Андрей Дай - Без Поводыря
Но главной целью моего путешествия была конечно же не эта пышная, но, по большому счету, легко обошедшаяся бы и без меня, церемония. Дело в том, что тобольский губернатор затеял полицейскую реформу, и чтоб узнать подробности, увидеть результаты стоило проделать столь длинный путь.
Штат городской и земской полиций был существенно обновлен. Появился некий прообраз современных мне участковых – земские полицейские исправники – околоточные, которые занимались не только и не столько профилактикой и расследованием правонарушений, как разъяснением сибирякам их прав и обязанностей. Так сказать, ходячие начальные юридические консультации, едрешкин корень. Ну как такому не пожаловаться на корыстолюбивого писаря из губернского присутствия?
Только за зиму 1865-66 года в Тобольске были арестованы и судимы за мздоимство, мошенничество и торговлю рекрутами более сотни чиновников. Еще больше было уволено. Причем все они были занесены в специальную картотеку и им особым губернаторским циркуляром впредь было запрещено занимать какие-либо должности на государственной или земской службе.
Сам Александр Иванович, подобно моему Родзянко, полумер не терпел и в успехи моего Фонда не верил. Тем не менее не возражал против открытия филиала, что, как я полагал, должно было отчасти смягчить суровую полицейскую диктатуру Деспота-Зеновича. Однако губернатор, все-таки решил подстраховаться, и велел отобрать у всех волостных и губернских писарей особые подписки "в честном служении их обществу под опасением предания справедливому суду".
Душа рвалась на северо-восток, в Самарово – будущий Ханты-Мансийск, куда должны были прийти зафрахтованные и купленные Сидоровым в Англии пароходы. Но и проигнорировать приглашение из Тобольска я тоже не мог. В конце концов, Самарово – это вотчина Деспот-Зеновича, и разгуливать по его территории, не посетив столицу губернии – признак плохого тона. Даже если я Председатель Главного Управления и тайный советник, а он всего лишь губернатор и действительный статский советник.
А потом мне пришлось все бросать и торопиться в Томск. Потому что в Париже, шестого июня, около пяти часов пополудни, император Александр, в компании с Наполеоном Третьим и великими князьями Владимиром и Александром, выехал с ипподрома Лоншан, в котором проходил военный смотр. Во время выезда к открытой карете подбежал человек, позже опознанный как Антон Березовский – беглый поляк, разбойник и сепаратист – и дважды выпалил в царя. На втором выстреле из-за слишком сильного заряда пистолет Березовского разорвало, и это не позволило злоумышленнику скрыться. Секундой спустя один из офицеров охраны Александра выхватил револьвер и двумя пулями завершил так и не начавшееся следствие по делу о заговоре.
Раненного тяжелой пулей в живот и осколками разорвавшегося дула в обе ноги царя доставили в левобережье, на улицу Гренель, в особняк д`Эстре. Всю дорогу Александр был в сознании, и больше того – боль должно быть не слишком его донимала, раз он находил в себе силы еще и успокаивать растерянных и расстроенных сыновей.
О совершенном на царя покушении на Родине узнали из французских газет. Я имею в виду конечно же простых жителей страны. Не вельмож, генералов и чиновников в высоких чинах. Не удивлюсь, если когда-нибудь выяснится, что все до одного человека из сопровождавшей государя в парижском вояже свиты в тот же вечер кинулись на телеграф, слать депеши в Санкт-Петербург. Хоть ни лейб-медики, ни присланные всполошившимся Наполеоном французские светила от медицины, ничего опасного для жизни Александра в ранениях не усмотрели, но ведь это удел человеков – предполагать, и только один лишь Господь – располагает. Даже в случае временной недееспособности царя политический расклад у подножия трона может сильно измениться. Особенно для тех, кто пренебрегал влиянием усланного в дикую Сибирь наследника, или не озаботился знаками внимания для Бульдожки с таинственным Володей.
И в первую очередь неприятности могли коснуться той партии царедворцев, что противостояла Константину. Ибо друзья великого князя какое-то время могли торжествовать. Никса далеко и неизвестно сколько ему понадобиться времени, чтоб занять положенное ему место у постели раненого владыки. А брат царя и по совместительству глава Госсовета – вот он, и уже крепко держит в кулаке вожжи тройки-Руси.
В Тобольск пришло сразу несколько телеграфных депеш. Одна Александру Ивановичу, от министра внутренних дел и три мне – от Эзопа, Елены Павловны и от главы канцелярии Его Императорского Величества. Текст во всех четырех был приблизительно одинаков: Государь ранен, рекомендуем сохранять спокойствие и молить Бога о здоровье самодержца. Но войска должны быть готовы. К чему именно не указывалось. Ко всему, едрешкин корень, вплоть до войны с Британской империей!
