Виктор Глумов - Школа наемников. Враги по оружию
Слова Ыыхра были встречены возгласами искреннего счастья: вождь поступил правильно. Ыыхр смотрел на; детей, стиснувших друг друга в объятиях, и в нем поднималась волна желания. Племя затянуло свадебную песню, подобающую случаю и пробуждающую детородную силу. Ыыхр вторил, и набедренная повязка его все сильнее оттопыривалась. По лицам соплеменников Ыыхр определил, что и они преисполнены чувственности. Начался танец, призывающий богиню Ши взглянуть вниз и благословить молодожёнов. Дождавшись, когда Утр и Аан скроются в шалаше, вождь увлек в соседний всех трех своих жен.
* * *
Аан дрожала. Угр, ставший мужчиной еще в родных землях (тогда племя взяло обильную добычу, троих белых врагов и одну женщину), робел, как мальчик. Сухими губами он несмело касался черных, заплетен–ных в косички волос Аан, трясущимися руками гладил ее плечи. Аан прерывисто вздохнула и сбросила юбку. Угр опустился на колени и иступленно, со всей нежностью поцеловал ее живот, бедра. Аан шептала что–то, но Угр не слышал ее слов за громом праздника. Теперь Аан будет его, и даже если боги предначертали кому–то из них умереть сегодня, они встретятся за чертой, в царстве Ви, где вечное утро, где в благодатном тумане бродят ушедшие, но только узы, освященные законом, позволяют им быть рядом… Встретятся не как брат и сестра и будут принадлежать друг другу вечно. Угр любил Аан так, что растворялся в ней и не помнил себя. Любил давно и ждал, отвергая лучших девушек племени, когда сестра достигнет возраста невесты.
— Мы не умрем, — шептал он, опустив Аан на шкуры, покрывавшие пол, — мы не умрем!
Она тонко вскрикнула и укусила Угра за шею, ощутив его тяжесть и силу. Угр старался быть нежным, мысль, что он сделал Аан больно, причиняла ему страдания. Но Аан уже улыбалась счастливо и отрешенно, и Угр понял: боль эта священна и приятна женщине.
— Мы не умрем, — выдохнул он. — Мы. Будем. Жить. Всегда. Шум праздника заглушил его слова, слившиеся с нежными стонами Аан.
* * *
Людоеды что–то праздновали и даже не услышали приближающийся грузовик. Курганник вырулил прямо на поляну, окруженную шатрами, к чадящему костру. Дикари все еще кривлялись и орали песню на непонятном наречии, не понимая, что происходит. Отряд высыпал из грузовика, раздались первые выстрелы, и песня оборвалась.
Они были темнокожие, в набедренных повязках, у многих мужчин в носах торчали отбеленные временем кости. Артур заметил сидевшую в стороне молодую женщину, кормившую младенца. Эта сцена неприятно напомнила ему Нику и Лану, и, чтобы задавить ростки сомнений, он закричал:
— Вперед!!!
Курганник взревел и скосил ближайших людоедов короткой очередью. Дикари заметались, несколько мужчин побежали к шатру, где, видимо, хранили оружие. Маклай пресек их бег. Артур вскинул автомат и выстрелил в грудь выскочившему из шатра голому мужику, судя по всему вождю — тело его покрывала татуировка, шею увивали бусы, собранные, похоже, из человеческих позвонков. Завопили бабы. Кормившая младенца женщина, прижав ребенка к груди, бросилась прочь. Маклай кинулся следом, схватил ее за волосы, дернул, повалил. Женщина извернулась зверем, по–прежнему держа свое отродье обеими руками, оскалилась. Маклай ударил ее прикладом в челюсть.
Артур едва успевал следить за боем. Или за бойней. В том, что перед ними людоеды, не оставалось сомнения. Достаточно было присмотреться к костям, из которых они делали себе украшения. Артура одолевала брезгливость: эти отродья Пустоши, самые мерзкие из всех существующих, похоже, не знали ни стыда, ни чести. Что ж, есть в мире справедливость, и противоестественное племя получит по заслугам.
Баб стаскивали на площадь, мужиков и пацанов отстреливали. Маклай, ощерившись, угрожал бабам автоматом. Те, узнавшие силу оружия, стояли молча, не плача, прижимали к себе детей.
Артур обыскивал шатры. В третьем по счету абсолютно голый парень закрывал собой плачущую девчонку, совсем ребенка. Артур сразу понял, чем они занимались, и его скрутило от ненависти: у дикарей нет ничего святого, они готовы сношаться с детьми.
— Не убивать! — с запинкой, умоляюще крикнул парень. Опустился на колени и поклонился низко, коснувшись обеими ладонями и лбом шкур на полу. — Н–не убивать!
Столько жажды жизни было в его словах, что Артур медлил. Девчонка, скуля, простерлась рядом с любовником, повторила поклон, подняла зареванное лицо:
— Н–не убивать! Аан служить! Аан все служить! Аан убивать! Не убивать Угр! Парень страшно, безысходно рассмеялся:
— Аан не убивать! Аан!
