Ант Скаландис - Меч Тристана
— О’кей. — Зига устало потер глаза кулаками. — Я весь внимание. Курить можно? Ой! Пардон, я и забыл, где мы…
Зига окончательно смешался, а Мырддин с презрением швырнул ему дежурную пачку «Соверена» и буркнул:
— Курить можно.
И снова обратился к Ивану с Машей:
— Спешу успокоить вас: все пока идет по плану.
— Ну ни фига же себе планы у вас! — проворчал, не сдержавшись, Иван.
— Что именно тебе не нравится, Ваня?
Быстрее ответила Маша:
— Да мы от всех известных мне вариантов легенды отошли теперь настолько далеко, что я уже не понимаю, что надо делать!
— Машенька, милая, тебе уже ничего не надо делать…
Но Маша не слышала его.
— Как вас угораздило забросить в средневековый мир вместе со мной еще и этого человека?! Он абсолютно не вписывается ни в какие рамки. Он здесь уже много лет творит все что хочет. Вы бы послушали, как он пересказывает «Младшую Эдду» — в переводе на польский с сокращениями, дополнениями и переставив местами всех героев! И вы хотите сказать…
— Машенька, я много чего хочу сказать, да ты мне не даешь. Ты для начала главное пойми: Зигфрид не пересказывает тебе «Младшую Эдду». Это, наоборот, через три сотни лет самый знаменитый из исландцев, писатель и политик Снорри Стурлусон, сидя в своем замке в Рейкьяхольте, будет пересказывать и излагать на бумаге события, реальным участником которых был твой знакомый Зигфрид Израилевич Абдуллаев. Вот ведь как получается, Маша. Ты за легенды не переживай, с ними все нормально будет. Ты за себя переживай. Впрочем, тебе и за себя переживать уже практически не надо. Я ведь с этого и начал сегодня. Дело близится к развязке. А то, как попал сюда господин… Зига… ну, если интересно, объясняю. Взрыв того чемоданчика в его квартире был чуточку сильнее, чем мы ожидали, произошел сбой в расчетах, но было поздно корректировать пространственно-временной коридор. Пустили дело на самотек, рассчитывая подправить в дальнейшем, ну и вроде неплохо получилось. И этот кот Гыня на удивление кстати пришелся вместе с приемником. А ты говоришь, Маша, о несоответствии древним текстам. Двойка тебе по истории литературы.
Зига сидел тихо-тихо, даже не обижаясь на то, что о нем говорят в третьем лице — то ли забыли уже, то ли за живого не считают. Ну и ладно! Ему было чертовски интересно, и он с лихорадочной скоростью обрабатывал в голове всю эту умопомрачительную информацию. Ай да гражданка Изотова из квартиры сверху, ай да конспиратор! Ведь ни словом не обмолвилась об этом Мырддине и всех его чудесах. А гражданка Изотова как раз успокоилась вроде, слушая про великого исландца Стурлусона и пространственно-временные коридоры. Но тут вскинулся Тристан, словно спавший все это время.
— Ладно, — почти выкрикнул он, — Сигурд Абдуллаевич Жилин, или как его там, изящно вписался в наш с вами сюжет. Допустим. Хотя и я, признаться, обалдел от такого поворота событий. Но как же быть с Изольдой Белорукой? Здесь не произойдет какого-нибудь хроноклазма?
— Не, не произойдет, — устало сказал Мырддин. — Хроноклазмов вообще не бывает. Их придумал Джон Уиндем вот в этой самой стране, но чуть-чуть попозже, лет на тысячу.
— Хорошо, — продолжал шуметь Иван, — я в конечном счете не об этом. Я о самой девушке Изольде. Вы на место живого человека прислали двойника, а ей попросту стерли память. Это же почти убийство! Вы же ее, беспомощную, как анацефала, бросили черт знает где, в лодке посередь моря. Да и теперь что за жизнь у герцогини? Это же негуманно!
— Что? — переспросил Мырддин тихо и вкрадчиво. — Как ты сказал, Ваня? Негуманно? Да я сейчас расхохочусь, как Суламифь. Это ты-то говоришь о гуманизме? Скольких человек ты убил, Ваня? Не пробовал подсчитать? И отчего же ты с ними не обсуждал эту тему? К слову не пришлось? Так с каких же это пор ты начал задумываться о доброте и человечности? С тех пор, как, спасая от группового изнасилования, расстрелял литовскую девчонку, или с тех пор, как, решив не убивать, руководил групповым изнасилованием здешней уэльской баронессы? С какого момента, Ваня?
Вопросов задано было много, но все как один риторические, поэтому Иван ответил тоже вопросом:
— Слушайте, Мырддин, почему вы пытаетесь ударить в самое больное место?
