто остался более-менее верен… Нет, это не войско. Но беда в том, что и сам Бургундец слишком увлёкся. Впереди английский король-победитель, которому уже мало интересен союз с Бургундией – он и сам всё завоюет. Да и брак с принцессой Катрин не может служить таким же сдерживающим фактором, каким он был, скажем, до Азенкура. Будь у власти одна только королева, она бы, не задумываясь, щедрой рукой отдала бы Монмуту всё за собственную спокойную жизнь. Но герцог Жан не таков, терпеть под боком превосходящую силу не сможет. Он хочет править, а не подчиняться. И наверняка уже просчитал, что с помощью хилого дофина сможет призвать под свои знамена тех, кто, как и я, до сих пор в драку не лезли, отогнать Монмута, а потом… Ну, тут я гадать не стану, но рискну предположить, что в условиях союзного договора с дофином обязательно будет хитрая закорючка, которая позволит Бургундцу и дальше удерживать власть, только теперь более законно! Для него это крепкий шанс, Рене. И герцог Жан ухватится за него мертвой хваткой, уж я-то знаю!
Глаза Карла Лотарингского азартно сверкнули. Он поднялся со стула почти без усилий и энергично потёр руки, то ли от холода, то ли от возбуждения.
– Теперь-то ты понимаешь, чего я хочу?
– Кажется, да.
– Мы немного повременим с оглашением и помолвкой, да, мой мальчик? Совсем чуть-чуть.., или столько, сколько потребуется… Я не хочу, чтобы Бургундец узнал заранее… Это, как игра в карты! Я соглашусь на должность коннетабля, дождусь, когда герцог Жан выложит на стол свой расклад, а потом.., только потом, Рене, предъявлю ему собственный козырь – брачный договор между Лотарингским домом и домом Анжу, плюс твоё герцогство! И, поверь, я знаю, что говорю, это будет такой кулак под нос, из которого Бургундия фигу уже не слепит!
Герцог нервно рассмеялся и почесал кончик носа.
– М-да… Как всё, однако, возвращается… Или вращается…
Он уже не чувствовал холода, несмотря на то, что уходящее на покой солнце понемногу подтягивало свои жаркие руки к горизонту. Зато кабинетная сырость кажется, передалась Рене.
– План прекрасный, Карл, и я готов ждать оглашения о помолвке сколько угодно, – проговорил он, ощущая неприятный холодок на спине. – Но, что если мы ошибаемся, и герцог Бургундский никакого союза с дофином не желает, но очень хочет, чтобы так думали вы? А потом, когда подумав, вы согласитесь стать коннетаблем и примете присягу, отступать уже будет поздно и останется только выполнять приказы…
Карл с нежностью посмотрел на юношу.
– Как я рад, что именно ты станешь моим зятем, Рене. Конечно, на этом свете всё возможно, и не я ли тебя учил рассматривать любые обстоятельства, как предмет, в котором скрыты тайники? Хорош был бы учитель, не следующий собственным указаниям. Однако, у меня есть ведь и другой козырь – «шут» без масти, способный бить любую карту, когда его объявляют… Он даст возможность повернуть ситуацию, как нужно, мне, и только мне. Но… Как раз тут без твоей помощи не обойтись, поскольку предъявить его я смогу только с позволения твоей матушки.
– Господи, – охнул Рене, – не хотите же вы рассказать Бургундцу о Жанне?!
– А почему нет? Чего ты так испугался? Тяжелее, чем теперь, положения у Франции не было. Королевство безусловно гибнет, как и предсказано, и слухи о Деве-Спасительнице только ждут своего часа. А Бургундец суеверен. После того, как Жан де Хелли под Никополисом услышал «голоса», предостерегающие от битвы с турками, а пуще того, после поражения, которое тогда случилось, герцог Жан стал очень чувствителен ко всякого рода предсказаниям. Я могу ему конфиденциально сообщить, что Дева уже появилась на моих землях и живет под моей опекой. И добавить, что только в моей власти выпустить её во главе всех в неё верующих, или позволить объединенным силам Франции и Бургундии самим остановить Монмута… Ты понимаешь, о чем я?
Рене, всё ещё испуганный, кивнул.
– Да… Править, а не подчиняться… Он, конечно, выберет второе…
– Но, с другой стороны, – продолжил герцог, – Дева-Спасительница не только моё дело. И мадам Иоланда, твоя матушка, никогда мне такого самоуправства не простит…
– А если Бургундец захочет увидеть Жанну, вы её покажете?
– Нет, конечно.
– Но он может представить это, как условие.
– Тогда я покажу ему ту, другую, с которой возится духовник твоей матери. И, возможно, именно для такого случая. Не рисковать же нам, в самом деле, настоящей!
О другой девочке Рене уже слышал, но мать строго-настрого запретила ему наведываться в Домреми, или что-то самостоятельно выяснять. Сказала, что дело там сложное, и Мигель сам во всем разберётся. Однако, священник уже давно не появлялся в замке, и никаких толковых сведений от него не поступало. Последний раз, перед самой смертью герцога Анжуйского, он вернул Карлу Лотарингскому древний манускрипт, и что-то долго и путано объяснял про девочку, которая «и так все знает и ни в каких иных знаниях не нуждается».
– Она – сама истина! – страстно убеждал Мигель. – И если вы ждете прихода Спасительницы, то возрадуйтесь и дайте вашим душам глаза, чтобы увидели себя изнутри и подготовились, ибо она среди нас!
Рене тогда едва не поверил, но герцог посчитал такую экзальтацию лишь легким душевным расстройством и быстро юношу разубедил.
– Я много видел помешавшихся после чтения манускриптов из моей кладовой, – говорил он. – Жаль. Отец Мигель казался человеком разумным. Он и меня едва не убедил в том, что крестьянка из Домреми какая-то особенная. Говорил, что она предсказала Азенкур… Хотя теперь, задним числом, таких предсказателей объявились сотни, хоть пруд из них пруди… И, знаешь, что ещё, мой мальчик – может и хорошо, что святой отец ошибся… Ей богу, я дал ему манускрипт…, и даже надеялся. Но потом поразмыслил и подумал, что не смогу решить, как с этим управиться, если окажется правдой… Ожидать чудо и получить его – две большие разницы. И я предпочитаю деятельное ожидание растерянному обретению…
Возможно, Рене все равно задумался бы о той девочке, поскольку интерес матери к Домреми не мог быть пустым. Но судьба распорядилась иначе. Молодой человек очень быстро обо всем забыл, сраженный пришедшим известием о смерти отца. И не вспоминал до той минуты, когда слова герцога о странной девочке не воскресили её в памяти, словно прошлогодний призрак.
– Нет, так тоже нельзя! – вырвалось у него.
– Так надо, Рене, – мягко, но с нажимом произнес герцог. – Только так мы заставим Бургундца заключить союз на своих собственных условиях. А уж какими именно они будут, предоставим решать от имени дофина вашей матушке. Или его святейшеству, епископу Лангрскому, который весьма смышлен в словесных хитросплетениях… Я с радостью уступлю им это право, поскольку желаю расплатиться за щедрый дар…
Герцог обнял Рене за плечи и слегка встряхнул.
– Ну, что ты вдруг загрустил? Какой ещё тайник во всем этом тебе мерещится?
– А что, если жажда власти в Бургундце настолько велика, что он подошлёт к девочке убийц, лишь бы не иметь никакой угрозы за спиной? – спросил Рене.
– И что? Пусть подошлёт, – ничуть не обеспокоился герцог. – Они же придут в Домреми, к той, к другой, а она всё равно не настоящая.