И видно, для иллюстрации, коснулся девчушки. Надо думать, ее так звали — Аан. Артур понял: каждый из них предлагал свою жизнь в обмен на жизнь другого. Дикари. Людоеды. Не знающие стыда и закона. Он медленно поднял автомат. Девчушка закричала и бросилась к парню, закрывая его собой. По бедрам ее струилась кровь. Парень хотел отстраниться, но Аан льнула к нему, цеплялась, не переставая плакать, твердила:
— Угр не убивать! Угр не убивать! — И добавила что–то на своем языке.
Артур зажмурился. Он не знал, что Аан твердит возлюбленному своему мужу: «Мы никогда не умрем». Возможно, если бы Артур знал, он не смог бы выстрелить. Пули прошили обоих: и Угра, и Аан.
* * *
— Что с бабами? — спросил Артур Курганника.
Коновал пожал плечами. Все мужчины были мертвы, как и несколько женщин, кинувшихся на врагов.
Маклай глянул на сержанта, облизнул тонкие губы. Левый глаз, пронзительно–синий на красном лице, смотрел куда–то в небо:
— А есть ничего, симпатичные.
— Опомнись! — Курганника перекосило» — Они людей жрали. Все.
— Убивать женщин — последнее дело, — встрял Паш.
Как ни странно, на этот раз он сказал по делу: если людоедов–мужиков перестреляли не без удовольствия, то казнить беззащитных женщин было противно. А детей — и подавно.
— На человеческом языке кто говорит? — обратился к людоедкам Курганник.
Вперед вышла женщина с отвисшим от постоянных родов животом и пустыми длинными грудями. Ее дети остались в толпе.
— Иях говорить. Иях понимать.
— Жить хотите?
Иях оглянулась на соплеменниц, потом со страшной улыбкой посмотрела на захватчиков:
— Вождь убить. Дочь убить. Убить всех.
Курганник поскреб бритый затылок. Артуру стало тоскливо. Он не понял, о чем толкует эта дикарка: что всех убили или что жить не хочет? Опять вспомнилась родная ферма, оставшаяся без мужиков. Бабам трудно будет. А эти без жилья, без еды и вовсе передохнут. Или сожрут друг друга.
— Я не смогу их убить, — пожаловался Щуплый. — Я вообще не люблю стрелять, а в женщин — прав Паш, последнее дело.
— Думаешь, я такой убийца? — вызверился на него Курганник. — Я вообще больше лечить люблю. Эй, ты, людоедка. Что дашь за ваши жизни? Иях рассмеялась:
— Твоя смерть. Курганник побагровел.
— Дай я. — Маклай опустил автомат и шагнул к ба–бе. — Иях. Мы вас отпустить. Совсем отпустить. И вы идти куда хотите. И мы уезжать. Мы взять воды и еды. И отпустить. Поняла, дура?
— Щуплый, Клоп, — позвал Артур самых бесполезных в бою земляков, — пройдитесь–ка по шатрам. Особенно в шатре вождя пошерстите. Что полезного найдете — волоките сюда. А Маклай пока с дикарями общнется.
Маклай вошел во вкус. Отчаянно жестикулируя, он пытался втолковать бабам и детям, что людоедство — занятие пагубное, что жрать нужно тех, кто не разговаривает, и что, если бабы захотят, их в любой деревне примут. Это Маклай, конечно, дал маху: раньше, когда на фермах были мужики, дикарок, может, и не погнали бы, а бабы их точно не пустят.
Время тянулось мучительно долго. Небо темнело. Сначала Артуру показалось, что уже наступил вечер, но странный коричневый оттенок неба говорил о другом: надвигалась пылевая буря. И пережидать ее в становище людоедов он не горел желанием.
— Быстрее давайте! — крикнул Щуплому и Клопу. Щуплый высунулся из шатра вождя, наступив на труп:
— Гляди, Артур, что нашли! Это же карта! А дика–ри небось и не знают, какую ценность хранили!
— Уходить надо, — Курганник тронул Артура за плечо, — буря идет.
Забрав скудную провизию и бурдюки (Артур не хотел думать, из чьей кожи они сделаны) с водой, отряд вернулся к грузовику.
Когда налетела, заметая тела погибших людоедов, пылевая буря, грузовик был уже далеко от стойбища. Все дружно забились в кузов, окно заткнули тряпкой. Свистело, ревело, машина раскачивалась под порывами ветра. При свете фонаря Артур рассматривал карту: она была старая, но, похоже, омеговская. Через плечо заглянул Курганник:
— До Москвы по ней дойдем. Не подробная, но лучше, чем ничего.
— Ты карты читать умеешь? — поразился Артур. Он думал, никто в отряде не умеет читать карты. Его самого научили этому в Омеге, как и другим полезным вещам.
— Да пришлось научиться. Я много путешествовал. Артуру показалось, что спутники навострили уши, но Курганник надежд не оправдал, не стал байки травить.