— А ты? Для чего тебя учили попадать в болевую точку на занятиях по рукопашному бою? Чтобы результат был. Вот и я хочу, чтобы вы поняли. Другого способа нет. Хватит устраивать истерики, ребята. Вы оба очень неглупы. (Он снова как бы вывел за скобки Зигфрида: то ли Абдуллаев по определению глуп, то ли его здесь просто нет.) Вы должны понять. Послушайте, пожалуйста.
Мырддин сделал паузу, поднялся с пня и заходил по поляне, словно профессор перед доской на лекции в университете.
— Всех людей можно разделить на три основные категории, — заявил он уверенно и смело. — Ровно три: абстрактные гуманисты, конкретные негуманисты и абстрактные негуманисты. Первая категория малочисленна. К ней относятся Будда, Христос, Магомет, доктор Гааз, Мартин Лютер Кинг, Альберт Швейцер, мать Мария, Януш Корчак, ну и иже с ними. Понимаете? Эти принципиально не способны убивать и других к тому же самому призывают. Красиво. Но неконструктивно. Все равно что требовать от каждого гениальности Пушкина или Моцарта.
Прямо противоположная им категория — вторая, абстрактные негуманисты, то есть люди, убивающие ради денег, ради себя или просто так — ради самого убийства. Человеческая жизнь является для них ценностью второго, если не третьего порядка. Убийство они считают одним из способов существования, одним из развлечений, одним из видов бизнеса, не хуже и не лучше других. Таких, к сожалению, много. И это не только преступники всех мастей, разбойники, мафиози и наемники, это еще и определенная часть военных, особенно высшее командование, и, конечно, многие крупные предприниматели, иногда ученые и даже некоторые деятели искусства…
Есть третья категория людей. Если угодно, она промежуточная. Конкретные негуманисты призывают совершать убийства только в случаях крайней необходимости, только во имя конкретной, достойной и ясной цели. Конкретные негуманисты убивают всегда не ради себя, а ради других. Даже если это самооборона, такой человек спасает себя во имя других. Ведь он нужен людям, знает об этом и всегда в первую очередь думает о них. Я и мне подобные причисляем себя именно к этой категории. Беда лишь в том, что наша категория слишком разношерстна. По формальному признаку к конкретным негуманистам относится и полицейский, стреляющий в бандита, и безумный революционер, бросающий бомбу в тирана, и не менее безумный тиран, живущий не для себя, а для народа и палками загоняющий этот народ в светлое будущее. Вот почему некоторые из нас, пытаясь дистанцироваться от параноиков, называли себя конкретными гуманистами. Это неправда. Это не более чем попытка обмануть всех и себя заодно. Гуманизм не бывает конкретным. Гуманизм есть любовь к человечеству или, говоря иначе, к каждому человеку без исключения, а это понятие сугубо абстрактное. Я не слишком зануден, Иван? Маша?
— Нет, нет, вы все очень складненько говорите, — ядовито похвалил Иван. — Я только не пойму, к какой категории отнести тех людей, а их большинство, которые ни проповедовать, ни убивать не собираются вовсе.
— Ни к какой, Ваня. Эти люди просто еще не оформили своего отношения к нашей проблеме. Но все они — потенциальные убийцы, нереализовавшиеся представители одной из трех категорий. Можно, например, провести социологический опрос, с известной степенью точности выявить пристрастия респондентов и соответственно предсказать схему их поведения в экстраординарной ситуации. Уверяю тебя, Гаазов и Корчаков обнаружится, как всегда, не много, маньяков-садистов и хладнокровных гангстеров — на несколько порядков больше, ну а подавляющее большинство составим мы — конкретные негуманисты. Процентное соотношение будет, конечно, несколько иным, но…
Мырддин замялся, чувствуя, как внимание слушателей ослабевает, и в эту паузу тут же вклинилась давно молчавшая Маша:
— Так вот, оказывается, ради чего вы закидываете людей Бог знает в какие дали! Чтобы потом классифицировать их, разложить по полочкам, ярлычки приклеить… Милое занятие, ничего не скажешь!
— Да нет же, Маша, ты абсолютно не права. — Мырддин даже не обиделся. — С тем же успехом ты могла бы считать унизительной свою медицинскую карточку в родной поликлинике, где ты весьма скрупулезно классифицирована и пронумерована. Этап изучения подопытных кроликов нами давно пройден. Мы переходим к этапу лечения. Диагноз-то уже поставлен, и болезнь серьезная, уверяю вас, но уж очень хочется помочь этому несчастному земному человечеству!
— Это мы-то больные?! — возмутился почему-то Иван.