К вечеру в дом губернатора доставили еще одну телеграмму, из Томска, от господина Оома, секретаря наместника. Он, этот Федор Адольфович, был вообще человеком мягким, неконфликтным. И выражения для своего послания он выбрал такие же. Округлые, зыбкие. А вот смысл для любого, кто умел читать между строк, был пугающим. В Гороховском особняке всерьез напуганы и растерянны. И для тайного советника Лерхе было бы куда лучше, если бы он поспешил в столицу Сибири, дабы поддержать и утешить великого князя Николая.
Мог ли я не подчиниться? Да легко. И никто не посмел бы мне после и слова сказать. Все-таки расстояния у нас такие, что спеши – не спеши, а недели две или три на дорогу все равно уйдут. Я сомневался, что Николай станет ждать пока блудный заместитель вернется. Да чего уж там, был уверен, что любящий сын рванет на запад следующим же утром, и мы, вполне вероятно, разъедемся не встретившись. Но ведь в политике ценен не только результат, но и стремление к нему. Выкажи я пренебрежение, задержись в Тобольске еще хоть на сутки – вслух припомнить, быть может, и не посмеют, но иметь в виду станут.
В общем, послал я слугу на почтамт с сообщением в Томск, что следующим же утром скачу в Тюмень, где уже ждет пароход, и велел паковать чемоданы.
Благо судно не нужно было искать, или ждать оказии. На все лето 1866 года канцелярией Главного управления были зафрахтованы сразу несколько судов. Три могучих, стосильных – чтоб забрать накопившихся в Тюмени за зиму переселенцев…
А ведь едва не забыл! Благо, к слову пришлось! Я ведь не рассказал о забавном экзамене, который мне пришлось устроить, когда в январе, после Крещения, Евграф Кухтерин предъявил мне пять дюжин мужичков, по его словам, годных для государственной службы по перевозке переселяющихся из России крестьян.
Нужно понять мои сомнения. По однодневной переписи жителей Томска, устроенной князем Костровым, грамотными были только шесть процентов горожан. А ведь это какая-никакая, а столица. Что уж говорить о других городках и весях края?! Откуда Кухтерину было взять шесть десятков грамотных дядек, готовых всю зиму, в снег и буран возить народ из Екатеринбурга в Тюмень? Особенно, если знать, что даже гимназисты начальных классов, научившиеся с грехом пополам выводить буквицы на бумаге и по слогам разбирать напечатанный в газете текст, во время каникул легко находили готовых платить за их услуги людей. А тут взрослые грамотные люди!
В общем, я снял с полки первую попавшуюся книгу, наугад открыл и предложил первому же "абитуриенту" прочесть указанный абзац. И тут же услышал:
— Прощения просим, батюшка генерал! — наморщив лоб, совершенно серьезно заявил огромный, заросший по самые глаза бородищей, самого разбойного вида мужик. — Такую хнигу нас счесть не учили.
Покопавшись где-то за пазухой, дядька извлек на свет тоненькую брошюрку – специально изданное пособие для переселенцев – и торжественно выложил на стол.
— Сие писание с любова места спроси, — гордо заявил он и перекрестился. — Вот те крест! На все отвечу.
На том экзамен практически и закончился. Догадаться, что хитрый Евграфка попросту заставил извозчиков выучить текст наизусть, было нетрудно. Благо, шельмец, догадался каким-то образом еще и втолковать мужикам смысл печатного текста, а не просто вызубрить бездумно. А это – главное, не так ли? Извозчики действительно могли ответить на любой вопрос переселенцев по тексту, но не стеснялись еще и творчески интерпретировать канон. Да с реальными, что называется – из жизни – примерами. И человеческим, народным языком. А при нужде могли изобразить и "чтение" официальной бумаги. Водили пальцем по листам и шевелили губами. Не придерешься! Как после этакой демонстрации находчивости отказать проныре в кредите? Выписал Евграфу рекомендацию.
Но это так, некая зарисовка на тему русской смекалки. Итогом же кухтеринского "образования" извозных мужичков стало то, что сразу же с открытием навигации переселенцы выбрали ходоков в местное присутствие, где и заявили о своих правах. Чем прямо-таки шокировали туземных чиновников. Так что, когда мои корабли причалили в Тюмени, их там уже очень ждали. И не так собственно переселенцы, уже определившиеся с желаниями и выбравшие конечный пункт своего путешествия, как местное начальство, торопившееся избавиться от настырных, знающих свои права людей.
